– И очень соблазнительный, – добавил Дени. – Не заставляйте ждать свои желудки, господа, – и он первым вышел к завтраку.
Выскочив за изгородь, я ожидал увидеть тушу какого-нибудь экзотического животного, чьё приготавливаемое в пищу мясо так незнакомо-волнующе действовало на обоняние. Однако никаких свежих следов охотничьих трофеев не наблюдалось. В отдалении сидели и покуривали носильщики, а Магопо с Зугой раскапывали ещё тлеющие угли вчерашнего костра. И чем глубже они копали, тем явственнее чувствовался аромат жаркого. Когда я приблизился, они уже при помощи подоспевших носильщиков с величайшей осторожностью извлекали из ямы огромный цилиндр запечённого мяса, истекающий золотистым соком сквозь трещины местами подгоревшей корочки этого странного окорока. От жаркого поднимался душистый пар, забивая пряным запахом ноздри и вызывая волчий аппетит.
– Что это? – только и спросил я туземцев.
– Слоновья нога, баас, – ответил Зуга. – Вчера мы её засыпали землёй и развели большой огонь. Мы так делаем, когда удаётся убить слона.
В этой мясной колоде, даже при самой буйной фантазии, признать слоновью ногу было невозможно. Но это было совсем не важно. Столь вкусного блюда мне не приходилось пробовать никогда ранее, кроме разве что кукурузной похлёбки на своей милой родине, когда я однажды основательно оголодал по вине тюремной охраны.
Покончив с завтраком, но не с ногой, мы отправили Магопо с бушменами к месту вчерашней охоты на заготовку слоновой кости для нас и билтонга для них. Хотелось верить, что ночные хищники ещё не успели сожрать слонов, и туземцам повезёт с заготовкой пропитания. Так как охота в этих краях для нас закончилась, было решено отослать Гозу в Пешпин-крааль за фургоном и запасами воды, а уже загрузившись бивнями, следовать дальше на север до следующего крааля.
Правильное решение было принято, и нам не оставалось ничего другого, как прикидывать возможную выручку от продажи добытой кости и требуемое количество слуг для дальнейшей охоты, если дело пойдёт столь успешно и далее. Недостающую прислугу мы надеялись завербовать из числа носильщиков, и первым кандидатом был приглянувшийся мне Зуга.
День прошёл в праздном отдыхе. Вернувшиеся под вечер чернокожие сообщили, что восемь отличных бивней закопаны в надёжном месте, а оставшееся мясо слонов нарезано на полосы и развешано на деревьях. Все были довольны.
Весь следующий день я томился бездельем, но к вечеру не выдержал и, кликнув Магопо, отправился побродить по холодку в пределах видимости лагеря. За нами увязался Зуга, по-прежнему боготворящий меня, как великого колдуна и лекаря. Я не возражал его соседству и, спокойно гуляя под охраной туземцев в тени сикоморовой рощи, любовался буйным цветением альбиций и зизифусов.
Первым пропал Зуга. Зная необязательность негров, я этому ничуть не удивился. Ниггер ежедневно созерцал красоты родной ему природы и, видимо, найдя съедобные коренья, решил побаловать себя привычным лакомством.
Когда пропал Магопо, я вознегодовал. Слуга почти привык испрашивать разрешение, прежде чем удалиться по своим мелким надобностям. Теперешний поступок был неприкрытой наглостью и даже вызовом моему долготерпению.
Последним пропал я.
Глава 4
ПУТЬ В ПРЕИСПОДНЮЮ
Мы с Магопо, неудобно раскорячившись, сидели на самом солнцепёке и жрали что-то похожее на картошку, но менее съедобную. Мой чёрный товарищ выковыривал клубни из песка и перебрасывал мне, так как двусторонняя рогатина на наших шеях мешала нам сблизиться. Моё неприкрытое темя нещадно пекло, тело нестерпимо чесалось из-за грязи и песка, надуваемого в прорехи моего платья, а шея, покрытая от ярма струпьями, кровоточила и плохо держала голову. К тому же, не проходило и дня, чтобы ко мне не подходил брат Диего да Гамма и не пинал сапогом, не применяя, правда, чамбок. Может из уважения к белой коже, а, возможно, просто не желая иметь лишний досрочный труп. Зато доставалось Магопо. Бич уже оставил не один кровавый рубец на его спине, но сын вождя стойко держался, видя во мне пример для подражания.
Подлец Диего уже хвастался мне, как со своими головорезами выслеживал нас, чтобы достойно отомстить, и как поочерёдно скручивали нас, едва я притупил бдительность. А уж как гнали нас по пустыне трое суток со связанными руками до основного каравана с невольниками, я знал и без него. Да, напрасно расслабился я тогда среди зизифусов, иначе не сносить бы головы негодяю Диего и его извергам.
Зуги среди невольников я не замечал, а Магопо высказал в связи с этим здравую мысль, что бушмен ушёл в лагерь раньше нашего пленения, так как мерзавцы вряд ли стали убивать лишнего раба. И почти месяц по этой версии мы надеялись на помощь друзей, вероятно встревоженных моим долгим отсутствием.
