— Мне всегда нравилось имя Аннелиза, — сказала Сирена, и ее реплика упала на каменистую почву, как лимонные зернышки.
Муттеры собрались вокруг отскобленного стола. Все было вычищено и вымыто, даже Зигмунд. Его ежемесячную ванну перенесли пораньше. На ее необходимости настояла жена, пропустившая мимо ушей все протесты и скулеж насчет риска пневмонии и верной ранней смерти.
Острые слухом расслышали бы за его жалобами ее летящие крошечные агаты и кремнии в виде «вот и хорошо» и «так тебе и надо».
Она лично налила лохань, плеская в мутный кипяток разные чистящие средства и мыла. При этом вся кипела и клохтала из-за его скверного и развратного поведения. Любой посторонний наверняка бы понял эту затуманенную картину превратно. То, как она колдовала и язвила над клокочущим котлом, намекало на совсем другую, более зловещую стряпню.
Все встали в ожидании, бросая взгляды на дверь. Тадеуш водил своей странной рукой по прилизанным и уложенным с сахарной водой волосам, а Мета с тихим хлопком вытащила палец Берндта из его ноздри. Сиреневый лимузин подплыл к дому и отбросил на отполированные окна румянец — под стать нарастающему цвету лица фрау Муттер.
Тадеуш открыл раньше, чем Сирена успела постучать. Ее рука зависла в воздухе на высоте его шеи.
— Доброе утро, мадам, — сказал он своим самым парадным голосом. — Прошу, войдите, — он слегка поклонился и отступил в сторону.
— Спасибо, — улыбнулась и тепло ответила Сирена.
Она оглянулась на Гертруду, которая нежно качала безымянное дитя, и вошла. Тут же заметив изуродованные руки юнца, она спросила себя, как это повлияет на уравнение. Она уже настроилась найти для Гертруды надежную служанку и вырвать подругу из-под опеки этих жутких машин в подвале.
Муттер сделал шаг вперед и взял их за руки в чрезмерно вежливом приветствии. Гертруда справилась о здоровье, и он ответил, что ему много лучше. Затем представили фрау Муттер. Та сделала книксен, едва замеченный из-за ее ширины; скорее показалось, будто ее передернуло. Она не могла оторвать глаз от карнавального нагулиша, а оторвала только для того, чтобы подтвердить душераздирающую прелесть его матери. Дочь Муттера стояла в сторонке, держа за руку озорного малыша. Сирена расположилась с полным обзором на сегодняшнюю цель. Девочка совсем недавно вступила в подростковый возраст. Низенькая и плотная. Фигура, как и рост, уже достигли зрелости и с возрастом будут только раздаваться. Каштановые волосы завязаны в узел над запоминающимся лицом. Она была в расцвете; молодость била через край и, раз увиденная, уже не давала отвести глаз от своей энергичности. Причем даже в непосредственной близости с классической и непреходящей элегантностью дам высшего света. Есть такие виды красоты, которые не имеют касательства к пропорции или симметрии. Это не лишает их совершенство своих баланса и деликатности — красота просто так и лучится из обыденности с ослепительной силой. Таким было улыбчивое лицо дочери Муттера, выведенной вперед гордым отцом на встречу с дамами.
— А это моя Мета.
Она посмотрела на обеих широкими ясными глазами, сделала книксен и лишилась дара речи.
— Поздоровайся, дочур, — сказал Муттер.
Она залилась краской и произнесла:
— Доброе утро, дамы.
Затем протянула сморщенную от работы руку.
Закончились формальности с поклоном Тадеуша — он не стал пожимать руки. Все расселись за деревянным столом и ждали начала беседы. Внутри неловкости зрело напряжение. Чреватое, громоздкое и как будто рокочущее под домом или хотя бы под столом. Гертруда переложила младенца с руки на руку. Фрау Муттер пучила глаза, силясь разглядеть лицо под чепчиком. Ее руки в то же время мягко сжимались и разжимались. Гертруда увидела это и узнала. Она уже замечала такое за собственной и другими матерями. Непроизвольное желание коснуться и подержать ребенка — любого. Этакая зависимость развивается с годами у матерей, особенно родивших трое и больше детей. Оказавшись рядом с младенцем, они не могут помешать рукам требовать приязненного касания. Совершенно противоположную реакцию выказала Сирена, когда ребенка впервые предложили подержать ей.
— Хотите на нее посмотреть, фрау Муттер?
Девочку подняли, чепчик развязали и сняли. Гертруда поднесла нагулиша молчаливо глазеющей фрау. Семейство закусило губы. Протянулись машинально руки, приняли младенца. Сирена уловила в воздухе странную вибрацию. То, как все Муттеры затаили дыхание. Все изменилось в тот же миг, когда старая мать почувствовала ерзающий вес и заглянула в глаза счастливого дитя, не имевшего ни малейшего сходства с ее супругом или любым другим членом ее семьи. В долю секунды она поняла, что ее страхи совершенно безосновательны, а добрый и верный муж все время говорил правду. Ребеночек залепетал, наслаждаясь теплом и ароматом прочного и давнего материнства фрау.
— Прелесть, — сказала фрау Муттер и ударилась в слезы. Мета мигом оказалась рядом, забрала девочку у содрогающейся матери, попросив:
— Тадеуш, помоги, пожалуйста.
Высокий юнец положил руки на плечи матери и увел родительницу на кухню. Младенец смеялся Мете, бережно вернувшей ее Гертруде со словами:
— Прошу простить мою мать — очень она любит детишек.
Сирена следила за каждым движением и жестом и поняла, что девочка подойдет идеально.
