Раввин не дожидался ответа. Кивнул одному из своих присматривать за Гектором, пока сам поспешил за кулисы.
Следующая песня была о забытой матери, оставшейся на родине: исполнитель чувствовал и выжимал жизнь из каждого слова, стоя под кактусом из папье-маше, который отбрасывал на сцену заметную тень. Гектор влюбился — это было нелепо, просто-таки «Краммлс и компания»[15] в масштабе и движении. Оживший Диккенс, но и при этом совершенно еврейский, искрящийся в бесцветной тайной громаде Уайтчепела. Он затерялся в изумлении. И не замечал больше никого, пока актеры накатывали на сцену и отливали обратно.
— Видать, понравилось тебе, — сказал Солли уже из кресла по соседству.
— Да, это чудо.
— Но мертвое.
Гектор обернулся всем телом.
— Что?
— Они уже на грани, умирают. Маловато осталось старых племен. Раньше народ набивался до отказа. Как-то раз было больше трех тыщ. Спектакли ставить не успевали. А теперь хорошо если хоть первые ряды заняты, — Солли едко рассмеялся. — Даже речь уходит.
— Идиш? — спросил Гектор.
— Да. Наши кости, связки, что держат нас вместе, держат здесь.
Гектор кивнул.
— Знаешь идиш? — спросил Солли.
— Нет, только иврит, арамейский и малость древнеперсидский после эпохи Ахеменидов.
Солли одновременно шмыгнул и пожал плечами; он уже наговорился.
— Тебя ждут за сценой, — сказал он резко и был таков, исчезнув в конце прохода. Не успел Гектор и дух перевести. Он нехотя поднялся с кресла, мирясь с раздражением молодого человека, и направился за ним через зал к боковому входу, за сцену.
Там было еще сумбурней. В узких проходах врезались и толкались группы исполнителей и неистовых костюмеров. Приглушенно шумящее закулисье чуть ли не перекрикивало номер на сцене. Слава богу, публика по «вечерам» бывала еще громче.
Гектора пихали, зажали между стайкой теноров и рядом храмовых танцовщиц, мазнувших нательным гримом по его темно-серому пальто. Пара девушек вскинули свои страусовые ресницы, улыбнулись и подмигнули «пожилому джентльмену». Гектор пригладил волосы и улыбнулся им сквозь тридцать лет.
— Сюда, — сказал Солли и силой направил Гектора вдогон за очередной стайкой высоких гибких мужчин, выходивших со сцены. Эти были одеты в ковбоев — в широкие белые куртки с обильной длинной бахромой, болтавшейся с рукавов. Шляпы с высокой тульей делали их еще огромнее. Они жестикулировали, лихорадочно раскраснелись и проплыли мимо, смеющиеся и безмерные. Гектор поднял глаза на их потные лица и преувеличенный грим, отвернулся, затем быстро оглянулся. Под толстой бело-розовой краской он признал в шестом певце улыбающийся лик Николаса — Былого вдали от закрытых и подавленных коридоров Бедлама.
С решительностью, граничащей с грубостью, Солли потащил обоих в маленькую гримерку рядом с вечно шумящим туалетом. Внутри Николас снял белый стетсон и растрепал безукоризненные волосы.
— Удивил я вас, профессор? — спросил он.
— Я ошеломлен, Николас, — ответил тот быстро, прибавляя: — Всем сразу, но больше всего изумлен, что ты здесь играешь.
— Вообще-то пою, — просиял ангел, как будто все еще светящийся после софитов — его белый костюм ослеплял каштановый воздух темного закулисья.
— Он пришел тебя предупредить и взять на дело, — сказал Солли из туч тяжелого сигарного дыма.
Гектор забеспокоился и перевел внимание на самого неправдоподобного ковбоя в мире.
— Приходили люди, особенно один… как ты его назвал, Соломон?
— