Военный лагерь буров своими размерами и хозяйственными службами внушал одновременно и уважение, и опасения. Уважение – солидностью и степенностью, а опасения – своей громоздкой неповоротливостью в случае прорыва обороны. В непосредственной близости от передней линии, за боевыми порядками стрелков и конников были разбиты многочисленные палатки, кухни, полевые лазареты и узлы связи. Несколько поодаль длинными рядами или каре застыли фургоны со скарбом обороняющихся, а уже за ними располагались загоны для многочисленного скота. И если большинство мужчин находилось всё же на передовой, то женщины и дети составляли постоянное население бурского лагеря. Ведь война воспринималась как народная, и пока защитники республики находились в окопах или несли службу в дозорах их жёны и дочери готовили пищу, стирали, ухаживали за ранеными, а дети пасли скот.
Такое семейное ведение войны, хоть и лишало возможности манёвра, зато заставляло буров стоять насмерть. Но это как раз и соответствовало оборонительной тактике республиканцев, в целом пагубной и потерявшей своё значение в современной войне. Иностранные военные специалисты, влившиеся волонтёрами в бурскую армию со всех концов света, указывали Кронье на слабость его военной доктрины, но врождённое бурское упрямство и приверженность устаревшим формам тактики ведения боя так и не позволили старому генералу изменить свои стратегические взгляды. Он признавал лишь единственную формулу боя – ни шагу назад, а биться лоб в лоб, если нападёт враг, и – никакого коварства.
Я сидел на пне у своей командирской палатки, чистил револьвер и слушал отчёт восстановленного в звании Поля Поттера о случившемся в моё отсутствие.
– Мой капитан, – докладывал капрал, стоя навытяжку и выпячивая грудь колесом. – Альбер де ла Моль требует увеличения водочного пайка, фон Труппеншток жаждет присвоения сержантского звания, а Джокиаро Кофиеро совсем отбился от рук и сутками носится по лагерю, как по прииску, словно заблошивевший пёс. Братья Макмерфи подговорили Зигфрида Эленкоценбогена состряпать жалобу нашему грозному комманданту Капказ-батоно на мои нетерпимые качества, махрово распустившиеся при твоём попустительстве во время отсутствия надзора за мной, как они заявили, не чая встретить тебя живым.
– Молчать! – рявкнул я и велел немедленно собрать наш сброд.
Не прошло и суток, как отряд был собран точно по тревоге. Де ла Моля крепко держали в строю под руки. Зига красовался с лиловым фонарём под пытливым глазом следопыта. Остальной контингент тоже не блистал строевой выправкой. Я тут же зачитал приказ о своём вступлении в законные права и уже со следующего дня пообещал крепко взяться за вожжи.
Скоро моя воспитательная работа стала приносить желаемые плоды, а когда я отходил фон Труппенштока уздой за пререкания, то мой авторитет восстановился полностью, а в отряде вновь воцарилась крепкая воинская дисциплина в моём присутствии. Но всё же моя команда настолько пропиталась свободным духом бурской казармы, что мне приходилось временами закрывать глаза на землячество, дедовщину и прочий мордобой среди подчинённых. Мирная жизнь явно разлагала моральный дух и портила бойцов, а поэтому я решил напроситься у комманданто на какое-нибудь рискованное дело в тылах противника.
Капказ-батоно принял меня охотно, продержав на улице всего полдня. Когда же я вошёл к нему в палатку, грозный комманданто курил трубку самодельного табака, склонившись над картами и пуская ядовитый дым сквозь порыжелые усы. Это был человек ниже средних возможностей, с побитым оспой лицом и неброской фигурой колодника. Но подавал он себя героем никак не менее трёх мировых войн и десятка локальных, поэтому изначально хотелось броситься в его объятия, как под копыта ломовой лошади в разгар самостоятельно приобретённой шизофрении и громко рассказать биографию до седьмого колена, но я скромно воздержался.
– Подойдите ближе, Блуд, – подогнал он меня к свету, но сесть не предложил.
– Спасибо, я постою, – не потерял я достоинства.
–Так, какой у вас к нам вопрос? – не обратив внимания на мою корректность, перешёл к делу усатый.
Я чётко изложил просьбу, мотивируя её пользой для всего военного искусства.
– А что думает по этому поводу штаб? – вдруг обратился он к стоящему в тени помощнику белобрысой наружности.
– После захвата отряда на вражеской территории из лап англичан необходимо провести чистку его рядов, хозяин, – не моргнув глазом, отозвался тот.
– Согласен! – подумав, сказал невзрачный горец. – А у вас, Блуд, неверное понимание своего места в строю. Но так и быть, собственноручно составьте расстрельные списки, и мы утвердим их на бюро или комоде, – и он указал на угол с мебелью.
– Какие списки? – не понял я.
– Врагов народа, – пояснил помощник. – Можешь начать с себя.
– Я не стану марать руки необоснованными доносами! – вспылил я.
– Под нары захотел? – мягко полюбопытствовал штабист.
– К перчаткам привыкли? – ещё ласковеё спросил Капказ-батоно и вдруг загадал хитрую загадку: – Есть человек, есть проблема, а если без проблемы, тогда где такой человек?
Я печально призадумался, а затем решил противостоять.
– Боевые друзья, – истово начал я, набиваясь в товарищи против воли, – я искренне предан нашему режиму, а моя просьба продиктована заботой о повышении обороноспособности наших войск. Я не намерен вступать в сношения с врагом, а лишь надеюсь отбить у него пару фургонов с фуражом или нарушить какой-либо канал фельдъегерской связи, тем самым деморализовав противника. И в любом случае способен сложить голову на вражеской плахе за наше правое дело!
