«Пауки в банке, – подумал я, – нет чувства локтя в туземной среде».
Откуда-то послышались глухие удары гонга. Рама-Сита встрепенулся и уже тоном верноподданного богини Кали произнёс:
– Сердар, поднимайся. Великая Пуджа начинается. Уже никто не помешает нам пролить кровь на жертвенный алтарь. Чужеземец, помни о своём высоком назначении, как и о том, что я до конца буду твоей тенью, – уже с угрозой закончил он.
Душитель встал и направился к выходу. Но напрасно он был так уверен в моей покорности. Настал мой час! И пусть я погибну, но в бою, а не от рук фанатичного мясника!
Поднявшись следом за Рама-Ситой, я сделал пару шагов ему во след и, спружинив на послушных ногах с обнажённым клинком в уверенной руке, словно разъярённый барс бросился на туга, нацелив смертоносное жало в его ненавистную смуглую шею. Мгновение, и враг будет валяться бездыханным у моих ног, а я, вытерев лезвие о распростёртое тело, смело брошусь навстречу таящейся за дверью опасности и умру свободным христианином и храбрым воином.
Как раз этого мгновения хватило индусу, чтобы тренированным движением бросить своё тело в сторону и лёгким мановением руки отвести мой смертельный удар, а другой рукой и вовсе выбить мой клинок, сломав, по всей видимости, мне руку в нескольких местах. С градом проклятий полетел я на холодные камни темницы. Прощай оружие, я остаюсь беззащитным в руках дьявола.
– Сердар, – услышал я ненавистный голос, – перестань противиться судьбе. Напрасно ты всё время теребил свою железку, всё равно умрёшь, как предсказал я, иначе зарежу, как барана, но сначала спущу с живого шкуру. Не порти праздника ни себе, ни людям.
Поддерживая ушибленную, но, к счастью, не сломанную руку, хотя это было уже совершенно не важно, я удручённо поплёлся рядом с душителем по пустынным галереям подземелья.
– Все уже в центральной пещере и ждут открытия праздника, – сообщил мне душегуб и даже поимел наглость подмигнуть белому господину.
Впереди послышался неясный гул толпы, и мы вступили в огромную пещеру, вырубленную в граните руками не одного поколения доисторических предков человека. По краям её толпились сотни людей, почти не различимые в скудном освещении подземелья. Они стояли двумя полукольцами от входа и до противоположной стены, где, вероятно, и должно было состояться мерзкое действо человеческого жертвоприношения.
Рама-Сита провёл меня по свободной центральной части пещеры к вырубленному из цельного камня невысокому постаменту с выдолбленным в нём жёлобом для стока крови. Это и был алтарь богини, огромная алебастровая статуя которой высилась в полутьме за ним. Изваяние кровожадного божества было покрыто чёрной краской, скрадывающей её очертания в слабом освещении пещеры, и лишь два фосфорицирующих глаза идола горели дьявольским огнём. Казалось, сама Кали сидела спокойно, завуалированная тьмой, но её взор следил за каждым в этой фанатичной толпе, прожигая до дна их тёмные души.
На треножнике у ног богини стояла пылающая жаровня и скупо подсвечивала голову статуи снизу, создавая иллюзию зыбкости и некоего движения в её лице. Эта мнимая живость, вкупе с горящими холодным огнём глазами, вселяли в человека тревогу и томительное беспокойство, напряжённо усиливающиеся с каждой минутой, до сбоев ритма сердца и дыхания.
От алтаря полукругом расходились каменные столбы, числом до тринадцати, и к шести из них уже были привязаны люди. Причём справа, я увидел лишь одного несчастного с заломленными и связанными за столбом руками. Это был полностью обнажённый юноша с застывшим ужасом в глазах и с парализованной волей. А слева, куда Рама-Сита подвёл и меня, стояли остальные пять жертв: две молодые женщины, подросток и двое мужчин моих цветущих лет. Жрецы в белых балахонах и масках как раз привязывали их к столбам. Душитель передал меня одному из служителей ада, и тот, заломив мои руки, крепко прикрутил меня к пустующему столбу. Так как с нас шестерых одежда не была сорвана, я понял, что мы не будем первыми жертвами, хотя о себе-то я знал, что именно разделкой моей туши закончится эта бойня.
Я знал, как предотвратить этот богомерзкий ритуал. Пусть ценой жизни, но я раскрою глаза жрецам и этим сотням оболваненных дикарей. Я успею выкрикнуть правду о презренном двуличии их предводителя, о его продажности англичанам и спасу несчастные жертвы от страшной участи.
– Белый сагиб не должен своим иноземным и неверным словом осквернить слух богини Кали, и его мерзкий язык будет неподвижен у жертвенного столба, – из-за спины услышал я голос своего врага, обвившего меня мёртвой хваткой за шею и забивающего кляп в мой рот.
Толпа одобрительно загудела. Рама-Сита вновь опередил меня, и теперь я окончательно был лишён возможности что-либо предпринять.
Тем временем жрецы, окружив треножник, стали бросать в его пламя патишалу – связки ритуальных трав, читая нараспев мантры и совершая пронам, то есть падая ниц у чёрного божества. От жаровни заструился разноцветный дым, в волнах которого лицо Кали приобрело как бы осмысленное выражение. Вероятнее всего, эта болезненная игра воображения была вызвана действием наркотических курений, источаемых жаровней. На толпу это действовало гипнотически, и она стелилась у стен пещеры, повторяя все движения жрецов. Праздник Пуджи начался.
