Кое-как взяв себя в руки воспоминаниями о боях и мысленным военным приказом о начале половых действий, я приступил к разведке основных точек соприкосновения с противником. Возложив осмелевшую руку на торс Наати, начал планомерно, но без грубого солдатского вмешательства, обследовать господствующие высоты её телес и остался очень доволен, но не столько их упругой упитанностью, сколько моментально созревшей под моими пальцами решимостью к жертвенности всего организма, если судить по взбухшим кофейным зёрнам их вершин. Сама же, моя белая лебедь, всё не подавала признаков пробуждения, утопая в скромности и розовея мочками ушных раковин. А во мне уже проснулись уроки прошлого, и любовь требовала практического доказательства, вознося своё орудие чуть ли не выше чахлого молочая. Я быстро шёл на телесную поправку.
Закончив подготовку верхней половины Наати, я начал осязать её нижнюю часть. Всё было до боли знакомо и уже сухо, но, вопреки ожиданиям, не столь густо, как должно быть у только что приобретённой дорогой меховой обновки. Прощупывалась некоторая потёртость изделия. Видимо, всё же полевые работы на открытом воздухе и ухаживание за скотом в провонявших стойлах пагубно сказываются на волосяном покрове и способствуют плешивости, о чём, кстати, свидетельствовала и голова мейнхеера Иохама, которую я так не вовремя вспомнил. Да и у меня самого, кажется, волос оставалось на пару хороших драк.
Тем не менее, я дружески потрепал Наати за эти жалкие кудряшки и, скользнув ниже, захватил всё её женскую отличительную особенность в свою широкую ладонь. А вот этого добра было уже богато. Такое разнузданное губастое излишество можно встретить разве что на лицах у диких модниц заблудших в океане островов, но зато руке было приятно чувствовать такое полное изобилие женщины. Я неторопливо перебирал этот повлажневший и полновесный бутон натруженными пальцами, вспоминая пышные соцветия Индостана и их росный аромат.
– Ты заснул, что ли? Кончай ковыряться, – вернул меня к суровой действительности требовательный голос Наати.
Я не замедлил исполнить желание возлюбленной стать полноценной женщиной и, уверенно взгромоздясь на близкого человека, погрузился в безразмерное счастье. От долгих душевных терзаний и умерщвления плоти кислым молоком, я износился по кроличьи быстро, несмотря на отсутствие внутреннего сопротивления сокровенных женских недр и полного безразличия к процессу тела. Зато, когда я отвалился от этого источника и уже отдыхал на спине, Наати, не советуясь со мной, вдруг прытко оседлала меня, как ведьма помело, и показала вполне зрелые половые знания, доведя себя до победного вопля, а меня до обильного потоотделения и одышки.
Счастливые и довольные возвращались мы домой, взявшись за руки. Наати мурлыкала под нос отцовскую песню из двух строк, а меня брало сомнение в девичьей цельности моей будущей супруги. И чем больше я размышлял над этим каверзным вопросом, тем меньше мне хотелось становиться фермером и тянуло посоветоваться с Дени Торнадо.
– Я завтра схожу в Дурбан и приглашу друзей на свадьбу, – уже возле дома сообщил я Наати. Она призадумалась, что-то решая про себя, а потом согласилась:
– Хорошо, но прежде расскажем дома, что у нас произошло.
– Зачем? – не понял я.
– Так надо. Порадуем родителей скорыми внуками.
– Нет, не надо. Набожные родители могут лишить нас за это своего благословения и наследства.
– Не надо, так не надо, – уже на пороге согласилась Наати.
Семейство сидело за общим столом и слушало стариковские бредни из Библии.
– Мой бедный отец, – вдруг заголосила блудливая дочь, грохаясь перед ним на колени. – Дик только что обесчестил меня и собирается покинуть, сбежав в Дурбан. Как ты будешь глядеть в глаза соседям и будущему внуку? – и она взревела белугой, стукаясь лбом об пол.
Всё дальнейшее происходило, как в кошмарном сне. Я был скручен оказавшимся не по летам жилистым Иохимом и при слаженной помощи всего семейного клана. Видимо сказалась их многолетняя практика обращения с бессловесными туземцами. Потом, спокойно разъяснив, что с рассветом прибудет священник и свидетели, меня заперли в какой-то чулан и велели хорошенько подумать, прежде чем пойти наперекор Ван-Ластам и всей общине, а, забивая дверь темницы гвоздями, старая карга Гриэт прокричала из-за неё:
– Сынок, не ты первый, но тебя искать не будут!
В душной и пыльной темноте своей клетки, в бессильной ярости кусая губы, я терял свободу и волю к жизни, приобретая через считанные часы жену, развесистые рога и будущие домогательства фрау Бетие.
Я прозревал, но очень дорого обходилось мне исцеление. А кому теперь потребуется моё здоровье? Разве что тестю во время полевых работ да тёще на молитвенных бдениях, не считая проворных сестриц.
Глава 3
НОГА К ЗАВТРАКУ
Земля слеплена богом на совесть, но не совсем удачно. Белому человеку почти негде жить. Приходится искать подходящие пространства с оружием в руках вдали от дома, натыкаясь на каждом шагу на океаны, горы и пустыни. Не говоря уже о туземцах всех расцветок, которых силой ума приходится приводить в чувство и сгонять с насиженных мест, развивая тем самым кругозор в их головах и любовь к ремёслам. Но не все аборигены идут на это с радостью. Самые отсталые вначале сопротивляются нашествию прогресса, но потом горько сожалеют об этом в резервациях, наблюдая, как их поумневшие соплеменники там и сям приобретают право голоса в приватных беседах с богом.
