Я стоял в темноте грота, и слёзы радостной надежды струились по моим впалым щекам, а возможность побега так вскружила голову, что она, бедная, забыла о глубине сообщающихся колодцев.
– Человек не рыба, – первое, что я услышал от Вождя, когда поведал друзьям о возможности выбраться из нашей западни относительно целыми. – Человек животное млекопитающееся от сухопутных родителей и на такую глубину забираться без риска для здоровья не может. Это просто часть системы вентиляции и очистки воздуха, – пустился Учитель в научные разъяснения. – Тяжёлый и испорченный воздух, – он почему-то пристально посмотрел на меня, – опускается вниз и, смешиваясь с водой, через колодец выходит наружу, то есть происходит его естественная фильтрация, как в кальяне. Да и в стене, видимо, есть незаметные лабиринты воздуховодов, способствующие газообмену. Ведь, несмотря на нашу активную жизнедеятельность, – он обращался уже не только ко мне, – мы ещё не задохнулись.
– Не трогайте науку, – вскричал Жан. – Лучше умереть вниз головой, чем на коленях перед врагом. Это наша последняя надежда: или выбраться живыми из крепости, или погибнуть, захлебнувшись, но с гордо поднятой головой!
– Уверуем в безграничную милость Господню и будем тогда во здравии возвращены на землю, яко пророк Иона из чрева кита, – поддержал нас отец Доменик.
– Ваши предложения не выдерживают моей критики, – Вождь забегал по пещере, зажав бородёнку в кулак. – Народ не может рисковать моей головой. Он не захочет быть обезглавленным в тяжкую годину испытаний. Положимся на благоразумие англичан.
Мы уже положили на это благоразумие всё, что можно, и Вождь становился для нас чугунным ядром на ноге каторжника.
– Пандит Дада, – задушевно сказал я, плюнув на субординацию, – мы попытаемся бежать, чтобы передать на воле от тебя привет всем, кто пожелает его услышать.
Вождь поблагодарил меня ощетинившимся взглядом и сурово произнёс:
– История нас рассудит в мою пользу, – и с этими словами засел за свои черновики, видимо, с политическими завещаниями.
«Сколько в человеке гордыни, помимо прочего содержания, – соболезнующе подумалось мне. – Не успевает оправляться после потрясения».
– Я ещё не поставил точку в споре, – через время напомнил о себе Вождь, перебираясь поближе к столу. – Если вы так настаиваете на самоубийстве, то обговорим детали.
Мы с головой ушли в напряжённый мыслительный процесс, так как обговаривать, за неимением деталей, было нечего. Индусы, как физически здоровые люди, отправились определять на слух оставшийся англичанам объём работ. Перси привычно заслонился от мира карманной Библией, а мы всё продолжали напрягаться в поисках наилучшего выхода. Наконец, Жан, не выдержав никчемного безделья, грубо сказал Вождю:
– Думать нечего, мы решаемся на побег, а вы продолжайте свои тягостные раздумья, как шакал над невзначай съеденной верёвкой.
– Именно верёвкой, – тут же вскричал тот в радостном озарении. – И только верёвкой, друзья мои! Необходимо выбрать добровольца-ныряльщика, который смог бы протащить эту самую верёвку через всю водную преграду. Тогда любой из нас сможет по этой путеводной нити добраться до отверстия в стене и всплыть в колодце, как обычный продукт жизнедеятельности. Тем более что с верёвкой у нас проблемы нет!
Вот так Вождь и подал гениальную идею. Мы вновь сгрудились вокруг стола и принялись обсуждать это предложение. Все сошлись на мысли, что при помощи верёвки побег может обойтись малой кровью, то есть с сохранением нашего золотишка. Дело оставалось за добровольцем.
– Сердар, – услышал я за спиной голос Рама-Ситы, – я часть своей юности провёл в Сальцете и, как все индусы, живущие на побережье океана, был превосходным пловцом-ныряльщиком. Я занимался добычей жемчуга, и хоть обычное погружение не превышает пятидесяти футов, всё же позвольте мне первому проложить путь на свободу.
– Спасибо за благородный порыв, – сразу же откликнулся Вождь, – но хотелось бы доверить честь быть первопроходцев более опытному человеку. Есть мнение отправить на тот свет самого известного рыбака с берегов Онтарио Дика Блуда.
Не успел я сосредоточиться на ответе, как…
– Безумству храбрых поём мы песню! – неожиданно выкрикнул Пандит и зааплодировал.
Это было слишком. Плавать я умел, но с верёвкой дело иметь всё же лучше на открытом воздухе. Недоверие Вождя к туземцу мне не понравилось.
– Человек сам не может нести свой гроб, – позволил я напомнить извечную истину. – Хочешь, не хочешь, но придётся доверять ближнему.
– Тогда другое дело, – не стал перечить Вождь, так как я уже поднимался из-за стола вместе со столешницей. – Тогда доверимся первому встречному, – и, выскочив за пределы моей досягаемости, обратился к махрату: – А что там англичане, трудятся?
– Собаки уже чуют дичь, – ответил Хаем. – Скоро они будут здесь. Время идти в грот и ждать знака солнечного бога Вишну.
