Под вечер нас приволокли на допрос. Кайман и его вонючий трибунал сидели за столом ощетинившимися псами, готовыми вцепиться нам в глотку, и поэтому встретили не так приветливо как днём, не предложив даже присесть. По всему было видно, что бандитская вылазка не принесла желаемого результата, и у головорезов явно чесались руки выместить всю скопившуюся злобу на нас.
– Собака с прииска, у тебя только два выхода, – даже не ударив, сразу предложил одноглазый. – Или ты расскажешь, что затевается против нас на прииске и начнёшь работать на меня как мистер Вель, или я тебя даже не буду вешать, а посажу в бочку с крысами, – и он указал в угол, где в клетках сидело несколько голохвостых тварей с голодным блеском в злобных глазах.
Я угрюмо молчал, невидяще впериваясь в сереющее сумерками окно, а моё сердце обливалось кровавой слезой отчаяния.
– И учти, – вновь заговорил палач, – если ты откажешься от сделки, то мы сначала на твоих глазах повесим итальяшку на ремнях из его же кожи, чтобы его смерть была на твоей паршивой совести.
– Я не смогу стать презренным предателем, а ты средневековым изувером, – наконец вымолвил я, цепляясь сознанием за мифы о благородстве разбойников.
– Ещё как сможем, и ты, и я, – заверил Кайман и поставил на стол клетку с крысой.
– Но есть же бог, – вспомнил я о вседержателе, – он не допустит невиновного до недостойной человека смерти.
– Если ты надеешься на вшивый отряд с прииска, то от него нет и следа на десяток миль окрест. Да и мои парии надёжно охраняют подступы к ферме. Так что не заставляй ждать своих маленьких друзей, а скорее выбирай рацион питания для них, да не забывай о макароннике, – и он, осклабившись и встряхнув клетку, длинно плюнул в сторону Джеки.
– Мне нужно подумать.
– Думать некогда, так как твой юный друг уже готов наложить в штаны.
Джеки действительно выглядел не совсем бодро, но ещё вполне опрятно, черпая силы в наглядном примере моей железной выдержки.
– В крайнем случае, я могу оставить итальяшку в живых и сделать из него связного между мной и полицейским, но, скажу открыто, мне хотелось бы заполучить в сообщники такого матёрого старателя как ты. Ведь макаронник для серьёзного дела пока не годится, а с полицейским не очень-то охотно делятся на прииске радостью по поводу найденных алмазов. К тому же он не расторопен этот Вель, и мы несём убытки, хотя регулярно платим ему кругленькую сумму, – довольно здраво рассуждал Кайман, не повышая на меня голоса.
Мне страстно захотелось вывернуться из щекотливого положения, но не упав в грязь лицом, а за счёт какого-либо компромисса, неизбежного при всяком переговори ном процессе.
– Сначала поговорим о безопасности юноши, – начал я игру.
– Я лучше умру, но не предам товарищей, – вдруг выкрикнул высоким гневным голосом мой неопытный, но храбрый друг. – Мама чао!
Этот всплеск юного максимализма мгновенно взбесил одноглазого и положил конец допросу.
– Гарри, готовь свои ножи, будем спускать шкуру с молодого осла, а ты, Санчес, вяжи старого мерина, чтобы не путался под ногами, – скомандовал Кайман, засучивая рукава.
И не успел я осознать всех последствий выступления неоперившегося итальянского орла, как был намертво приторочен к массивному деревянному креслу в углу комнаты, а Джеки брошен на пол со спущенной с плеч рубахой.
– Последний раз спрашиваю: согласен ли ты на моё лестное предложение? – зловеще обратился ко мне Кайман. – Ты не только сможешь спасти ваши сраные жизни, но и без особого труда сколотить состояние. Я ещё могу простить макаронника.
– Нет, – заорал Джеки, как будто спрашивалось и его мнение. – Грязные шакалы, вы никогда не купите нас!
Вот так торопливый молокосос распорядился и моей жизнью, лишив возможности первоначального словесного манёвра и выбив из рук инициативу.
