Предложение было неожиданным, но заманчивым. У лорда Робертса я без сомнения стану генералом, а под началом Хозяина вполне могу скатиться вниз по служебной лестнице до каптенармуса. Надо было решаться.
– Видишь ли, друг, – сказал я Бобу,– в целом я конечно согласен, и мне по большому счёту всё равно, где сложить голову, но вряд ли стоит бегать от судьбы и выворачивать душу наизнанку. Жизнь ещё не кончается, а за всё придётся платить: и за карьеру, и за предательство, и за жирный кусок. Так зачем усложнять жизнь изменой и ложью? Может, прав был Магопо, утверждая, что судьба наша предопределена свыше? Поэтому пусть всё складывается так, как складывается. Всё просто, как десять заповедей. Я не смогу отвернуться от доверившихся мне людей, выкинуть из сердца Дени Торнадо и забыть себя прежнего. Хотя многие так и поступают, но тогда этот мир становится для них чужим, несмотря на кажущуюся победу над земной суетой. Я не знаю, что будет за гранью нашего бытия, но ведь должен быть смысл в теперешнем нашем существовании? И возможно он прост, этот смысл. Живи в согласии с душой, не терзай ее прегрешениями и тогда, свершив свой жизненный круг, не уйдешь в немую пустоту забвения богом и избегнешь проклятия людьми. Поэтому, дорогой капитан, я не смогу принять твоего предложения. Но если хочешь помочь, то облегчи мне и моим товарищам побег из плена.
Боб Слей долго молчал, размышляя над услышанным. Да я и сам не ожидал от себя столь яркой проповеди. Вот что делает хороший напиток с человеком. После муцуки или помбе мы уже давно пили не из бокалов, а из оловянных кружек.
– Может ты и прав, – наконец сказал капитан. – Но раз уж ты отказываешься от моего предложения, тогда поговорим о возможностях побега, так как я не вижу в этом нанесения урона армии, которой я служу. Согласно рапорту командира бронепоезда, вас, как шпионов, по законам военного времени должны повесить на рассвете следующих суток. А если я вас отпущу, то и сам буду причислен к изменникам, что для меня недопустимо. Да и вас все равно схватят на первой же миле.
– Непременно, – согласился я.
–А как ты посмотришь на мое второе предложение? – приободрился неожиданно капитан. – Завтра мы отправляем десяток буров в наш лагерь для военнопленных возле Колензо, где уже находятся около трех сотен ваших воинов, захваченных при осаде Ледисмита. Лагерь в Колензо является своего рода перевалочным пунктом. Из него уже по железной дороге пленников направляют в Дурбан и далее морем на австралийскую каторгу Хабборт-Таун. Я не могу приказать отпустить тебя по пути в Колензо, но надеюсь, и даже уверен, что до Австралии тебя не довезут, как бы ни охраняли. Ты смоешься вероятнее всего в Дурбане, а там недалеко и до приглянувшегося тебе Кембпелс-Дорба.
Не удержался-таки Боб! Я даже привскочил, словно присев на дикобраза, и всё же расколол бокал. Правда, один и об пол. Далась им эта ферма!
Боб Слей хохотал до изнеможения. Видя его неуемное веселье, невольно подключился и я. Если бы кто посторонний заглянул к нам тогда в палатку, возможно, мы с капитаном уже в это утро болтались на одной перекладине. Но всё обошлось, а этот смех снял с наших душ какой-то камень. Стало легко и свободно, как некогда в Калахари. С нас полностью слетела шелуха отчуждения, которой мы всё же обросли за время расставания. Нам было искренне весело, и мы понимали друг друга с полуслова.
Боб достал еще один графин, и мы пили не пьянея, говорили и не могли наговориться, омываемые бережными волнами мужской дружбы. Так незаметно и подползло утро. Пора было вновь идти своими дорогами. И мы еще раз обсудили мой путь до Австралии, решив окончательно, что бежать из-под стражи лучше всего в знакомых местах окрестностей Дурбана.
– Дик, война закончится очень скоро, – в конце разговора предположил капитан, – поэтому вполне возможно, что этап в Австралию тебе грозить не будет. Военные страсти улягутся и пленных отпустят по своим фермам, как бывало не раз.
– Может так оно и выйдет, Боб, – ответил я, – но мне не терпится увидеть Дени Торнадо и крепко выпить за твое здоровье.
Мы на прощание расцеловались, и я со спокойной душой проследовал в тюрьму уже не как шпион, а как простой и незадачливый окруженец. Мои же американцы так напрасно и проторчали у коновязи, потеряв надежду увидеть меня живым и восхищаясь моим мужеством на ночном допросе. Чтоб не мутить их пошатнувшийся разум, я решил посвятить братьев в план побега лишь в Колензо, а пока ограничился приказом безропотно ждать моих дальнейших распоряжений и выдачей сухого пайка, которым снабдил меня на дорожку майор английских войск Боб Слей.
