Для каждой статьи и для каждой книги Владимира Ильича всегда был свой и неотложный повод. Ленин всякий раз брался за перо, когда этого требовали победы или поражения революции. Каким же поразительным чувством времени, его движения надо было обладать, чтобы, пережив ранение, уехав на отдых в Горки, совмещать тем не менее свою мысль, свой труд с мировым революционным процессом!
Позже здесь же, в Горках, Ленин писал «Как буржуазия использует ренегатов», вновь разоблачая Каутского; набрасывал «Письмо американским рабочим»; правил корректуру «Детской болезни «левизны» в коммунизме»; размышлял над задачами II конгресса Коминтерна, писал тезисы в связи с ним. Холмы и перелески — исконно русский пейзаж не мешал Владимиру Ильичу думать о грядущих пролетарских революциях в других странах. Искать и находить в бесконечном своеобразии русской революции ее международные черты: «…в данный исторический момент дело обстоит именно так, что русский образец показывает всем странам кое-что, и весьма существенное, из их неизбежного и недалекого будущего», — писал в «Детской болезни «левизны» в коммунизме». Здесь, в сердце России, думал о судьбах других народов, далеких стран, и было это для Ленина-интернационалиста столь же естественно, как, узнав о революционных событиях в Германии, сразу же связал их с жизнью Советской России: «…вдесятеро больше усилий на добычу хлеба (запасы все очистить и для нас и для немецких рабочих)», — писал из Горок.
…Как только «Правда» опубликовала статью «Пролетарская революция и ренегат Каутский» — было это 11 октября, — так сразу же заговорил со Свердловым: пора бы возвращаться на работу. Приехав после свидания с Владимиром Ильичем, Яков Михайлович передавал по прямому проводу в Царицын: «С Карповым (зашифрованное имя Владимира Ильича. — Е. Я.) вчера виделся. Он на днях начнет работать».
Стараясь задержать хоть на несколько дней отъезд Ленина из Горок, его уверяли, что еще не закончен ремонт московской квартиры. Но вскоре, как пишет в воспоминаниях комендант Кремля Мальков, Владимир Ильич разгадал эту хитрость. И 14 октября был в Москве. Выходит, приезжал в Горки лишь затем, чтобы выполнить очередную работу. Но ведь собирался отдыхать, скорее всего искренне верил в это, во всяком случае, подбирал книги специально для отдыха. В перечне книг, которые взял с собой в Горки, — Джордж Эллиот «Даниель Деронда» и «Мельница на Флосе», «Холодный дом» Диккенса. Пометил было в списке «Menschen in Krieg» («Люди на войне») — но нет, едет же отдыхать — и вычеркнул, а вот подле Чехова тем же карандашом вписал «Спички», имея, очевидно, в виду рассказ «Шведские спички». И видно, что написано вскоре после ранения — почерк иной, чем обычно.
Да и список этот — книги для отдыха — единственный в своем роде. Все последующие запросы из Горок были иными.
«Тов. Гляссер!
Очень прошу Вас прислать мне сегодня
1) стенографический отчет IX съезда РКП (1920). Есть переплетенный у меня в кабинете в «вертушке»;
2) английскую книгу (была на столе у меня)…
Привет! Ленин».
Постепенно книги, необходимые Ульяновым для работы, заполнили все комнаты и большого дома, и флигеля. Лежали на окнах, хранились в бельевом шкафу, скапливались в библиотеке, занимая все больше места в огромном книжном шкафу, вмещающем больше двух тысяч томов. Иллюстрированные журналы былых времен, французские романы, хранившиеся у прежних хозяев, уступили полки иной литературе, например по военным вопросам: «Энциклопедия военных и морских наук», «Морская стратегия Наполеона» Б. Б. Жерве, «Единая военная доктрина и Красная Армия» М. В. Фрунзе. Пожалуй, лишь энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона остался на прежнем месте.
Уже больной, летом 1922 года, как только получил разрешение читать, выписал за полтора месяца более тысячи томов. Владимиру Ильичу потребовались газеты — 32 названия, — среди них на немецком, английском, французском и итальянском языках. Журналы: «Коммунистический Интернационал», «Под знаменем марксизма», «Красная новь», «Красная книга», «Книга и революция», «Огонек», «Крокодил»… 137 журналов на английском, французском и немецком языках.
«За книги большое спасибо. Теперь имею их массу и начну возвращать пачками…
Лучшие приветы! Ленин»
Уезжал из Москвы чаще всего по требованию врачей. Случалось, и сам признавался: «Уезжаю сегодня.
Несмотря на уменьшение мной порции работы и увеличение порций отдыха за последние дни, бессонница чертовски усилилась». Но работу тем не менее не прерывал.
Да и отдыхал ли он в Горках когда-нибудь в том смысле, в каком представляем себе отдых: освободившись от мыслей и забот, отдыхать и ни о чем не думать. Был здесь семнадцать дней в сентябре девятнадцатого года и семь раз за это время ездил в Москву, участвовал в заседаниях ЦК партии, Политбюро, руководил работой Совнаркома, Совета Труда и Обороны… Отдыхал летом 1921 года и в июле написал из Горок 155 писем, других документов, а в августе — 187.