– Приступайте, – скрипнул зубами одноглазый африканский крокодил, длинно и зло выругавшись по-португальски. – Но не торопитесь, пусть приятель Дик полюбуется на плоды своей несговорчивости, может поумнеет.
И два озверевших бандита навалились на мальчика, распластав его на заплёванном полу, а Гарри, сев верхом на тщедушное тельце, всадил нож в спину итальянского патриота и сделал первый надрез. Алая кровь брызнула из-под бандитского клинка и тонкой струёй стекла под ноги садистов. Стоны и рыдания заполнили эту камеру пыток, и я не смог далее спокойно взирать на чудовищное надругательство над незрелой жертвой героизма и преданности моральным устоям. Взревев разъяренным барсом, я пытался высвободиться из пут, но упав вместе с креслом как обессилившая муха в силках паутины, начал терять связь с действительностью и самим собой. Это тогда-то я и начал седеть и дёргать левым глазом в последующие критические минуты жизни.
* * *
Мастера Веля линчевали всем прииском. Народ принарядился ради такого праздника, а Хромой Джошуа сбросил цены на спиртное.
Тучное тело оборотня-полицейского вздёрнули на самой высокой мимозе Олд-де-Бирса, да так и не снимали трое суток, пока его поганые кости, очищенные от жирного мяса прожорливыми стервятниками, сами не осыпались с дерева осенней листвой и их не растащило по всей Африке голодное шакальё. Изменник сполна получил по заслугам.
Благодарные старатели взяли наш небольшой отряд на полное содержание, а мы, в свою очередь, сумели обеспечить спокойную жизнь Олд-де-Бирса. Правда, по-прежнему не проходило недели без драк и поножовщины, но лишь среди друзей и на виду всего общества. А мы судили хоть и сурово, но крайне справедливо, поэтому случались и такие периоды, когда излюбленные народом мимозы по краям прииска подолгу сиротливо стояли без праздничной мишуры из фиолетовых тел оборванцев.
В отряде я установил твёрдую воинскую дисциплину и уставной порядок, утвердив себя в звании капитана. Старине Полю Поттеру я присвоил звание капрала и полностью положился на него в вопросах несения службы. Себе же, как всегда, я оставил всю черновую работу: проведение строевых смотров и отрядных учений со скачками и стрельбой. К этому времени наш отряд пополнил свой арсенал новейшими ружьями систем «Винчестер», «Мартини-Анри» и «Уэттерли», поэтому мне много времени приходилось уделять пристрелке оружия в различных стадиях готовности собственного организма. Словом, как и у всякого заботливого командира, забот у меня хватало, и мой вестовой, Джокиаро Кафиеро, быстро оправившийся от ножевых ранений, сбивался с ног, едва успевая передавать мои приказы и распоряжения капралу Поттеру.
После разгрома группировки Каймана, новых бандформирований на контролируемом нами участке не появлялось, и мы спали спокойно, твёрдо уверенные в завтрашнем дне. Добрая слава о нас катилась от крааля и до крааля, и многие волонтёры жаждали встать под наши знамёна. Я, в принципе, не возражал, подумывая о продвижении по служебной лестнице наших ветеранов, но прижимистые старатели наотрез отказались увеличить ассигнование отряда, поэтому нам нехотя пришлось нести службу прежним составом. Но мы так свыклись с оружием и походной жизнью, что на земляные работы в копях уже не поднималась рука.
Однако мирная жизнь для нас скоро закончилась. Из Трансвааля и Оранжевой республики до Олд-де-Бирса стали доползать слухи, что между свободными бурами и алчными британцами началась настоящая война. Близко зная англичан, я нисколько этому не удивился и никак не мог остаться в стороне от настоящих боевых действий. Вопрос, на чьей стороне воевать? – был мною разрешён в приказном порядке, и хоть прямого принуждения не было, все мои подчинённые решили воевать в рядах добровольческой армии буров, люто ненавидя железную дисциплину регулярных войск Королевства.
