– И почему твой папа не передохнул, зачиная тебя, а мама вовремя не озаботилась абортом? – устало вымолвил я и больше ни о чём не смог думать.
Очнулся я под утро в лагерной грязи рядом с обеденными котлами. Солдаты под руководством коменданта на скорую руку сбивали поодаль какие-то деревянные козлы, а лагерный народ уже толпился вокруг, выгнанный из палаток стражниками. По всем приметам начинался наглядный урок воспитания покорности у пленных на свежем примере подавления непослушания новоявленных беглецов. С нас сорвали рубахи и за руки привязали к деревянным перекладинам в классически неудобных позах. Подвешивать не стали, но это сути уже не меняло, так как земную твердь я все равно не ощущал.
Делузи с двумя крутолобыми молодцами, поигрывая бичом, выступил в круг, но к истязанию приступил не сразу. В начале комендант в своем вступительном слове обрисовал незавидное положение беглецов, затем остановился на безоблачном быте смирившихся, не забыл поблагодарить доносчиков, а под конец, для пущей доходчивости, прошелся чамбоком по спином ближайших слушателей. Таким образом, назидательно повлияв на арестантские массы, он подал знак палачам, которые немедля приступили к дублению наших шкур. Сам Делузи, естественно, выбрал мою.
К боли я отношусь резко отрицательно. Но одно дело, когда она настигает неожиданно, и совсем другое, если об этом знаешь наперед. Поэтому в подобной ситуации я сам предпочитаю напроситься сразу на крупную неприятность, чем получать ее порциями. Мне было ясно, что мы будем до смерти запороты чамбоками, но не ранее вечера. С нас будут постепенно спускать шкуру, посыпая солью лопнувшие рубцы и окатывая головы водой для придания нашим телам активности в судорогах, а глоткам – неистовства в крике. Спасения не было, мне захотелось немедленной смерти, и я вспомнил, как в свое время чуть ли не добился желаемого результата, выведя из себя Медноголового Хью оскорблениями.
Убийца и изувер! – заорал я в лицо Делузи прежде, чем он нанес первый удар, – Бледный ниггер с чёрной душой, я вернусь с того света, чтобы вырвать твои вонючие семенники и не позволить подобной твари размножаться. Трупная моль и гнилостный клещ, утробный червь и клозетный опарыш, гундосый павиан и одичалая вошь, вислозадый членоплёт и трипперованный палач, килатый безмен и распутная онуча, – перешёл я на неодушевленные предметы, – недорезанный банан, всех нас не перепорешь! Да свершатся пляски святого Витта и на ваших гробах, – и я прицельно плюнул в коменданта, готовясь к немедленной смерти.
– Нет, Дик, – вдруг оскалился в злобном гоготе Делузи. – Нет, Дик, этот номер у тебя не пройдёт. Нервы у меня крепкие, и ты от меня просто так не отделаешься. К тому же, я не смогу обидеть своих маленьких друзей. Эти санитары леса приготовили вам свой подарок и не дождутся встречи с такой падалью, как ты, – непонятно закончил он и, поднимая ременную африканскую плеть, приказал: – Начинайте, парни, но до первых соплей.
Комендант ударил первым. Чамбок со свистом рассёк воздух и ожёг мои голые плечи. Жуткая боль раскаленной иглой пронзила мое сердце, но сознание не померкло вопреки ожиданиям, а лишь невольный вопль вырвался из моих сомкнутых уст и, пронесясь над головами лагерников, потревожил утренний сон хищников джунглей. Такова судьба всякого непокорного духом героя, когда правит бал озверевшая рука негодяя.
Били и правда до первой крови, сравнительно недолго, но мне хватило и этого, чтобы побывать в шкуре подневольного негра и понять, что на плантациях действительно хорошего мало.
– Отдохни, пока будут жрать зрители, и позавтракаю я, – прекратил насилие Делузи, отбрасывая чамбок и подавая знак неграм, привезшим кормёжку и пойло.
Я поднял затуманенные болью глаза и посмотрел на своих соотечественников. Их положение было не лучше: такие же вздувшиеся лиловые рубцы на теле и струящаяся из рваных ран кровь на плечах, та же безнадёжность в глазах. От запаха тухлого риса в котлах меня начало мутить, а вид воды, которую негры как раз сливали в корыта, лишь увеличивал страдания.
Вдруг один из чернокожих приблизился ко мне и стал рассматривать наколку на моей груди, которую я по благодарной зауми позволил сделать в племени макалоло. Глаза негра становились все серьёзнее, он даже ладонью ощупал татуировку, а убедившись в её натуральности, что-то крикнул своим соплеменникам. В тот же миг кто-то из них, зачерпнув кувшином воду, со всех ног бросился ко мне и, прежде чем стражники отогнали его прикладами, успел влить в меня немного этой вонючей, но такой желанной жидкости. Господи, даже у туземцев просыпается чувство сострадания, но кто мне даст силы, чтобы выдержать предстоящие страдания плоти.
Когда жара спала, вернулся Делузи с полудюжиной солдат. Нас отвязали от пыточных козлов и поволокли вон из лагеря. Вероятно, палачи кончали свои жертвы где-нибудь в джунглях, надругавшись над трупами и оставив их на поживу зверью. Однако истязатели не стали углубляться в заросли, а привязав нас к трём отдельно растущим пальмам в виду лагеря, забили рты кляпами.
