– Подбросим, – уточняли братья, – а тебе лишь останется привычно прихвастнуть за стойкой, и дело кончено. Да ты не брызгай по углам, из-за одного камня пьяную глотку перерезать не станут.
– Я в этом не уверен, – не сдавался ла Моль. – Лучше отдайте свой камень фон Труппенштоку, он солиднее выглядит.
– Солидные люди не отдыхают по канавам, – резонно замечал немец.
– Друзья мои, – веско перебивал затягивающуюся перебранку Поль, – необходимо организовать патрулирование прииска в ночное время, тогда наверняка успеем на место преступления.
– Как же! Будут ждать дядюшку Поля бандиты, пока он им не свернёт шею, – встревал любивший поспать Джокиаро.
– Ты, Джеки, слишком молод, чтобы учить меня, – поворачивался к итальянцу бур. – Когда тебя лепили, на меня уже шили мундир. Заткнись и сиди тихо, иначе я за тебя возьмусь, и ты будешь страдать бессонницей до глубокой старости.
– Спокойно, Поль, мы здесь все равны, – рассудительно напоминал Зига. – Не стоит придираться к словам мальчика. Ведь мы организация свободных во мнениях людей, поэтому будем уважать слабости друг друга.
И мы начинали спорить о свободе и сопутствующих ей слабостях до хрипоты, будоража всю округу своею ночной деятельностью.
В пятую ночь наших дискуссий ударом топора был отправлен на тот свет Сэмюэль Траверси. В пылу организационной деятельности мы пропустили мимо ушей известие о найденных им алмазах. Но в палатке Сэмюэля камней, естественно, не оказалось.
– Над прииском висит проклятье, – констатировал мастер Вель, – и я склонен думать, что это дело рук черномазых. Многовато развелось этих попрошаек в Олд-де-Бирсе. Пора проводить зачистку местности.
Многие согласились с этим, и уже через сутки закон Джона Линча свирепствовал на прииске, уравнивая в правах с неграми и остальных цветных.
Мы же пошли другой стороной. По еврейскому совету Зиги, нам с Полем в своей же яме посчастливилось найти целую пригоршню отборных камней. Мы на радостях запили в заведении Хромого, поминутно показывая любопытствующим свою находку. Весь прииск радовался такому крупному везению, пропивая деньги нашего отряда. Лишь Поль Поттер мрачнел день ото дня, находясь постоянно возле меня трезвым, так как по нашему плану именно он должен был неусыпно бдеть, чтобы вовремя ocтановить руку убийцы, если она протянется к моей шее за кисетом с алмазами. Поль, несомненно, сделал бы это, не помешай я ему своей бессознательной тягой к жизни.
В ту роковую ночь мои ополченцы, как всегда аккуратно сгрузили меня в угол нашей палатки и, оставив трезветь под присмотром Поля, разбрелись по своим норам. Лишь француз, как выяснилось позднее, в поисках неясных приключений забрёл в пески за крайние палатки, где и прилёг отдохнуть до утренней зари.
Мне снились привычные кошмары, и я орал и метался по палатке, мешая Полю даже смежить глаза. Когда же бур ненароком разлепил свои очи, то к своему крайнему недоумению увидел сидящего на моём взбрыкивающем теле постороннего человека с колпаком на голове. Гость обматывал вокруг моей шеи верёвку, готовясь удавить спящего без лишнего шума и предсмертных хрипов. Поль тотчас же дико заорал и бросился на моего обидчика. Но бур не ходил в дозоры по тылам противника, не знал индейских хитростей на тропе войны, да и вообще первый раз вошёл в соприкосновение с противником, а поэтому и поднял излишний шум. Естественно, бывший в наших руках злодей дал дёру, а я, взбешённый криком, набросился на рванувшегося в погоню Поля и чуть не задушил его собственной рукой, не ведая в припадке самообороны, что творю. Пока мы с приятелем обоюдно разбирались что у чему, след грабителя простыл, и куда делась эта сволочь определить стало невозможно.
На шум сбежались соседи, затаптывая всяческие следы и ожидая увидеть свежий труп, но обнаружив нас в полном здравии, разочарованно разошлись по рабочим местам, а мы всем отрядом уединились на совещание. Не хватало только лягушатника. Француз в который раз уже нарушал дисциплину и пора было его наказывать, хотя бы шомполами, так как штрафы он никогда не платил. Но не успели мы как следует разговориться, чтобы принять верное решение, в палатку ввалился де ла Моль, хромая на обе ноги. Нос у француза был сворочен набок и кровоточил, а с правой щеки на шею сползал багровый синяк.
– Без нас наказали, – с одобрением встретили опоздавшего близнецы. – И на кого же ты нарвался в этот раз?
– Если судить по характеру повреждений, то пострадавший попал под копыта бездушной твари, – предположил основательный фон Труппеншток.
Однако, шепелявя разбитыми губами, де ла Моль поведал нам странную историю о ротозее, который наступив в предрассветном сумраке на мирно дремавшего француза, не извинился вопреки ожиданиям, а без шума избил лежачего коваными сапогами, не позволив обороняться хотя бы словесно.
– Кто же это был, ла Моль? – вскричал прыткий Джеки, всегда готовый подраться во втором эшелоне.