Я полностью согласен с модным учением старикана Чарли Дарвина, справедливо заметившего, что население земли произошло от обезьян. И процесс этот продолжается по сию пору. Достаточно бегло прокатиться по Африке, чтобы убедиться в правильности моих выводов. Вы встретите целые стада недавних мартышек, которые, взявши палки в руки, неумело добывают себе пропитание в виде диких корнеплодов и мелкой саранчи. И если этих обезьянообразных недоумков оставить без присмотра, они вымрут как динозавры, так и не успев принести обществу пользу на плантациях и копях. В этом-то и состоит великая просветительская миссия белого человека, которого сотворил сам господь и научил управлять цветными.
У меня с Бобом Слеем на эту тему даже произошёл от безделья научный спор. Капитан воспринимал Дарвинское учение слишком прямолинейно и обобщённо, но всё же, когда я попросил его показать хоть одну обезьяну белого колера и приятной наружности, он лишь беспомощно развёл руками, заметив, что легче из негра сделать президента, чем из меня поклонника точных наук. После этого неудачного выпада в мой адрес, капитан не приближался ко мне на револьверный выстрел суток трое, как и я к фургону, ибо Дени Торнадо выбросил нас из него сразу же после начала драки. Словом, произошла обычная научная перепалка среди джентльменов во время долгого пути. Ведь шёл уже третий месяц, как мы выправились из Дурбана вглубь континента в поисках слоновой кости.
Покинув гостеприимную Берейскую набережную, наша экспедиция миновала Драконовы горы, Оранжевую республику буров и вступила на Землю Бечуинов. Наш дальнейший путь лежал по восточному краю пустыни Калахари на север к Замбези. Проводник Гоза уверял, что именно в тех краях нас ожидает удачная охота, так как в далёкой колонии англичан южнее Калахари, в бурских республиках Оранжевой и Трансвааль восточное этой же пустыни в результате бурной промысловой деятельности белых вождей слоны почти не водились. Лишь по пустынным землям бечуинов эти животные ещё бродят целыми стадами, и возле водопоев мы сможем завалить не один десяток слонов.
Особых замечаний по выбору маршрута у нас не было, как, собственно говоря, и опыта по выслеживанию африканских гигантов, поэтому мы уверенно двигались куда глядели глаза проводника, попутно тренируясь в стрельбе по жирафам, зебрам куаггу и другой хорошо заметной дичи. Я же, кроме всего прочего, прямо в пути пополнял свой словарный запас из местных диалектов и оттачивал командное мастерство на слугах, отдавая приказы на их родном языке и проверяя точность исполнения, чем доводил черномазых до благоговейного трепета и попыток бунта.
За время путешествия я многое узнал об Африке и её обитателях и уже свободно давал советы, как тут жить, словно сам родился в каком-нибудь краале. С друзьями же я общался мало и неохотно, не желая лишний раз затрагивать болезненную тему моего сватовства. Ещё в Дурбане, когда я промахнулся из «роера» в Магопо, позволившего себе поинтересоваться семейным положением своего господина, всё общество поняло, что касаться этого вопроса в моём присутствии не следует, хотя белое меньшинство и не сделало правильного вывода. И частенько в пути, когда я отходил от оружия на приличное расстояние, испытывало моё терпение грязными намёками о превратностях любви в здоровой среде сельских тружеников. Лишь Дени Торнадо позволялось касаться запретной темы, да и только тогда, когда у меня было сносное настроение, и он сам был не прочь повеселиться. Ему я почти всё прощал, так как именно его стараниями утвердились в Кембпелс-Дорбе права человека, а мне удалось вырваться из цепких бюргерских объятий семейства Ван-Ластов.
В то далёкое уже время, отремонтировав фургон, друзья всё же хватились меня, а безрезультатно прождав пару дней, занялись поисками моего трупа. Обследовав окрестности Дурбана и не обнаружив моих следов, они переключились на Кембпелс-Дорб. Однако жители этого разбойничьего гнезда хранили привычное молчание.
Сия голландская община, находясь на Далёкой территории англичан, жила по своим законам и не ввязывалась в процессы выяснения отношений между упрямыми бурами, бравыми томми и несговорчивыми туземцами. Это позволяло им жить хоть и без размаха, но зато умирать своею смертью. Посторонних они допускали в свою среду лишь в крайних случаях. Такой случай как раз и был у старого Иохима. Хозяйство его приходило в упадок из-за нехватки рабочих рук, а на дочерей спроса не было. Тут-то и подвернулся я со своею любовью в опустевшей от долгих скитаний голове. И быть бы мне тягловым мерином у Ван-Ластов с семейным жерновом на шее в виде Наати, не услышь Дени от какого-то бродяги весёлую историю о голом придурке, которого водили под ружьём по улицам Кембпелс-Дорба на потеху обывателям. У Дени сразу же зародилось подозрение о моём участии в этом мероприятии, и, прихватив с собой пару капских полицейских, он, не мешкая, направился в посёлок, где обшарил каждую ферму. Чудом найдя меня в чулане у Ван-Ластов ещё тёплым, блюстители английских законов пресекли дальнейшее надругательство голландцев над свободой выбора человеком британской крови. Я был препровождён в Дурбан и отдан на попечение Торнадо.