Да и в этом ли только дело? Отдых немыслим без душевного покоя. А могла ли идти о нем речь, когда писал здесь, скажем, «Кризис партии»: «Надо иметь мужество смотреть прямо в лицо горькой истине. Партия больна. Партию треплет лихорадка». В Горках напишет «Все на борьбу с Деникиным!», «Еще раз о профсоюзах и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина», «Об образовании СССР», выступая в этой статье против поклонников автономизации.
Крупская вспоминала: «На прогулках часто бывали случаи, когда какая-нибудь неожиданная реплика показывала, что, гуляя, он сосредоточенно и напряженно думал, обдумывал и т. д.». Потому, наверное, так и любил Владимир Ильич уставать физически: лишь физическая усталость могла облегчить напряжение мысли, а освободиться от этого не мог порой и ночами, страдал бессонницей…
Почти три года, если собрать вместе все недели, дни, а порой и часы, пробыл в Горках Владимир Ильич.
Впервые приехав на отдых, Владимир Ильич познакомился с рабочими местного совхоза. Они обратились с просьбой реорганизовать совхоз в сельскохозяйственную коммуну. И Ленин беседовал с рабочими, подробно обсуждал все «за» и «против». «Я помню, как на совещании в Большом доме Ильич убеждал их, очень волновался», — рассказывала Крупская.
Ленин вернулся в Москву, и делегация рабочих совхоза «Горки» вновь пришла к нему на прием — как бы побыстрее получить разрешение на коммуну. И Владимир Ильич решил поддержать их просьбу.
Коммуну организовали, и тут же в губземотделе о ней забыли. В результате последующие события приняли несколько непредвиденный оборот: разделив между собой рейнботовское имущество, участники коммуны посчитали свою миссию выполненной. Часть мебели, посуда, белье оказались в домах руководителей коммуны. А кроме того, несколько возов с добром были отправлены в Прибалтику — в имении Рейнбота были заняты латышские рабочие. Происходило это зимой 1918/19 года. И после неудачного опыта «Горки» вновь стали совхозом.
Но и с совхозом не все ладилось. «Ильич хотел, — вспоминала Надежда Константиновна, — чтобы совхозы стали для крестьян показом, как умело вести крупное хозяйство; как вести мелкое хозяйство, крестьяне знали, как вести крупное — им надо было еще учиться. Между тем совхоз «Горки» отнюдь не был таким примером. И в 1921 году Ленин пишет управляющему делами Совнаркома: «Получено сообщение, что крестьяне возмущаются бесхозяйственностью в совхозе «Горки» под Москвой. Было, де, богатое и устроенное имение, а теперь падает все дело. Пропадет пруд, где было разведение рыбы, а теперь он «уходит». Надо постараться найти в Москве толкового человека по рыборазведению и устройству прудов, послать его на место; дать задание совхозу «Горки»: обязательно привлечь окрестных крестьян, дать им долю выгоды, и долю побольше, от рыбоводства, но не дать упасть хозяйству, а поднять его».
Неудачи такого рода Владимир Ильич принимал близко к сердцу, огорчался, сердился, вновь и вновь обращал внимание тех, от кого зависела постановка дела. Строго спрашивал Владимир Ильич с заведующего хозяйством Горок Вевера, побывавшего уже по постановлению Председателя Совнаркома под арестом за самовольно срубленную ель. «Однажды Ильич, встретя его на прогулке, спросил, как совхоз помогает окрестным крестьянам, — писала Крупская. — Тов. Вевер недоуменно посмотрел на него и ответил: «Рассаду крестьянам продаем». Ильич не стал расспрашивать дальше, а когда Вевер ушел, огорченно посмотрел на меня и сказал: «Даже самой постановки вопроса не понял». И потом стал как-то особенно требователен к Веверу, не понимавшему, что совхозы надо сделать показом того, как надо вести крупное хозяйство».
Нет, не вышло из совхоза «Горки» примерного хозяйства. Позже, уже в наши дни, станет известен на всю страну местный колхоз им. Владимира Ильича, где председательствовал уроженец Горок дважды Герой Социалистического Труда Иван Андреевич Буянов.
А тогда, несмотря на все заботу Ленина, дело не ладилось, И кому-то это давало, быть может, повод для ухмылки: говорят о социалистическом сельском хозяйстве всей страны, а пока и с одним совхозом сладить не могут… Но разве сама эта неудача не была поучительна? Она служила серьезным поводом для раздумий, показывала, как много потребуется времени и сил для коллективизации деревни и как далеко еще от этого сознание крестьян. Да и можно ли вообще судить о неудачах других, самому не испытав, как труден путь к удаче? Нет, лишь осмыслив и пережив все это, можно определить реальные сроки для претворения своих же планов, сроки, которые идут не против жизни, а согласуются с ней, опираются на нее…
В Горках сказалась в полной мере счастливая особенность Владимира Ильича досконально вникать в каждое дело, каким бы оно ни было: масштабным, касающимся всей страны или же одной деревни. Был увлечен планом электрификации России и обсуждал с крестьянами Горок, как провести электричество в их избы.
Об электрификации Горок заговорил впервые в январе 1921 года, выступая на крестьянском сходе. Но прежде чем отправиться на сход — Ленина везли туда на санях, — зашел к механику, обслуживающему движок в санатории, узнал, достанет ли мощности для электролампочек в селе Горки. А когда выяснил, что хватает, тогда и предложил на сходе: «Не пора ли кончать освещать дома лучиной?» Потом следил за тем, как идут работы по электрификации села, требовал: «О всякой задержке меня извещайте».