Закончив чтение мантр, но продолжая восхвалять Кали, сектанты поднялись на ноги. Простирая руки к богине, туги ещё некоторое время иступлённо пели ей гимны, а затем по команде одного из жрецов, каменно замерли в ожидании кровавого действа. Могильная тишина повисла под сводами пещеры, нарушаемая лишь рыданиями и бессвязными выкриками жертв.
Верховный жрец, выделяющийся золотой цепью с амулетом на груди, поднял у ног богини огромный, вытесанный из камня нож и медленно приблизился к обнажённому юноше. Обречённый на мученическую смерть судорожно забился на столбе, и резкий, истончающийся до пронзительного визга крик, рвущий голосовые связки несчастного, разнёсся по пещере, с болью врезываясь в уши.
Я закрыл глаза, не в силах видеть смертные муки несчастного, но Рама-Сита, болезненным уколом кинжала в моё бедро, принудил вновь смотреть на происходящее варварство.
Верховный жрец взмахнул страшным оружием и одним ударом вскрыл грудь молодого индуса. Кровь, брызнувшая из разверстой раны, ударила в лицо вандала и, стекая с его балахона и тела жертвы, заструилась по углублению в полу прямо под ноги статуи.
Вскрытое тело ещё сотрясалось судорогами нечеловеческих мук, а руки подоспевшего гаруспекса-утробогадателя уже погружались в дымящиеся внутренности недавно полного жизненных сил юноши.
Первым утробогадатель вырвал сердце и, гортанно прокричав предсказание на бенгальском наречии, которого я не понимал, бросил этот орган на каменный постамент. Сердце непроизвольно содрогнулось, выталкивая остатки крови на алтарь, и застыло пурпурным бесформенным комом, а тонкий и алый ручеёк эликсира жизни, в последний раз исторгнутый им, устремившись по жёлобу в сторону идола, так и не успел достичь края жертвенника, иссякнув в пути. Затем на алтарь последовали печень и остальные органы. И уже их кровь смогла наконец, пенясь по краям жёлоба, стечь прямо под ноги чёрной богине.
Зрелище было ужасным, почти до паралича сознания. Собственная кровь стыла у меня в жилах. Женщины и подросток висели на столбах без чувств. В глазах жертвенных мужчин застыли слёзы отчаяния, а с губ срывались проклятия тугам. Лишь сектанты радостными криками встречали каждое новое слово гаруспекса, сказанное над неостывшей плотью. Боже мой, как может быть мерзок человек в своём фанатизме и слепой вере.
Покончив с общими предсказаниями, жрец, весь в крови, приблизился к алтарю и пригласил подойти к нему всякого, кто жаждал личного предсказания. Нашлись и такие, но их было немного.
Тем временем остальные жрецы, сняв тело зверски умерщвлённого юноши со столба, ударами секир принялись разрубать его на части, складывая окровавленные куски на намаболи – ритуальную скатерть со священными письменами. Хруст перерубаемых костей и скрежет металла о камень пола наполнили пещеру. И если бы не постоянные уколы кинжалом, мой мозг не вынес подобного зрелища. Но жизнь продолжала теплиться во мне, оставляя свидетелем происходящего здесь надругания над человеческим разумом.
Расчленив молодое тело, жрецы завязали бренные останки в узел и направились к выходу из пещеры.
– Когда Шива разъял мёртвое тело Сати, везде и всюду, куда упали части её тела, возникли сотни святых мест, – видимо повторяя цитату из Вед, разъяснил мне действия жрецов Рама-Сита.
Палачи унесли кровавый узел, чтобы разбросать его содержимое в джунглях, а верховный жрец стал сжигать на жаровне внутренние органы того, кто ещё недавно был прекрасным юношей, только вступающим в большую жизнь. Пещера начала наполняться смрадом горелого мяса, но члены секты, казалось, вдыхали его с наслаждением.
Когда всё было сожжено, жрец с кинжалом в руках приблизился к нам. Наступал наш черёд. Сама смерть в окровавленном балахоне спешила ко мне, а я, как распоследняя древесная жаба под копытом мерина, не мог достойно противостоять ей.
Однако изуверы, перерезав стягивающие наши тела лианы, тут же отошли к богине и начали совещаться с нею. Видимо, в конце праздника нас ещё и съедят, договорившись с Кали в каком виде подать к столу. О возможности такой трапезы тоже ходили слухи.
– Пойдём со мной, Сердар, – услышал я голос Рама-Ситы уже толкавшего меня в спину на выход из пещеры. – Солнце взошло и время утренней жертвы миновало. Тебя ждёт вечернее жертвоприношение, когда начнётся время главных событий великой Пуджи.
Я был потрясён услышанным. Отсрочка смерти могла полностью пошатнуть мой рассудок. Ступая на непослушных ногах, доплёлся я до места своего заточения и без сил рухнул на пол.
– Отдохни, белый господин, – с издевкой сказал Рама-Сита, освобождая меня от кляпа. – Когда солнце на небе перевалит середину пути, я вновь зайду к тебе и принесу кувшин амриты. Ведь теперь ты знаешь, что ждёт тебя.