Звон ковшей и чайников промеж всхлипов известил, что на кухне заваривают чай. Они поговорили о погоде, хвори Муттера, новых зубах Берндта и любви Тадеуша к чтению, пока к столу не вынесли изобилие домашних пирогов и булок. Отведав гору выпечки, Сирена поймала взгляд Гертруды и быстро кивнула. Та кивнула в ответ с полным ртом меренги, одобряя переход к главному делу.
— Нам с Гертрудой очень хотелось сегодня поговорить со всеми вами о ее новой жизни на Кюлер-Бруннен, — атмосфера меж пирожками подостыла, вся семья прекратила чавкать и прислушалась. — Гертруде нужна помощь с ребенком и по дому. И мы подумали, не заинтересует ли должность служанки и гувернантки мисс Мету.
Изо рта Муттера выпала втулка из сливок, а глаза Меты стали как блюдца. С места сдвинулась только фрау Муттер, когда сунула подол фартука к сглотнувшему рту. Постепенно все обернулись к девочке.
— Ну, дочур, что думаешь? — спросил Муттер.
— Я? Горничной у госпожи Гертруды и малышки? Да я… с удовольствием… с превеликим удовольствием.
Пока фрау Муттер не успела снова расплакаться, Сирена сказала:
— Превосходно, тогда мы все в согласии. Осталось только уговориться об окладе и часах работы. Можешь приступить в понедельник?
Не в ее привычках было торопить события, но она видела, что Гертруде уже неймется вернуть девочку домой. Одним глазом она поглядывала за Тадеушем — не воспринимает ли он происходящее узурпацией. Куда там; тот проявил только искреннюю радость из-за назначения сестры. Сирена поднялась и поблагодарила за царское гостеприимство. Гертруда поднесла девочку к фрау Муттер и помахала ее усталой ручкой со словами: «До свидания».
Так же она попрощалась с Метой, которая широко улыбнулась в ответ, поймала ладошку большим и указательным пальцами и ласково пожала на прощание.
— Пока-пока, Аннелиза, увидимся в понедельник, — сказала она и отступила к младшему брату. Никто не заметил, как переменилась в лице Гертруда, после чего она только сказала «до свидания» и скоро уже выезжала в машине на более существенную дорогу.
— Что ж, все прошло славно, исход весьма угодный и успешный, — сказала Сирена, наслаждаясь видами и предвкушая возвращение к Измаилу. Из-за отсутствия ответа она резко взглянула на подругу. Сирене было непонятно выражение, омрачавшее ее лицо.
— Что не так, дорогая моя?
— Когда ты успела сказать Мете о желании назвать моего ребенка Аннелизой? — Слова были выбиты из камня, а глаза полыхнули.
— Но я не говорила, с чего ты взяла?
— Потому что она сказала: «Пока-пока, Аннелиза».
Миг Сирена подражала рыбе. Очень элегантной, сладострастной рыбе.
— Но… но я не проронила об этом ни слова, почти с ней не разговаривала.
— Тогда как она узнала?
— Не имею ни малейшего представления.
Лицо Гертруды сменило череду выражений, покуда не закрепилось между вопросительным и по-детски надутым.
— Ты же мне веришь, правда? — спросила Сирена.
— Да, но как она… Как думаешь, она могла нас слышать, когда мы выходили из машины?
— Это единственное разумное объяснение, — ответила Сирена, и они замолчали, надели темные очки и следили, как слепящий свет указует им путь домой.
На выходных Гертруда остановилась на имени Ровена и не собиралась обсуждать его происхождение.
Мета Муттер прибыла в девять часов ярким утром понедельника. Ее отец уже трудился в денниках. Все признаки недавней болезни мигом испарились после ритуала, во время которого его «маленькая Мета» получила новое назначение. Теперь он впустил ее с улицы и провожал взглядом до входной двери. Шла она между робостью и решительностью, каждый шаг отдавался от твердого камня из-за металлических полумесяцев на каблуках. Гертруда впустила ее с лучезарной улыбкой.
Ко второй половине дня девочка ознакомилась почти со всеми комнатами. Ей все объяснили, а она задавала справедливые и разумные вопросы об обязанностях и требованиях. Делала заметки в мягкой тетради, на вид купленной специально ради этой цели. Гертруду немало впечатлило, что она умеет читать, и присутствие Меты она нашла приятным, а манеры — обходительными и простыми.
Ушла девочка в пять. Муттер поджидал у ворот. Он чуть не поклонился Гертруде, когда та распрощалась с новой служанкой у дверей и Мета поскакала к отцу по ступенькам. На улице он расспрашивал о прошедшем дне и сиял от ее триумфа. Домой они пошли рука об руку.
Все вышло как нельзя лучше. Ровена прикипела к новой подружке. Мета приняла свои задачи с удовольствием и быстро нарастающей уверенностью. Обрела сияющую и занимательную связь с ребенком и уважительное восхищение Гертрудой. Их отношения почти что граничили с дружбой, не будь это табу. По обе стороны хрупкой пропасти стояли удобно возведенные классовые и образовательные барьеры. Никаким обстоятельствам их было не сломить и не размыть, особенно здесь, на задворках глуши. Барьеры укрепляли постоянство и демонстрировали туземным ордам капитальность иностранной власти. Даже в случае с Муттером, после стольких лет. Даже при их общем секрете — ведь он убил ради Гертруды. Ведь он оборвал угрозы и оскорбления доктора Хоффмана и отправил его жизнь и тело в небытие. Этот негласный факт непрерывно томился между ними на медленном огне. В подобных блюдах разделения — не ограничения. Они становятся необходимым контрастом, чтобы удержать аромат и углубить вкус воспоми