— Должно быть, они во дворе, — сказал Хеджес, и впервые Гектор услышал в его самоуверенном голосе надлом сомнения.
— Зачем им столько стульев? — спросил он на подходе к выходу.
— Тренируются сидеть.
Ответ без коннотации или утешения.
Сходство с зоопарком росло. Здесь стоял некий аромат вольера. Была и тинктура из гейдельбергской комнаты — намек на морской берег и корицу. Хеджес двинулся на цыпочках, словно для скрытности или не желая кого-то потревожить. Оба осторожно выглянули в закрытый двор через проем. Снаружи это была бы весьма комичная картина. Бычья голова мускулистого доктора нависала почти в метре над заостренным козьим личиком профессора, с одним и тем же выражением серьезной озабоченности на двоих. Дик и Гарри ничего не замечали, никак не показывали, что знают или интересуются их присутствием. Слишком уж они увлеклись изучением трещин. Шуман не представлял, кого ожидать на сей раз. Черных робких пугал или целиком сформировавшихся молодых людей.
— Здравствуйте, ребятки, — сказал Хеджес задорным голосом, подернутым страхом.
Дик горизонтально лежал у места встречи заднего кирпичного забора и асфальта. И ковырял ногтями стык между ними. Он прекратил и оглянулся к двери. Как и Гарри, изучавший известку между кирпичами боковой стенки.
— Я привел вам гостя аж из самой Германии.
Дик начал подниматься, Гарри двинулся к ним. У Гектора застыла кровь. Он еще никогда не видел, чтобы люди двигались так. Отпрянул, стукнулся о массу Хеджеса, который выразительно прошептал: «Теперь вы поняли?»
Дик встал; развернулся из горизонтального положения в вертикальное в череде трясучих тиков, точно через его корежащееся тело пропускали короткие, но высоковольтные разряды гальванической энергии. Гарри тоже сделал несколько шагов с ужасным искажением, будто шел по льду, каждый дюйм борясь со скользким падением. Руки, казалось, двигались независимо друг от друга, тыкая во взбитое пространство вокруг. Оба добрались до посетителей, гипнотизируя своими жестокими спазматическими треморами. Оба тряслись и дрожали каждым дюймом расфокусированных тел.
Гектор зажал рот ладонью — он думал, что подавлял стон, но на самом деле смешок. Ковыляющие калеки рассмешили его. В ужасе он зажал рот второй рукой и бросил на Хеджеса невозможный взгляд.
— Все в порядке, со всеми было. Мы это зовем эффектом Чаплина. Так всегда, когда видишь их в первый раз.
Гектор мгновенно понял свое неприглядное поведение. Это спонтанный эффект из-за ассоциации с известным. Дик и Гарри шли, как шаркающий бродяжка Чарли Чаплина — или же наоборот? Действительно, в движениях этих пропащих душ можно было распознать всех ранних звезд американской комедии. Словно бы травма в реальном времени и трехмерном пространстве подражала эффектам задержки камеры и затвора проектора. Их жизненные кадры то и дело ускорялись в рапиде и рассинхронизировались. Стоило им приблизиться, хихиканье Гектора свернулось, как молоко. Лица Дика и Гарри были смазаны. Нескончаемая свирепость тиков и дрожи, трепета и оживления размывали черты. Во внешности нельзя было быть уверенным. Гектор ощутил наползающий ужас, непроизвольную ненависть к их растущему приближению. Оно подгрызало его гуманность и сострадание. Отметало все мысли о контакте. Хотелось просто бежать, быть подальше от этих устрашающих человеческих развалин, и тут он вспомнил, что ничего человеческого в них и нет.
Посетители отступили от двери, чтобы Дик и Гарри вошли. Конвульсии протрясли их мимо остолбеневших мужчин. Отдельные черты лиц не различались даже вплотную. Они могли оказаться как близнецами, так и полными противоположностями — нипочем не скажешь, треморы постоянно сбивали фокус. Все мускулы видимого тела работали независимо друг от друга, ввергаясь в свирепые судороги.
Они проковыляли на середину комнаты, и на жуткий миг Гектор решил, что они начнут «тренироваться сидеть», и устрашился за свою способность управлять реакцией на такое зрелище. Взамен они продрыгались к столу и попытались удержаться там.
— Это профессор Шуман из Гейдельберга в Германии. На прошлой неделе он навещал Тома в Лондоне.
При слове «Том» они слегка изменились, словно переключили передачу внимания.
— Он говорит, у них в Германии есть двое из вашей братии.
Совершенно неожиданно. Гектор не представлял, что Хеджес процитирует его настолько. Гектор уже собирался как-то прояснить свою позицию, когда заметил, что их дрожь движется в ритм. Сперва казалось, что это просто случайное смещение фазы. Стихийное совпадение спазмов. Затем оно стало отчетливей, и вот уже они двигались совершенно одинаково. Он взглянул на Хеджеса и прошептал:
— Как это возможно?
— Не знаю. Никогда такого не видел.
Теперь Дик и Гарри тряслись очень быстро, словно одно тело, разделенное надвое. Они обернулись и подняли левые руки над головами друг друга. При виде этого зрелища посетители окаменели. Затем левые руки начали двигаться кругами в ритме стаккато, словно описывая парящие зазубренные нимбы.