***
Лагерь Колензо встретил нас драными палатками, огороженными колючей проволокой в два ряда, между которыми ходили часовые, нестерпимой жарой и сжирающими заживо насекомыми, переносящими заразу и мор. Огромные котлы, наполняемые густой массой протухшего мяса и полусырого риса, раз в сутки приковывали к себе оборванных и изможденных пленников, не насыщая, а лишь усугубляя болезненные расстройства организма. Но и этой пищи, которую хватали прямо руками, доставалось далеко не всем. К тому же, пленников постоянно томила жажда. Но лишь раз в сутки, убирающие лагерные нечистоты чернокожие доставляли на своих грязных повозках зацветшую болотную воду, которую сливали в грязные корыта прямо посреди лагеря. Забытые богом пленники пригоршнями вычерпывали дурную воду, торопясь хоть несколько капель донести до пересохших губ, тогда как ослабевшим и больным не доставалось даже этого.
Утренняя раздача пищи и воды всегда привлекала свободных от службы тюремщиков, и они весело гоготали, видя страдания теряющих человеческий облик существ. Ведь такой способ содержания пленных был большим достижением английской лагерной мысли, ибо ослабевшие люди и не помышляли о побегах, а бравым томми можно было и не проявлять служебное рвение по охране доходяг. И недалекие джунгли лишь бессильно раздражали глаз пленника своей недоступной прохладой, тогда как истощенное тело обреченно мирилось с физической невозможностью достичь спасительной зелени.
В лагере я сразу же поделился с Филом и Патриком планом побега на пути в Дурбан. Братья воспряли духом и полностью доверились мне. Но нам приходилось держаться несколько особняком, ибо посторонний и сломленный голодом человек был вполне способен выдать чужую тайну за кусок лепешки. Поэтому мы молча ждали отправки к месту назначения.
Однако, пробыв за проволокой трое суток, я понял, что бежать надо немедля – иначе очень скоро просто не достанет сил сделать этот шаг. Изучив маршрут часовых и порядок их смены, мы выбрали подходящий для преодоления участок лагерной ограды. Он был наиболее удален от палаток, находился в ложбине и слабо освещался ночью. Привыкшие же к покорности арестантов стражники, даже не утруждали себя своевременной и постоянной проверкой целостности ограждения, а, находясь на часах, нередко пренебрегали обязанностями караульных и обычно не спешили углубиться в ночную тьму. Это было нам на руку, тем более, что от выбранной нами ложбины до спасательных джунглей расстояние не превышало мили. Обдумав все и обговорив детали, нами было решено бежать в ближайшую же ночь.
И вот как раз накануне побега мне пришлось познакомиться с комендантом нашего лагеря. Я столкнулся с ним около котлов, когда комендант в сопровождении каких-то военных чинов пришел понаблюдать за обедом пленников. Мы сошлись почти лицом к лицу, и я не поверил своим глазам. Передо мной стоял мой старый индийский знакомый Крис Делузи. Это был новый жесточайший удар судьбы. Делузи, напротив, даже обрадовался встрече.
– Дик Блуд, – заорал он, – какими судьбами? Я и надеяться не смел, что ты жив и шатаешься по Африке. И вдруг такой подарок судьбы! Ты не только в полном здравии, но и снова в моих руках! Что, опять бунтуешь? – и он снисходительно потрепал меня по плечу.
– А ты, капитан, снова там, где самая грязная работа и по колено крови! – презрительно выкрикнул я, стряхивая ненавистную руку с плеча.
– Я там, где сброд нуждается в усмирении, – злобно блеснул глазами Делузи. – И напрасно, Дик, ты упустил свой шанс и не удрал в Америку. Вновь придётся тебя воспитывать.
– Уж не такой ли сволочи, как ты? – вскипел я и приготовился быть битым.
– Ну, погоди, защитник обездоленных! Уж теперь-то ты получишь сполна по всем своим заслугам, – зловеще пообещал он и, так и не начав избиения, твердым шагом направился на выход к воротам, хлеща себя стеком по голенищу сапога.
Встреча с Делузи внесла полную ясность в дальнейший ход моей лагерной жизни. Смерть от истощения мне теперь не грозила, так как комендант непременно об этом позаботится и не позволит умереть незаметно и полностью обессиленным. Поэтому бежать решили этой же ночью, не выжидая всяческих благоприятных обстоятельств.
Сам побег блистательно удался. Самоуверенные томми несли службу в эту ночь совершенно из рук вон плохо, и даже не удосужились провести обычного ежевечернего обхода лагеря. Мы ужами проскользнули под проволочной изгородью, не вызвав тревоги у охраны, а когда достигли спасительных зарослей кустарника, я даже позволил себе пошутить:
– Представляю, парни, каким бананом вытянется рожа капитана Делузи, когда он узнает, что мы натянули ему нос.
– Сначала, Дик, посмотрим на твою рожу, – вдруг громом средь тёмного неба раздался впереди знакомый до боли голос, и десяток фонарей осветили нас.
Я так и не успел прийти в себя, как был уже связан, словно овца при заклании, и брошен под ноги коменданта.
– А как я вас натянул, мистер Блуд? – захохотал капитан. – По нашей «тропе свободы» каждую неделю бежит парочка-другая вновь прибывших идиотов. Потом они горько сожалеют и прилюдно раскаиваются, но ведь и нам приходится думать о поддержании порядка в лагере. Я точно знал, что после нашей встречи ты покажешь свою удаль и ударишься в бега, а поэтому искренне рад, что именно твоя судьба послужит в очередной раз горьким предостережением для нарушителей лагерного режима. И я постараюсь сполна вернуть тебе свой индийский долг.