В Трансвааль на помощь президенту Крюгеру мы выступали на рассвете. Я приказал своим орлам проверить вооружение и готовность лошадей к походу, а сам остался в палатке приводить в порядок секретную документацию отряда. Документация состояла из кипы чистой бумаги и одного рапорта, который я заставил написать Поля буквально через неделю после известных событий на ферме Якобсдоль, утверждая таким образом чёткую отчётность во вверенном мне подразделении. Капрал Поттер, правда, долго сопротивлялся нововведению и извёл не один фунт бумаги, переписывая непонравившиеся мне места, но всё же под конец, с божьей и эленкаценбогеновской помощью, выстрадал этот важный документ. И сейчас, после нашего объявления англичанам войны, я с удовольствием перечитывал скупые строки исторического донесения, написанного с требованиями строжайшей секретности, то есть без имён и дат.
«Капитану регулярных войск гарнизона
от капрала тех же войск
РАПОРТ
Выполняя последнюю волю командира, я принял командование на себя и пролежал с добровольцами во рву до глубокой ночи, ничего не замечая вокруг. Ночь мы коротали вместе с лошадьми в апельсиновой роще, горюя о судьбе начальника и напрасной гибели его молодого спутника. Утром я вместе с фальшивым немцем вновь посетил ров, где и залёг под предлогом наблюдения (в этом месте слово «фальшивый» было зачёркнуто и написали «некоренным»). Основные силы так и не выползли из рощи, чистя коней и оружие. Каждый понимал, что песенка командира спета, а если он к тому же ещё и жив, то завидовать этому не стоило. А когда со стороны прииска на ферму проскакал человек, мы и вовсе похоронили наших разведчиков, и я решил податься к дому за подмогой. Помешал задуманному мой немецкий помощник истинной национальности и я, вняв его совету, скрытно переместился со всем отрядом к дороге за фермой, по которой прошлым вечером гнал стадо коров пастушок. Где-то в полумиле от фермы, среди высоких трав и акаций мы обнаружили прохладный ручей и стадо рогатой скотины на берегу, которое взяли в оборот, связав надоедливого пастуха. В правильности дальнейших действий я сильно сомневался, но пошёл на поводу и у другого немца, горячо поддерживающего план своего земляка. Пьяный француз вылез на пригорок обозревать окрестности, а все остальные начали рубить колючий кустарник, который по-нашему называется «подожди немного». Мы все ободрались в кровь, но когда начали привязывать колючки к коровьим хвостам, то поранились и того значительнее. Только братья отделались лёгкими царапинами, так как крепили в это время к рогам скотов динамитные патроны. Совсем стемнело, когда из охранения приплёлся проспавшийся француз и сказал, что бандитская шайка кого-то искала в апельсиновой роще. Тогда и я понял, что пора вмешаться, к тому же почти совсем стемнело. Мы медленно погнали стадо к ферме, сдерживая коровью прыть до мелкого галопа и не позволяя животным особо распускать вооружённые хвосты. Лишь возле бандитского логова мы подожгли фитили динамитных патронов и пустили эти рогатые мины к родным хлевам. Коровы быстро поняли свою задачу и, погоняя себя колючими хвостами, так ударили по дороге к дому, что из-за пыли не было видно не только тлеющих фитилей, но и нас, смело прикрывающихся взбесившимся стадом. Всю дорогу я боялся, что глупые животные начнут рваться ещё до фермы. Но немцы рассчитали всё верно, несмотря на всю мою посильную помощь. Рогатые мины начали срабатывать только в воротах, а наиболее прыткие прямо во дворе. Пока мочалило скотину, мы не ввязывались в бой. Зато когда от стада осталось мокрое место, то вволю постреляли по недобитому противнику. Наши коровы много чего разнесли в куски, поэтому бандиты смело бросались под пули, предпочитая сохранить себя для могилы целиком. Догадливые близнецы вовремя надумали заскочить в дом, но ничего стоящего там не обнаружили, лишь прикончили главаря банды и его приспешников, а заодно освободили нашего дорогого командира и живого итальянца, правда, немного оцарапанного. Наш капитан вёл себя в плену достойно и несгибаемо. Когда его откачали, он снова принял командование на себя и довёл дело до победного конца, разорив ферму и пустив хозяина голым по миру. На этом и закончилось боевое крещение нашего славного отряда. И всё это истинная правда, видит бог!»