Они перекосили свои хлопочущие лица и заглянули в глаза Шуману. Хеджес пытался что-то сделать или сказать, но не мог. Вдруг они остановились. Застыли. Неподвижные. И тогда задрожала комната. Их действие делегировалось, перелилось в каждую клетку каждого материала в помещении. Теперь все вибрировало, как они, а они оставались в центре неподвижными. Око своей бури. Гектор инстинктивно рванулся к двери, потому что чувствовал, как трясется тело. Вырвался из оцепенения и Хеджес, поспешил за ним. Они падали и скользили на подгибающихся ногах. Ползли, подгоняемые к порогу паникой, пока Хеджес пытался управиться с металлическим трепетом ключей в дрыгающихся неуправляемых руках. Позади они слышали, как все рассыпается, как верещит и расщепляется волокно деревянных стульев. Слышали рвущийся всхлип, словно выкручивался спин каждого атома. Хеджес выронил ключи, и Гектор почувствовал во рту привкус крови. Дверь плакала и коробилась в косяке. Хеджес подался назад, а потом бросился на нее, сделав плечо и голову безмозглым тараном. Громыхающее столкновение раскололо дверь надвое и высадило кричащему плечо. Но все же он выбрался, как и Гектор. В беззвучный бульон, который как будто загерметизировал портал наподобие воздушного шлюза, его пузырь размазывался поверх дребезжащей комнаты. Они пробирались по коридору и столкнулись с Роджером, везущему еду Дику и Гарри. Санитара едва не расплющил Хеджес, схватив одной рукой, а тележка опрокинулась и разбрызгалась в другом направлении.
— Открывай, — вопил Хеджес, показывая второй рукой на свой кабинет. Роджер моргал в ответ красными глазами без ресниц.
— Открывай гребаную дверь, — он швырял оторопелого инвалида по коридору, пока тот не оказался на коленях, со всхлипами пытаясь попасть ключом в безразличный замок, а Хеджес ревел над его испуганной и ушибленной головой: «Открывай, открывай, открывай!»
Внутри Хеджес рухнул поперек стола. Гектор и Роджер уселись на пол, глядя, как туша врача болезненно пыхтит в бессознательном забытье. Гектор прополз на четвереньках туда, куда укатилась бутылка виски. Во всей его жизни не было ничего подобного этому дню. И если он его переживет, то щедрый оклад покажется вполне заслуженным. Он откупорил бутылку и сделал затяжной и тяжелый глоток. Откинулся, пока в торфяном извержении благополучия внутри тела аплодировал солодовый огонь. Поболтал бутылкой Роджеру, но тот в ответ помотал головой и просиял широкой зубастой улыбкой откуда-то из заплаканного лица.
Через какое-то время прибыли санитары и забрали всех в главный госпиталь. Хеджеса — на носилках, Роджер и Гектор хромали позади, поддерживаемые сильными руками.
Возможно, в конце извивающегося коридора все успокоилось. Возможно, комната расслабилась обратно в обычное смирное состояние, а Дик и Гарри сидели за столом в ожидании трапезы, разбросанной по полу снаружи. Оставленная тележка стояла над битыми тарелками и медленно остывающим обедом, как большая и глупая металлическая собака, уставившись не в ту сторону. Но точно не знал никто, и никто не торопился узнать.
Роджера отправили обратно в дормиторий, когда Хеджес извинился за свое оскорбительное поведение, греша на чрезвычайность феномена в комнате Дика и Гарри. Роджер робко улыбнулся и ушел. Доктор бродил по палатам с рукой на перевязи и забинтованной головой, пока не нашел Шумана в кабинке, сделанной из больничных ширм на колесиках, где тот сидел и писал в карманном блокноте.
— Профессор, вы в порядке?
— Да, все хорошо, спасибо, отделался шишками да царапинами. Как ваши рука и голова?
— Жить буду, — Хеджес крякнул и сел рядом. — Даже не знаю, что и сказать. Ничего такого еще не происходило; это выше моего понимания. Мне очень жаль, что все это случилось во время вашего визита.
— Но вы не думаете, что я и был причиной? — спросил Гектор со всей искренностью.
— Я не знаю, что и думать; такое мне не по зубам.
— Теперь понимаю, почему вы их здесь держите.
— А что мне остается? Девать их некуда, а после того, что они сделали для остальных, я чувствовал за собой должок. Нас высоко оценили за достижения. Иногда я боюсь, что ничегошеньки мы своей терапией и не добились. Это они очищали людей, а мы только слали их назад, на верную смерть.
— Вы правда в это верите? Верите, что они впитали все страшные симптомы и кошмары ваших предыдущих пациентов?
Хеджес утвердительно опустил перебинтованную голову, внезапно будто уменьшившись в размерах, и тихо произнес:
— Господи боже, можете представить, как страшно было бы жить с этим день за днем?
— Человеку — да, — тихо ответил Гектор.
Вернувшись в отель на Стрэнде, Гектор принялся мысленно составлять доклад. Как растолковать такому dummkopf[8], как Химмельструп, засвидетельствованные чудеса и ужасы? Как продемонстрировать окупаемость растущих расходов? Он почесал протертую макушку, и несколько прядей обвисли с облегчением. Оттол