– Военные власти метрополии, – продолжил затронутую тему Дени Торнадо, – даже в португальских колониях Индии пытаются навести свои жёсткие порядки. Мой приятель, губернатор Гоа дон Хозе да Сильвестр, вовремя отговорил меня от дальнейшего вмешательства в военный конфликт британцев с Нана-Шахом. Когда я посредством поставок пушек Крезо пытался наладить деловые отношения с коренным населением полуострова, то столкнулся не только с непониманием англичанами азов свободной торговли, но и с полной конфискацией всей партии устаревшего вооружения, которое приобрёл у них же, но в Кейптауне. Как видно, придётся вновь заняться охотой на антилоп куду или канну в Лиденбургском районе Трансвааля. Правда и там, в Оранжевой республике сейчас не очень-то спокойно. Англичане, вытеснив буров из далёкой колонии, скорее всего захотят подчинить себе и эти свободные территории. Да Бог с ними, этими томми. Выпьем, господа, за мирное существование. Я лично предпочитаю слышать выстрелы на охоте, а не в окопе, – и он приглашающе поднял свой бокал.
Упоминание об охоте всколыхнуло во мне светлые помыслы о берегах Онтарио, сроднившиеся со мной от частого употребления в разговорах не по делу.
– Джентльмены, – я мечтательно прикрыл глаза, – что может быть прекраснее охоты на дикого зверя в компании верных друзей?
– Рыбная ловля, – встрепенулся капитан.
– Не скажите, – загорячился Дени Торнадо. – Охота предполагает риск и смекалку, в то время как рыбный промысел напоминает загул импотента в чужом гареме. То ли дело садануть из двуствольного ружья системы «Экспресс-500» разрывными пулями по стаду слонов! Эффект потрясающий. Море крови, горы мяса и бивни весом до ста фунтов, которые в Айнайти, конечном торговом пункте Земли Матабеле, стоят бешеные деньги. Вот эта истинно мужской спорт!
При упоминании о деньгах у меня загорелись глаза и зачесались руки. Ведь таким простым способом можно было не только финансово возродиться, но и нажить капитал. К тому же было видно, что Дени знал толк в словах и имел представление об охоте на этих миролюбивых животных. Иначе, зачем бы он стал показывать на голове капитана самые уязвимые для слона места? И как бы уловив мою мысль, он вдруг предложил:
– Мистер Блуд, мы с Бобом уже начали обсуждать вопрос возможной охоты на африканских слонов. Если у вас нет неотложных дел в Америке, то не составите ли нам компанию? Слоновой кости на Черном континенте хватит на всех.
– Мистер Торнадо, – я был согласен делать деньги хоть в Австралии на шкурах кенгуру, но достоинство обнищавшего джентльмена удерживало от явного ликования Дени, – я не прочь развеяться промыслом дичины, но весь мой капитал поглотили недавние неурядицы на Нью-Йоркской бирже. Если вы подскажете, где в ваших краях можно получить кредит под честное слово для приобретения необходимого охотничьего снаряжения, я не замедлю присоединиться к вам.
– О чём разговор, Дик? – воскликнул благородный Дени. – На Берейской набережной в Дурбане, куда и направляется эта шхуна, у меня собственный небольшой домик. Я предлагаю всем поселиться у меня на время наших сборов. Деньги на экипировку экспедиции у меня найдутся, а после реализации бивней, вы вполне сможете вернуть любые долги. Удобно ли вам согласиться с этим предложением? И не сочтёте ли вы меня не в меру навязчивым?
– Дорогой Дени, – я был тронут до слёз, – вот вам моя рука, но будьте уверены, что и сердце принадлежит вам. Располагайте мной как единоутробным братом, и пусть наша дружба никогда не омрачится недоверием и корыстью.
– Да здравствует наш тройственный союз! – подвёл черту переговорам Боб Слей и протёр запотевший монокль.
У меня от полноты чувств запершило в глотке, я встал с бокалом в руке, друзья тут же последовали моему примеру, и мы, выпив на брудершафт, обнялись как три витязя на распутстве.
В компании родственных душ и пьётся по-родственному. Без недолива и битья посуды, не говоря уже о присутствующих при этом людях. Ибо каждый в меру пьющий джентльмен знает, что потребление горячительных в приличном кругу – не ежедневный одиночный вискарь, а занятие умственное и где-то даже дипломатическое. Ведь не зря же думающая часть рода людского трудилась на протяжении веков от зари до зари, чтобы, наконец, получить доступный и легкоусвояемый организмом продукт, способствующий межчеловеческому общению, а заодно и воспитать в себе тягу к спиртному. Так ещё косматый пращур, вернувшись в пещеру с удачной облавы на ящера и отмечая это радостное событие дикой пляской и не менее дикими воплями в кругу друзей и подруг каменного века, вряд ли находился в трезвом уме. Наскальная живопись и клинописные письмена тому прямые доказательства. Попробуйте нарисовать пейзажную панораму или написать письмо приглянувшейся женщине, когда собственная рука живёт бессознательной жизнью, а язык путается среди зубов как сучий хвост, мешая пропустить очередную порцию? Получается голая пещерная роспись и бегущая вниз цыплячьим следом строка. Так что народы, перенаселяющие землю из-за страха собственной кончины не ко времени, пьют испокон веку. И дай бог каждому здоровья не скатиться до скотского состояния одичалой трезвости!