– Если бы я знал, – горько выдохнул француз. – Этот подонок был в карнавальном колпаке, а когда я почти бросился на него, он вскочил на лошадь, стоящую за кустом акации, и ускакал в вельды.
– Надо было стрелять! – загорячились братья.
– А я и выстрелил, – скромно ответил ла Моль, – и должен был попасть. Дальше выслушивать пострадавшего не было необходимости. Он, сам ещё того не ведая, вывел нас на след бандита, упомянув о маскарадном колпаке.
– К оружию! – скомандовал я и уточнил: – По коням!
Не прошло и часа как мы были в сёдлах, и наш отряд, вооружённый ружьями и револьверами с изрядным запасом динамитных патронов с фитилями, не говоря уже о продовольствии и воде, во весь опор скакал по следу грабителя, кое-где окрашенному кровью и уходящему за горизонт, но возможно и за ближайшую скалу. В нас горел огонь отмщения, а руки уверенно сжимали надёжное оружие. И лично я, кроме установленных мною норм, был, как командир, дополнительно вооружён дорогим нарезным ружьём Гринера и двумя револьверами «Бульдог», способными сразить любого за 25 шагов, если не промахнуться.
Скоро песок перешёл в твёрдый каменистый грунт, лошади побежали веселее, а мы потеряли след. Впереди и левее тянулась цепь холмов со скудной растительностью, кое-где меж ними громоздились скалы, что соответствовало пейзажу бассейна Замбези у водопадов, и лишь где-то вдали темнела полоса джунглей, куда преступник вряд ли успел доскакать, так как был ранен.
– Что вы думаете, джентльмены? – обратился я к своему народу.
Джентльмены думали разное и невпопад.
– Вероятно, бандит поскакал ущельем, – сделал заявление фон
Труппеншток, показывая на расселину между двумя скалами.
– Или обогнул вон тот холм, – справедливо заметил де ла Моль, указывая в противоположную сторону.
– Будем преследовать гада во всех направлениях и где-нибудь да пристрелим, – предложили братья.
– А если он не один? – засомневался Зига. – Можем попасть впросак или прямо под пули.
– Не занять ли круговую оборону? – задумчиво протянул Поль. Что ни говори, а в тактическом плане положение наше было затруднительным, но так как стратегические задачи оставались прежними, то всю ответственность за операцию я взвалил на себя.
– Фон Труппеншток под командой Поля Поттера следуют за холм, я с братьями Макмерфи буду пробиваться через ущелье, а Альбер де ла Моль с Джокиаро Кафиеро остаются на месте для прикрытия, – раздавал я команды направо и налево. – Встречаемся, если повезет всем, на этом же месте через час.
Истребители на сей раз приказ обсуждать не стали, а незамедлительно бросились его исполнять. Лягушатник с макаронником растянулись у ног лошадей и приготовились всхрапнуть, истинный ариец вступил в пререкания с буром, требуя раздела власти, а американцы галопом понеслись к ущелью, не дожидаясь моей команды. Даже второпях не учтённый немец с еврейским прошлым, не пытался выразить возмущение моей забывчивостью, а тихо затрусил на своей кляче к ближайшему укрытию. Словом, каждый знал свой манёвр и разумно не лез в самое пекло.
Яростно пришпоривая коня, я мчался по дну ущелья, держа палец на спусковом крючке «Бульдога» и ожидая града пуль из-за любой груды камней. Однако бог миловал, да и какой дурак, будь то хоть трижды преступник, полезет в каменный мешок? Но в военном деле главное – это точно и в срок выполнить любой приказ, а там уж хоть трава не расти. И мы летели вперёд аллюром в три креста, играя шенкелями, как заправские кавалеристы, а ветер рвал гривы лошадей и наши шевелюры.
Стрелять начали, когда мы выскочили на оперативный простор, то есть на голое место среди скал. Огонь был плотным, но не прицельным, поэтому, скатившись с седла без единой огнестрельной царапины, я начал умело отстреливаться, лихорадочно посылая пулю за пулей по врагу, таящемуся в складках местности.
Бой закончился обычной кровавой развязкой. Я ещё продолжал отстреливаться, войдя в истребительный азарт, когда Фил, как и его брат, не покинувший седла, крикнул мне, перекрывая грохот канонады:
– Дик, перестань переводить патроны, я ухлопал негодяя.
Отряхиваясь, я сделал подчинённым замечание о недопустимости пренебрежения маскировкой во время боя, и пошёл проведать неприятеля. За ближайшей скалой у крупа павшей лошади в луже собственной крови лежал незнакомый человек и пытался подать признаки жизни. Пообещав оказать ему первую помощь за правдивые показания, я приступил к допросу. Но на все мои любознательные вопросы раненый отвечал одним и тем же бредом:
– Якобсдоль… Воды… Якобсдоль… Воды…
Не знаю, на что он намекал, но мне наш разговор не понравился. Всё же напоив пленника водой, я стал подумывать об оказании ему первой помощи хорошо известным способом прижигания ран, но всё разрешилось само собой. Этот Якобсдоль неожиданно и не сходя с места нас навсегда покинул.
Обыскивал убитого Патрик, но кроме табака и трубки ничего полезного для нас не обнаружил. Зато в сумке у седла Фил нашёл кожаный колпак, и для меня всё стало ясно, за исключением пути следования бандита.