После того как все пришли в себя, мы осмотрелись. Солнце стояло прямо над головой, а разросшийся кустарник надёжно прикрывал нас от постороннего взгляда. Я лёг на спину и, не щурясь, смотрел в голубое небо на светило, спасшее нас, не обращая внимания на слёзы и резь в глазах. Жизнь продолжалась.
Глава 10
С ЧЕГО НАЧАТЬ?
Слонов, как и обезьян, в Индии великое множество. Они свободно перемещаются по Земле Лотоса в поисках пищи и наносят невосполнимые потери посевам индийских злаков. Местный народ относится к ним терпеливо, а иногда и с почтением, создавая о гигантах предания и песни. Некоторых из этих животных индийцы приручают, как, скажем, котов. Но если от котов большого прока нет из-за их гордости и малого размера, то от слонов и обезьян получают иногда большую пользу. Например, в отличие от диких обезьян, изображающих на пальмах забытых предков человека, прирученные мартышки помогают собирать урожаи кокосов и бананов, получая за работу тот же банан, но из рук человека, что служит бесспорным доказательством большого ума как одного, так и другой. Некоторые же из этих одарённых природой приматов бродят по городам и селениям вместе с факирами и колдунами, выступая на площадях и веселя народ своим волосатым видом.
Прирученные же слоны, не смотря на их прожорливость, приносят ещё более неоценимую пользу. Они делятся на военных и мирных. Военные слоны участвуют в боях и походах, топча всё вокруг себя и нагоняя страх на неприятеля. Не всякая пуля или копьё могут достать такого слона, зато раненое животное в своих предсмертных муках способно на большие злодеяния, вплоть до нанесения телесных увечий своему обидчику и стороннему наблюдателю. Так что слонов во время ведения боевых действий лучше не цеплять.
Мирные же слоны в основном трудятся на лесоповале и в качестве вьючных лошадей. Они на своём горбу перевозят большие грузы, людей и некоторых женщин знатного происхождения. Управляют такими слонами наездники-корнаки при помощи особого крюка-анукш. Корнак рвёт анукшем слоновьи уши, тем самым подчиняя его своей воле. Слону это не нравится, и он может затоптать неумелого водителя до смерти во время привала.
Слоны никого не боятся, кроме мышей, которые едят их ноги. То есть любое животное, будь оно хоть последним муравьем, хоть человеком, имеет свою слабину. Один, скажем, пьёт, а другой этого и на дух не переносит, но всё равно прикладывается, если не надо платить.
В Индии также много крокодилов, а так как они питаются зазевавшимся человеком, то на приручение к нему не идут и в основном скрываются в реках и болотах, как партизаны. Крокодилы несут яйца, поэтому летать могут, но не хотят, предпочитая подстерегать свою добычу лёжа на голодном брюхе.
Пантеры и ягуары тоже редко пропустят путешественника мимо себя, но выбирают помоложе и помягче. Шакалы и гиены носятся из конца в конец по зарослям Индостана, охотясь на падшего человека. Про змей и других гадов говорить нечего. Они здесь на каждом шагу, но настроены дружелюбно, пока непременно на них не наступишь. Зато после их укуса можно смело ложиться и помирать после недолгих судорог.
Словом, в Индии много всякого нужного и ненужного зверья, и жить среди них человеку страшно, но необходимо для продолжения рода. И по этой причине местное население бурно размножается в любое время дня и ночи.
Все эти ужасы не первый день нагонял на нас Вождь, развалясь в хаудахе на спине слона. Мы же, дивясь образованности нашего предводителя, не мешали ему сочинять, так как после пережитых потрясений были настроены дружелюбно. Да и сам Вождь час от часу становился всё понятнее и проще. Он много шутил, напевал гимны и смеялся до упаду со слона. Но мы его всегда тщательно подбирали, не помня зла от привалившей бедности. По всей видимости, протаскивание Учителя через игольное ушко колодца под крепостной стеной не прошло даром для его головы.
Слон и погонщик были нашими старыми знакомыми ещё по путешествию из Калькутты в Гоурдвар-Сикри. Доставил их махрат из знакомого ему селения под вечер дня нашего бегства из крепости. В тот день мы без происшествий отлежались в джунглях, а уже ночью выступили по пути в Калькутту. Английских патрулей не встречалось, видимо их сняли, надеясь на нашу скорую поимку в подземелье. Правда, мы не особо и страшились встречи с ними, так как были вооружены. Представляя истерику капитана Делузи, не обнаружившего шайку бунтовщиков в пещере, мы хохотали до слез и колик.
С меня уже сошла краска, и я стал привычен сам себе. Вся наша команда, одетая в индийские дхоти, вела неторопливые беседы, важно восседая на слоне, как пэры в Палате лордов. Не опасаясь погони, мы неспешно продвигались в сторону Калькутты, делая частые остановки. Рама-Сита, следовавший за слоном, обеспечивал хорошим питанием, а мы отдыхали душой и любовались окрестностями.
– Побродить бы с ружьишком, – мечтал иногда Вождь. – Люблю пострелять в перелётную птицу, да крылья подрезать тому, кто выше меня летает.
Однако, во избежание излишнего шума, мы не охотились, хотя и имели два исправных ружья, одолженных, как и вся наша экипировка, махратом у знакомых туземцев.
