За ночь дождь усилился, падал быстро и вертикально, поджидая, когда к его сезонному приходу присоединятся ветры. Палатки и неподвижные вагоны окружались лужами. В каждую расщелину и углубление проскальзывала вода. Перкуссия листьев и брезента напоминала океан и днем звучала громче всего. Внутри вагонов было как в барабане.
Твердое лакированное дерево упиралось перед натиском. Но никто не проснулся его выслушать; дождь производил противоположный эффект, барабанящая жидкость находила родство с сердцем, качающим кровь, протискивалась через клетки сна в тугих ночных мозгах. К утру она сошла на нет, и над лагерем повисло марево. Жар людей проминал непосредственный климат, их жилища дымились от этого эффекта.
На следующее утро Измаил настоял, чтобы лагерь во время поисков остались охранять двое полицейских. Вирт согласился без спора.
Они прорубали в лесу другой изгиб, когда поверх шуршащих листьев и шипящего дождя раздался выстрел. Все встали и сняли оружие одним движением. Вирт взглянул туда, откуда донесся грохот.
— Кто стрелял? — рявкнул он.
Откликнулся последний в цепи, и Вирт поспешил к нему.
— Там кто-то шел за мной… э-э, за нами! Я чувствовал его последние два часа. Потом оборачиваюсь — а он там, позади.
— Попал?
— Наверняка, он был так близко.
— Говорил с ним?
Кранц — один из полицейских — не понял вопроса. Воззрился на Вирта, шевеля губами, словно пытаясь поймать зубами смысл. Вирт взглянул Кранцу через плечо.
— Где тело, боец?
Вирт прошел назад по тропе, уворачиваясь и двигаясь боком в непредсказуемой манере, метая взгляды под кусты, поводя винтовкой взад и вперед. Сержант уже когда-то успел примкнуть треугольный секционный штык, и его полуметровый шип поблескивал под дождем. Измаил был наслышан о них от Небсуила. Треугольная рана не могла закрыться естественным путем, и такие ранения становились кошмарами для полевых хирургов. Треугольный штык был запрещен, уже много лет вне закона.
Вирт остановился и заорал.
— Сюда, боец!
Кранц бросился к нему. Перед их возвращением разгорелся спор.
— Собирайтесь. Кранцу показалось, что у нас кто-то на хвосте, и он шарахнул наобум. Что бы там ни было, нет ни его, ни единой капли крови. Так что я меняю построение и ставлю двоих впереди и двоих позади. Один разведывает, второй рубит. Вопросы?
Их не было, и они продолжили путь.
Сразу перед сумерками и возвращением Кранц упал на колени и зажал уши. Колонна остановилась, подошел Вирт.
— Что теперь, Кранц?
— Вы слышали? — сказал тот через стучащие зубы.
— Какого хрена ты несешь, боец, не слышу ни черта, кроме твоей галиматьи, — он пнул Кранца в лодыжку. — Живо встал, хватит этого с меня.
Кранц вскарабкался на ноги и встал в строй.
— Груман, приглядывай за ним, дай знать, если опять начнет чудить, — сказал Вирт человеку позади дрожащего Кранца.
К темноте они прошли уже полпути по тропе, помеченной на деревьях плеском беловатой водостойкой краски. Предводитель нес фонарь, метавшийся в лесу, вынюхивая выделенные стволы — путь домой.
— Что стряслось с Кранцем? — спросил Измаил.
— Хрен его знает, чудит. Бывает, — сказал Вирт.
— Думаешь, он правда кого-то видел и они все еще там?
— Надеюсь. Ради них мы и пришли.
За час до лагеря дождь прекратился. Шум снизился до капели и поющих лягушек. Все предвкушали ужин и свой алкогольный паек. Последние два дня они шлялись туда-сюда и ничего не нашли. Двое уже выказывали признаки забывчивости, и Вирт пристально присматривал за остальными. С самого их прибытия единственным интересным событием стали выходки Кранца.
Они вошли на полянку, и Вирт подумывал о перекуре, как тут услышали все.
— Вот, вот, вы слышали? — закричал Кранц.
— Тихо, боец! — проревел Вирт.
Оно прозвучало вновь, и сержант придвинулся к Измаилу.
— Слышал подобное раньше?
— Н-нет, не здесь.
В этот раз никто не снимал оружия. Только озирались и кучковались. В звуке, замаравшем тьму, безошибочно узнавался пронзительный плач младенца.
— Наверняка просто зверь, они иногда подражают людям, — сказал один из поисковиков.
— Никакой это не хренов зверь, боец, а человек, это наверняка они, и у них ребенок, — произнес Вирт с непререкаемой уверенностью и новым пылом.
— Откуда знаешь? — спросил Измаил, подойдя к нему и расстегивая кобуру.
— Лимбоя брали детей годами.
Измаил впервые это слышал. Фольклор зомби-рабочих находился в ведении Флейшера, и теперь руководителя впервые не хватало.
— Значит, они здесь, — сказал Вирт.
— Что нам делать? — спросил Измаил.
Один из людей услышал их разговор.
— Нельзя же оставлять здесь ребенка, — сказал он.
— Мы меньше чем в часе от лагеря. Предлагаю выслать троих за остальными и факелами. А мы останемся здесь и приступим к поиску, — сказал Вирт.
Из чащи вновь прозвенел плач ребенка, и небо раскрылось для ливня.
— Ну, командир, что делать будем? — спросил Вирт, уперев руки в боки, обращаясь к Измаилу.