– Теперь, Дик Блуд, прощай навсегда, подойдя ко мне, сказал Делузи. – Я ухожу, а ты жди мой страшный подарок. Извини, что покидаю такого друга, как ты, но меня с недавних пор лишает сна посещение этих мест. Я проведаю завтра то, что от тебя останется. Прощай!
И Делузи действительно ушёл, оставив трёх солдат с сержантом во главе. Но эта расстрельная команда не поспешила взяться за свое кровавое дело, а устроилась недалеко от пальм, достала игральные кости и устроила турнир, возможно, проиграв наши жизни друг другу. Непонятная медлительность живодёров озадачила и испугала меня, а через четверть часа мне и вовсе стало страшно за свое беззащитное положение среди тихой умиротворенности этой дикой природы. Не зря же меня томило дурное предчувствие!
Не прошло и часа, как у корневища моей пальмы послышалось слабое, но непрерывное потрескивание. И едва я успел подумать о нашествии змей, как в нос ударил какой-то острый запах, который, медленно поднимаясь снизу, плотно насыщал воздух. Очень скоро я определил что это и ужаснулся. То был запах муравьиной кислоты.
Делузи уготовил нам мученическую смерть, и её, как невыразимо страшный подарок, несли, обещанные им, санитары леса. Прожорливые африканские перепончатокрылые чёрные муравьи лешониа, достигавшие размеров таракана, чуя кровь, нападают на жертву несметными полчищами и за короткий срок способны даже от слона оставить один скелет. Словно маленькими стальными клещами они выдирают кусочки мяса, но с таким проворством и быстротой, что, например, не пройдет и часа, как я буду съеден заживо. Лишь патологическая страсть к жестокости могла толкнуть Криса Делузи на такое преступление против себе подобного белого человека. И ведь эта прямоходящая сволочь еще пообещала прийти завтра и полюбоваться на три наших обглоданных черепа!
Я уже начал чувствовать, как сотни проворных омерзительных лапок поползли по моим ногам, нащупывая дорогу к самым потаённым местам. Вот и острая боль пронзила мои ноги – это муравьи начинали свое пиршество, а я, опутанный веревками и с кляпом во рту, даже не мог попытаться сбросить с себя ненасытных тварей или голосом призвать на помощь силы небесные. Я закрыл глаза и стал горячо молиться, чувствуя перебор цепких лапок по мужским началам человека. За какой же из семи смертных грехов истинному христианину такая языческая смерть?
С пальмы я свалился самостоятельно, передавив несметное количество муравьев. В каком-то забытьи я чувствовал, что меня куда-то переносят, но не сопротивлялся, понимая, что хуже не будет. И лишь когда меня уложили на землю, я осмелился открыть глаза.
– Великий вождь и непобедимый воин, – тут же склонился надо мной негр, запомнившийся ещё в лагере своим любопытством к моей татуированной груди, – твои дети вырвали господина из зубов белых собак. Твоё племя ждёт встречи со своим вождём. Мы поведём тебя к нашему общему дому. Встань и иди!
Я не возражал, жаждая поскорее убраться с проклятого места. Кое-как отбившись от муравьев, я даже не успел проявить заботу о товарищах, как увидел их живыми недалеко от себя. От сердца отлегло, и во мне вновь проклюнулась неистребимая воля к единоначалию.
– Где англичане? – строго спросил я словоохотливого негра. Туземец вытянул руку в направлении пальм, и я уже вполне осмысленным взором окинул место несостоявшейся трагедии. Охранники в небрежных позах лежали на своих прежних местах, а кто-то из негров проворно вытаскивал из их тел стрелы, и я понял, что муравьям все же будет чем поживиться.
Делать здесь было больше нечего, поэтому я вместе с братьями Макмерфи поспешил за чернокожими освободителями в джунгли, не обращая внимания на жгучую боль в исхлестанном теле и искусанных ногах.
* * *
Племя баролонгов было надежно сокрыто от постороннего глаза в непроходимых дебрях джунглей. Это было одно из немногих человеческих сообществ Чёрного континента, живших в мире и согласии со всей природой. В самой их естественной сути не было места агрессивности и воинственности. Видимо, растительная пища вперемежку с некоторыми видами насекомых, и уединение не способствовали развитию жестокости баролонгов. Огнестрельное оружие, огненная вода и бусы не соблазняли миролюбивых вегетарианцев, а от хищников они успешно оборонялись стрелами и копьями.
С наплывом белых на континент баролонги уходили все дальше в джунгли, но порой за ткани, соль и другие мелочи быта нанимались к колонистам на недолгую черновую работу. И за кротость нрава им охотно позволяли чистить хлева и выполнять несложные земляные работы. Так и в лагере Колензо баролонги, кроме подвоза воды и уборки нечистот, хоронили пленников и убирали казармы, довольствуясь натуральной мелочной оплатой в виде изношенного военного обмундирования и той же соли.
Наше освобождение было единственным вооруженным выступлением против людей даже на памяти старейшины племени, высушенного временем Лакми. Но и он, не раздумывая принял это решение, когда узнал какому бесчестию подвергается величайший вождь и земной бог всех известных ему африканских племён. Он часа два изучал рисунки на моей груди, а затем, распростершись ниц, велел мне повелевать им и всеми его соплеменниками. Эта почётная миссия меня не привлекла, поэтому я приказал старцу и дальше исполнять свои обязанности.