Настало время решительных действий. Чтобы поставить англичан в тупик своим чудесным исчезновением, мы учинили в пещере настоящий погром. Стол, скамьи и сундуки были разломаны, а шкуры разодраны в клочья. Верилось, что лучшие английские ищейки никогда не смогут разъяснить тайну нашего исчезновения.
Всё время, пока мы заметали следы, Вождь приводил в порядок свои записки.
– Рукописи не горят и не тонут, а лишь исчезают в архивах, – заверял он нас, – Моё написанное слово не сгниёт во мраке веков и дойдёт до благодарного потомка в виде нетленных истин!
Мы не возражали. Если потомок будет грамотным, пусть себе знает, что и среди предков встречались пишущие люди.
Закончив погром, мы с единственной свечой и верёвками направились в грот. Надёжно закопав у завала одежду, каждый из джентльменов соорудил для себя набедренную повязку и спрятал в ней то, что считал для себя дорогим. Я заметил, что бёдра Вождя значительно расширились, а Перси так и не расстался с Библией. Аборигены же остались налегке, то есть беспечно голыми.
В гроте Вождь с Жаном уселись у среза воды и стали напряжённо вглядываться в её глубинную тьму, я же в слабом мерцании свечи начал вместе с индусами готовить верёвки к делу. Скорее, это были пеньковые канаты, поэтому расплетя их и кое-где связав, мы получили достаточной длины трос, которого должно было хватить до выхода из колодца по ту сторону стены. А чтобы ещё более облегчить подводный путь Рама-Сите, лишнюю прядь, распустив на волокна, мы свили в тонкий шпагат, равный по длине тросу. Соединив один конец шпагата с тросом, другой мы привязали к ноге добровольца, и он тут же начал делать известные всем ныряльщикам гимнастические и дыхательные упражнения, готовясь к погружению.
Я затушил свечу, выбросив её в воду, и мы, оставшись в полной темноте, стали молить своих богов о безоблачном небе над Гоурдвар-Сикри.
Время тянулось медленно, напряжение возрастало. Меня колотила нервная дрожь, Вождь хихикал, видимо шутя сам с собой.
Вдруг послышался всплеск воды. Я не успел сообразить, что же произошло, как шпагат под моей ладонью пришёл в движение, а в глубине воды появился светлый блик. Глаз туземца на мгновение раньше заметил спасительное свечение, и он нырнул навстречу своей судьбе.
Пятно света, как и в прошлый раз, начало разрастаться, но, не успев достигнуть полного, виденного мною прежде размера, пропало. Видимо, приближаясь к отверстию в стене, тело туземца заслонило его от нашего взора.
Моё сердце бешено колотилось в груди. Напряжение усилилось до боли в затылке, но шпагат всё скользил и скользил под моей ладонью. Значит, Рама-Сита продолжал продвигаться вперёд. Когда же из воды вновь пробилось пятно света, означая, что туземец миновал отверстие в стене, мы вздохнули с облегчением. Скоро плюхнулся в воду и конец троса, а когда его движение прекратилось, понял, что дорога к спасению проложена. Я потянул за свой конец троса и почувствовал ответное подёргивание его с другой стороны. Можно было приступать к эвакуации.
– Капитан последним покидает гибнущее судно, – с пафосом отверг Вождь моё предложение первым опробовать путь к солнцу.
– Тогда, Жан, начинай ты, – распорядился я.
Француз подошёл ко мне, ощупал трос, и по всплеску я понял, что он уже на пути к свободе. По подрагиванию троса я чувствовал, как Жан двигается в воде. Через многие томительные секунды за трос уверенно дёрнули три раза, и я объявил оставшимся в гроте, что маркиз на воле, цел и невредим. За Жаном таким же образом проследовали Перси и Хаем.
– Дорогой Дик, – сказал мне ласково Вождь, когда мы остались с ним вдвоём, – я люблю отдыхать на водах, но отнюдь не в воде.
Пандит вновь усложнял ситуацию, а со стороны покинутой нами пещеры уже слышались крики и топот англичан. И я взял всю ответственность перед историей на себя, перейдя на «ты» безо всякого брудершафта.
– Чёрт бы побрал твоё нежное воспитание, захребетник, – сурово обошёлся я с Вождём. – Обматывайся концом троса. Придётся тебя выуживать последним, как пойманного на живца крокодила.
Я закрепил на нём трос и на прощание сказал:
– Стой, как скала. А когда я вынырну с той стороны и ты почувствуешь рывок, набери побольше воздуха в лёгкие и кидайся в воду головой вперёд. Надеюсь, мы тебя выловим.
Вождь покорился. Оставив его стоять столбом, я нырнул и, перебирая руками по тросу, начал быстро погружаться в холодную глубину, но как ни спешил, всё же возле отверстия у дна колодца недостаток воздуха дал о себе знать спазмами лёгких и жутким давлением в черепной коробке. Зато с другой стороны, внутри колодца я двигался пробкой. И уже теряя сознание, всё же почувствовал, как руки друзей выхватывают меня из воды. Не дав себе возможности передышки, я объяснил, что с Вождём.
Учителя тащили с возможной быстротой и всей командой. Когда он проходил отверстие в стене, случилась небольшая заминка из-за располневших бёдер, но всё же мы успели его вытащить ещё до окончательной смерти, и махрат некоторое время приводил его в чувство суровым и нехитрым азиатским способом – дубиной по пяткам.