Тот поглядел на людей, вечные деревья, хлещущий полог и снова на сержанта.
— Как скажешь.
Вирт выкликнул три имени и отдал приказ. Они забрали один факел и двинулись по отмеченной тропе.
— Следуйте краске и зарядите трассеры, — прикрикнул Вирт.
И они ушли.
Ребенок замолк.
— Перекур, — объявил Вирт.
Измаил зло уставился на него.
— Ждем остальных.
За следующие два часа жалобный плач слышался еще три раза.
Измаил то и дело поглядывал на отмеченную тропу в поисках подкрепления, а Вирт часто сверялся с часами. Затем безо всякого предупреждения встал, театрально потянулся и скомандовал:
— Седлаемся. Идем на расстоянии руки, со штыками, зарядить трассеры.
Люди поднялись, разделились, перезарядили ружья и примкнули штыки. Встали в трех метрах друг от друга и ждали следующего приказа.
— Не терять друг друга из виду и пошли.
Все медленно двинулись туда, откуда в последний раз слышался плач. Когда они вошли в деревья, Вирт поманил Измаила к фаланге.
— Что такое «трассеры»?
— Светящиеся пули — я хочу видеть, что нам нужно убить и где они засели, — сказал Вирт.
— Мы пришли вернуть лимбоя на работу живыми, а не охотиться на них, как на дичь, — сказал Измаил, говоря больше за Антона, чем за себя.
— Если эти сволочи украли ребенка, то получат по заслугам. Не переживай, оставим вам парочку.
Вирт был в своей стихии. Наслаждался механической точностью своей новой машины смерти.
Первый человек привязал к ружью фонарь и медленно поводил им из стороны в сторону по мере продвижения вперед.
— Где ж они, мать их? — сказал один из бойцов.
— Цыц, это мы их выслушиваем, а не они нас, — сказал Вирт.
Дождь становился все сильнее, и лес как будто отклонялся от всего человеческого действа. Первый ветер начал подниматься и ворошить темноту вокруг промокшего вторжения. Они пробивались через большие вощеные листья, проливая во всех направлениях воду.
Десять минут они шли ровным порядком, рассылая прощупывающие лучи на малейшее движение или звук в буйном подлеске.
— Вон, вон! — взвизгнул Кранц, показывая вперед.
Все встали и подняли ружья.
— Отставить, — крикнул Вирт.
Кранц выстрелил. Его ружье сплюнуло лютую осу твердой люминесценции, прочертив длинную траекторию в черное ядро Ворра. Спустя секунды она вернулась.
У трассирующих снарядов есть странный феномен. Тем, кто видит надвигающийся свет, кажется, что он замедляется на полпути — на миг, чтобы позволить оценить его скоростную линейную красу. Затем он словно ускоряется. Вот что увидел Кранц перед тем, как раскаленная докрасна пуля пробила его грудину, разрывая и обжигая легкие щепками кости и фосфором. Поисковики пригнулись, припали на колени и дали в лес залп жесткого света. И снова тот вернулся, и так начался нескончаемый обмен. Измаил спрятался за дерево, поближе к земле, и наблюдал с благоговением. Уже смеркалось, глубины леса освещались серебряно-белыми стержнями перспективы. Мокрая листва над головой ловила их жесткую зыбь. Метавшаяся сквозь дождь скорость шла вразрез со всеми вертикалями вокруг. Завораживающе и смертельно. Внезапно Измаил увидел другой лес, другую битву, наложенную на эту. Другую охоту, где мужчины бежали во тьму, отправляя в исчезающую точку мерцающих деревьев псов и копья, словно пули. Это была репродукция картины из книги Небсуила. Художника звали Уччелло. Измаил разглядывал ее часами, как со своим старым, так и с новым лицом.
Он не мог выкинуть ее из головы. В сравнении она становилась реальнее. Мокрая кровавая баня перед ним озаряла волшебный мир картины ошеломляющим парадоксом. На него поплелся человек, с горящими волосами и обнаженным мозгом. Посмотрел на Измаила вращающимися глазами хамелеона и попытался заговорить. Усилие превратило кусок его мозга в пламя на волосах, где тот и зашкворчал. Солдат упал и умер в метре от Измаила, и тот потянулся и завладел винтовкой. Теперь света стало меньше, поднялся крик, отдавшийся эхом откуда-то из-за веток, а затем — бросок отряда Вирта в рукопашную. Измаил побежал за ними, не желая оставаться с мертвецами, где его могли забрать. Они неслись вперед, вопя как демоны, разбрасывая листву. Ответная стрельба прекратилась, когда они прорвались ближе. На другой стороне небольшого леска с деревьями другого вида виднелись размытые силуэты — два стоящих и один лежащий. Здесь листья росли тоньше, изысканнее, нежели большие и тяжелые, только что излохмаченные в атаке. Вирт и четверо остальных проигнорировали узкий просвет между мясистыми деревьями позади и изящной симметрией впереди. Они летели очертя голову, врезались в ветки. Штыкам на турнирной скорости не терпелось насадить врага. Затем боевые кличи прекратились, сменили октавы и прервались ожесточенным трепыханием. Роща элегантных, густо растущих и невинных на вид деревьев выдержала натиск. Низкие хрупкие ветки казались ничем перед такой минотавровой силой. Но люди остановились посреди лужка и теперь всхлипывали и боролись в его листве. Измаил замедлился до опасливого шага, пересек просеку и вошел в рощу. Оттолкнул небольшую ветку, чтобы приглядеться.