Конечно, всякому живущему желательно знать свою меру потребления, как мне, например, но не следует и особо распыляться во избежание досадных промахов при дармовом угощении. Вполне естественно, что благородное дегустирование алкодиетического продукта исключает беспросветное пьянство, нередко бытующее среди тёмных племён. С этим надо бороться, принимая удар на себя и отвлекая женщин домашней работой по уходу за потомством и от лишней рюмки. Здесь должна быть строгость, доведённая до рукоприкладства, так как женская неуправляемость ведёт к забвению домашнего очага и запустению его хозяина. Я хоть и не собираюсь немедля вить гнездо, но всегда имею в виду, что надо быть во всеоружии знаний семейного уклада, когда тебе принесут в подоле.
Пить в меру сил всегда полезно. Узнаёшь много нового из своей жизни, а иногда и покажешь себя с незнакомой стороны. Как повезёт.
Дени Торнадо, например, восхищённо признался, что качественно заприметил меня с первого дня путешествия, а уже со второго, когда я попытался взять управление шхуной на себя, подавая громким голосом вполне убедительные для сухопутного человека команды, проникся ко мне уважением. Когда же среди потухшей ночи я начал играть побудки, устраивать пожарные тревоги, а нашего повара-кока загнал на грот-мачту, угрожая пустить его на солонину, Дени полностью очаровался моей удалью. Правда, на несколько дней он упустил меня из виду, но когда мне удалось счастливо бежать из грузового трюма, куда меня в собственной горячке заточил корабельный лекарь, и я начал склонять команду к бунту, тогда-то Дени и решил завести со мною знакомство, как с деятельным и очень храбрым человеком.
Из содержательного рассказа Дени о себе, я с пятое на десятое понял, что он много лет провёл в Испании в поисках родителей. Получил образование в труппе бродячих циркачей, был ловок на руку, но частенько бит, пока не стал тореадором в Барселоне. Работа на арене и постоянный вид крови закалили его, а удачные выступления позволили не только избежать телесных увечий, но и сколотить небольшой капитал, что позволило тореадору бросить опасное занятие и чуть было не толкнуло на супружеское ложе с богатый приданым, но всколыхнувший весь мир алмазный бум в Южной Африке помешал заключению брачного контракта. И Дени с несколькими единомышленниками устремились в Кейптаун.
Бывший артист, как и многие тысячи европейцев, решил вновь испытать свою судьбу. В районе Бирс-Нью-Пош алмазные копи были баснословно обильными, но условия труда и нравы старателей столь ужасны, что Дени пришлось ограничится суммой, позволившей купить домик в Дурбане подальше от разбойной среды и заняться спортивной охотой и изучением нравов коренных жителей Африки. Дени Торнадо знал, что делал. Создав кое-какой словарный запас на основе местных диалектов, обзаведясь надёжными слугами из племени бедуинов, он стал разъезжать в фургоне, превращённом в крепость на колёсах, по краалям кафров и менять нехитрый товар на те же самые алмазы, которые беспросветные туземцы использовали для обработки жерновов. Предприятие оказалось настолько прибыльным, что Дени смог перейти на пушки, решив заняться политикой, тем более, что вековые запасы кафров к этому времени оскудели.
С оружейными поставками, как я уже знал, Торнадо немного погорел, а потому и решил заняться слоновой костью. Тем более, что подбиралась тёплая компания в моём лице и при участии Боба Слея. Но про алмазы я запомнил крепко и надолго, а что до слоновьих бивней, то, естественно, они могли послужить хорошим подспорьем на пути к моей экономической свободе. А наш капитан, редко и односложно вступавший в разговор, тем не менее тоже давал понять, что и для него слоны явятся не только доступной мишенью, но и возможностью поправить своё положение в обществе перед отбытием на родину, если туда его погонят ностальгия или закон.
Короче говоря, моё появление в Африке беззаботной жизни слона не обещало.
* * *
К Кейптауну мы подошли прекрасным январским утром и, не заходя в порт, бросили якорь в миле от берега. Поэтому полюбоваться вблизи красотами мыса Доброй Надежды мне не довелось. И я огорчился до самозабвения.
Под вечер к шхуне подошёл буксир с вереницей плоскодонных шлюпок, в которые выгрузился отряд головорезов-сипаев, всё же находившихся на нашем борту, но принципиально мною не замечаемых из-за их надоевшего изобилия ещё в Индии.
– Пушечное мясо, – справедливо заметил Дени и пояснил: – Их англичане используют в войнах с кафрами и базутами.
– Британия любит проливать чужую кровь в своих интересах, – согласился я и добавил: – У меня на теле живого места нет и вся душа в шрамах. А взамен – одно моральное утешение, что боролся за идеи свободы, – тут я чуть было не скатился до вульгарной теории равенства, но вовремя спохватился, и, чтобы не травмировать психику нового товарища своими лишними знаниями о справедливости, поспешно закончил: – Поднимем же бокалы за бессмертные идеи колониального гуманизма!