Теперь же мы ни на что не надеялись, ибо давно стали полноправными рабами, причём Магопо стоил выше меня по цене, так как я даже не мог предположить, кому взбредёт в голову приобрести мои мощи и за полцены. А о побеге не могло быть и речи при столь строгом режиме содержания и скудном питании.
Наш караван состоял примерно из пятидесяти невольников, треть из которых составляли женщины, причём некоторые из них с детьми на руках. Жестокими порядками работорговцев никаких послаблений для негритянок не предусматривалось. Те же рогатины, те же плети, да ещё чёрное потомство у колен. Но как ни странно, негритоски неволю переносили относительно легко. Ни горьких стенаний, ни повального падежа! Видимо, сказывалась вековая отсталость африканской бабы в вопросах равноправия.
На невольниках были лишь мбузу – набедренные повязки из древесной коры, да кое у кого болтались на груди, пониже деревянного ошейника, амулеты из львиных зубов. Кстати говоря, эти воротники рабов основного каравана несколько отличались от тех, что я видел на шеях отпущенных мною страдальцев ещё при знакомстве с братом Диего. Здесь, вместо временных деревянных перекладин на концах рогатин были закреплены железные скобы, защёлкивающиеся в замок, ключи от которого болтались на поясе почти у каждого надсмотрщика. Кроме того, каждая пара рабов была скована одной цепью, опоясывающей их бёдра, но руки оставались свободными, поэтому рабы могли свободно переносить различные тяжести и личные вещи работорговцев.
Я не был обрамлён цепью, как и несколько других несчастных с белой кожей, но общения между нами не допускалось, так что каждый из нас умирал в одиночку.
Охраняли караван хавильдары, лишённые человеческого облика мулаты и арабы, числом до дюжины. Они, казалось, щеголяли друг перед другом способностями к садизму. Не проходило и недели, чтобы не была забита насмерть парочка возроптавших рабов или совсем обессиливший ребёнок. Кроме чамбоков и ножей, хавильдары были вооружены длинноствольными кремневыми ружьями, которые почти не пускали в ход по прямому назначению, предпочитая забивать невольника прикладами, нежели тратить на него порох. А в таких условиях даже попытка побега никому из рабов, кроме меня, в голову не приходила.
Раз в сутки нам давали по пригоршне маниоки, два-три батата и кусочек высушенной козлятины, позволяя, правда, и самим кое-что выкопать из земли на стоянках: разнообразные коренья, закопавшихся до периода дождей лягушек, а то и горсть личинок в период окукливания. Я этим подспорьем брезговал, так как мой рацион питания несколько отличался от общего стола. С какой целью меня прикармливали, я не знал, но, если мог, всегда делился с Магопо лишним куском билтонга или лепёшки.
От жажды мы не страдали, так как, передвигаясь на северо-запад, по всем приметам уже миновали Калахари. Местность стала лесистее, а ночами пошли дожди, и, видимо, наступил апрель. Но прелести увядающей природы не радовали уставший в неволе глаз. А среди дикой природы и ещё более диких нравов я потерял счёт времени и чувство пространства.
Заправлял всеми службами каравана братец Диего да Гамма, иногда отлучаясь на сторону, чтобы прикупить десяток-другой свежего товара.
– Ну что, мистер Блуд, – часто развлекал он себя разговорами со мной, – не надумал примкнуть к моему предприятию? При твоём сволочном характере и моей предприимчивости, мы очень не плохо смотрелись бы в одной компании.
– Ничтожество, – иногда отвечал я, – отброс человечества, хвост вонючего шакала, да я с тобой на одном поле и ногу жрать не стану, не то, что подам руку.
– Да ты ещё и каннибал! – непонимающе таращился на меня Диего и давал в зубы. – Погоди, ещё попадёшь на клыки настоящих профессионалов, тогда и своею ногой не отделаешься.
Вот так в редкие разговоры с мерзавцем я узнавал свою дальнейшую судьбу, и она представлялась не завидной.
Мы брели в Анголу. В фактории Сан-Паоло на берегах Кванзы существовал крупнейший невольничий лагерь, куда стекались караваны рабов с континентального юга Африки. Там они слегка выбраковывались и перегонялись на двести пятьдесят миль далее вглубь Анголы до невольничьего рынка Казонде, где часть рабов попадала в лапы перекупщиков и использовалась для нужд Египта и севера Африки. Основной же поток рабов направлялся в экваториальную часть чёрного континента на главный рынок в Ньянгве, где и раскупался уже заокеанскими агентами. Кто попадал на этот рынок, тот уже не мог и мечтать о родном краале. И хоть из Ньянгве мне было ближе и до Европы, и до Америки, дойти я туда не смог бы ни в коем разе. Отмахать пол Африки на своих двоих, да ещё с рогатиной на шее, белому не под силу. Иное дело черномазый. По своей земле и в знакомой компании добраться до обустроенных на других континентах рабочих мест вполне возможно. Главное – не пасть в дороге под кнутом хавильдара, этого безмозглого чернорабочего цивилизации.
Я всё же надеялся на силу закона, недавно вставшего на пути работорговли, и был намерен при первом удобном случае связаться с властями Казонде, чтобы поставить весь мир в известность о позорном факте торговли белым человеческим телом. Я об этом так прямо и заявил однажды Диего.
– Ты действительно не понимаешь, что никакой ин