– Люблю природу, – провозглашал на очередном привале Вождь, собирая золотистые цветы чампака вместо охотничьих трофеев, – особенно дикую в предместьях европейских столиц. А как, знаете ли, архиславненько иногда было пройтись босиком вдоль тракта по пути на каторгу. Вот при высылке в родные места – не то! Места знакомые, народ местный, завалящего чухонца не встретишь, чтобы перекинуться познавательным словом. Назидать некого.
– Природа – это хорошо, – вставлял я. – Особенно если при деньгах. Тогда её ещё крепче любить хочется.
– Пустяки, – горячился Вождь, – была бы власть в руках, тогда саму природу прислуживать заставим. Пустыни зальём, болота осушим, леса под корень, чтоб и зайцу мимо не прошмыгнуть, и лишь свободный сеятель будет трудиться на голых пространствах и кормить нас, борцов за его дело. Изменим и природу человека. Он будет стадно процветать и зависимо словоблудствовать. Молодым выпадет дальняя дорога, а старикам казённый дом. И стряпухи станут управлять массами, доводя их до здорового первобытного состояния. Словом, всем будет до безобразия приятно жить на этом свете, господа.
Так за разговорами, постигая сермяжные истины будущего мироустройства, мы приятно путешествовали, пока не подоспело время расставания. Дражайший Вождь вместе с Ран Мохаем Раем и слоном покидали нас, когда до Калькутты оставался суточный пеший переход. Дорога Учителя поворачивала на запад через Декан к Гатским горам Малабарского берега Индостана. Он метил попасть в Гоа, столицу португальских владений, чтобы там, вдали от англичан, на нейтральной территории набраться сил, а затем вновь окунуться в революционную борьбу, благо сикхов и сипаев ещё не перебили на Земле Лотоса.
Мы тепло и навсегда простились с Вождём, ещё не зная о его последней пакости. Учитель же оставил нам одно ружьё и добрую память, пообещав постоянно напоминать о себе. А его дорогая голова ещё долго маячила перед нашими глазами со спины слона меж пальм и кокосов, отражая прощальный луч заходящего светила своей необъятной плешью. И ещё долго слышались серебряные звуки прощального салюта славного махрата из ружья с дулом из литой стали.
Так и канул для нас Вождь в прошлое. Встречая кого-нибудь впоследствии из Индии, я обязательно расспрашивал о Вожде и Учителе, но никто вразумительно не мог поведать о его судьбе. Правда, и до сей поры в дебрях Индостана встречается блаженный Белатти-Срахдан, чужеземец, бродящий по джунглям, но уверенность, что это и есть наш Дада Пандит, в меня так и не вселилась.
Оставшись без предводителя, мы не долго сиротели. Я перехватил инициативу и решил незамедлительно продолжить путь во главе нашего отряда, чтобы возможно скорее достигнуть Калькутты. Солнце ещё не зашло, и мы по вечерней прохладе легко одолевали милю за милей без задержек и происшествий.
Правда, при переходе одного из притоков Ганга по подвесному мосту, шальной пулей, вероятно начинающего охотника, был убит Рама-Сита. Идя следом за ним, я сам видел, как белая материя на его спине окрасилась кровью, а он сам с жалобным криком сорвался с моста в бурные воды реки. Туземец долго цеплялся за жизнь в пучине вод, но вскоре покорился стихии и навсегда покинул наше общество.
Это событие сбило нас с размеренного ритма движения, поэтому, перейдя реку, мы решили стать лагерем и переждать наступающую ночь. Разведя костёр, наш уже полностью белый отряд сгрудился вокруг него, готовясь поочерёдно отходить ко сну.
Я поставил ружьё у ствола ближайшей пальмы и растянулся на земле. Товарищи не замедлили последовать моему примеру. Ночь сулила негу отдохновения, как неприкрытая женщина…
* * *
Пробудился я до срока, но уже связанный по рукам и ногам. Индия не выпускала меня из своих объятий. Многострадальная голова моя гудела, к окружающему миру я был глух как котёл, а глаза смотрели в разные стороны. Кто-то вновь проверил на прочность мой череп без соблюдения приличий.
Когда я начал держать голову и различать окрестные предметы, то увидел, что положение моих друзей тоже не из лучших. Жан ещё томился неизвестностью, а Перси уже проявлял беспокойство, подрагивая конечностями и силясь высказать что-то накипевшее.
Из тьмы, хоть я и не поверил своим глазам, выступил Крис Делузи.
– Какая приятная встреча, господа, – дружелюбно произнёс капитан. – Не ожидали столь скорого свидания?
Что тут было ответить? Даже просить пощады вряд ли имело смысл. Единственное, что оставалось, так это направить Делузи по следу Вождя в надежде на снисхождение в дальнейшем. Но капитан опередил меня.
– Мои основные силы скоро схватят и вашего предводителя, – сообщил он. – Жаль, что вы поспешили расстаться, и мы не успели скрутить вас всех вместе. Но мне, мистер Блуд, – и он ласково посмотрел на меня, – составило огромную радость взять именно вас, как умелого боевика и агитатора, способного любого увлечь своими бредовыми идеями, о чём свидетельствовал переход покойного Рама-Ситы на вашу сторону. Я ещё не встречал столь коварного и хитрого противника, за исключением разве что Пандита-гуру. Возможно, вы удостоитесь чести быть повешенным в самом Лондоне. Не каждый год удаётся схватить за хвост птицу столь высокого полёта!