– Теперь мы видим, что ты наш попутчик, – одобрительно заметил Хозяин, выбивая трубку. – Из таких, как ты, можно делать гвозди…
– …И забивать вниз головой, – тот же час, как эхо в горах, откликнулся помощник.
– Я готов, хоть сейчас! – выскочило из меня что-то непотребное.
– Это очень похвально. Мы любим, когда готов, – ухмыльнулся Капказ-батоно. – Но пока ты жив, будем с тобой работать.
– Сразу в лагерь, или в лазарет на операцию? – подался вперёд штабист.
–Медицинский вопрос надо было решать раньше, – оценивающе посмотрел на меня Хозяин. – Не будем травмировать коммандо перед решающими битвами. Решим двуединую задачу: пусть отправляется в тыл к британцам, а на всякий случай приговорим к лишению свободы без права переписки заочно, во избежание обычной путаницы со свидетелями.
– Мудрое решение, – обрадовался штабист и уточнил: – а если, не дай бог, вернётся, всё равно воздадим по заслугам.
– Иного ему не дано! – твёрдо решил рябой горец и, подойдя ко мне, стал ставить задачу: – Капитан Блуд, возьмите парочку своих наёмников из самых отпетых и отправляйтесь по тылам англичан. Задача проста и доступна каждому патриоту – необходимо физически устранить генералиссимуса Королевских войск в Южной Африке лорда Робертса. Разрешаю погибнуть с честью после выполнения задания, – и он одарил меня отеческим взглядом сквозь клубы табачного дыма.
– Есть! – верноподданнически вырвалось у меня, и я ошпаренным раком, проворно попятился к выходу.
Немедленно разыскав Дени Торндо, я почти разрыдался у него на груди от переполнявших меня чувств безысходности.
– Успокойся, друг! – твёрдо сказал мне Дени. – В армии, а особенно среди гражданского населения и негров скопилось очень много скрытых врагов. Чуть ли ни каждый день выявляются предатели и в коммандо. На днях открылся лесоповальный и камнедробильные лагерные пункты для сомневающихся и колеблющихся, и уже клубится лагерная пыль на дороге к светлому будущему. Наше дело, как высшая мера – никакого спасения! Гремя огнём, полезем под пули даже в пекло, ежели припрёт, когда нас в бой пошлёт Капказ-батоно, или в другой, но яростный поход! – вдруг пропел он и истово перекрестился.
Я дико взглянул на Дени, но уважая чужую религию, не стал немедленно бороться с чужеродным для меня опиумом, а лишь убито спросил:
– А что мне делать?
– Смело выполнять задание, – ответил друг, – но постараться вернуться дееспособным. А там – хоть трава не расти в вельдах! Я же на месте присмотрю за твоими парнями.
С этим мы и расстались. Удручённый и подавленный свалившимся на голову высоким доверием вернулся я в свой отряд, а уже ночью, прихватив с собой подвернувшихся Фила и Патрика, отправился на задание, так и не сумев объяснить подчинённым причину свое глубокой задумчивости и бескорыстную раздачу им своего военного имущества.
* * *
Мы с трудом ползли по грязным шпалам, попутно решая вопрос о захвате языка, чтобы, возможно под пытками, выведать у него место нашего нахождения, а заодно и расположение штаб-квартиры лорда Робертса. Один из возможных флангов противника мы удачно обошли ещё прошлой ночью, день отлежались в зарослях маниоки, а уже этой ночью случайно напоролись на железнодорожные пути, по которым и просачивались далее в тыл врага.
Фил проявлял недовольство грязным ворчанием. Патрик призывал брата кончать со мной пока не поздно, а я упорно полз вперёд, собрав всю свою волю в кулак и предчувствуя скорый конец своего единоначалию. Спасало пока то, что при постановке задачи я напустил такого тумана, что и сам уже не мог припомнить с какой целью мы вторую ночь ползём на брюхе по вражескому бездорожью.
– Как только возьмём пленного, забудем все печали, – обнадёживал я братьев. – Медали нам уже чеканят.
– Орденок заиметь всегда неплохо, – одобрял Фил, – но боюсь, что первый же поезд раздавит нас, как червяков.
– Увернёмся, – бодрился я, – а по целине не догонит.
Словом, мы занимались обычной черновой разведывательной деятельностью, хотя и нет ничего страшнее, чем быть затерянным в чужой стране не по своей воле. В это время ты оторван от привычного мира, со всех сторон подстерегают смертельные опасности, а малейшая оплошность грозит допросами, пытками и позорной петлёй вдали от родного очага. Только преданные беззаветной идее люди, неподкупные патриоты и безрассудные герои становятся пожизненными разведчиками или шпионами. Находясь среди врагов, любой секретный агент пребывает в постоянной готовности к провалу, поэтому плохо питается, совсем не пьёт и не любит жизнь во всех её проявлениях. Днями он бездействует среди безлюдных лесов и болот, а ночами ползает по вражеским окопам, желая захватить штабного офицера врасплох и расспросить его о жизни. Полученные данные лазутчик до глубокой старости держит при себе и лишь перед смертью всю правду рассказывает внукам и правнукам в форме мемуаров. Безмерно тяжело существование нелегального разведчика под колпаком у обстоятельств, тем более, когда ты впервые отваживаешься на такое гиблое дело.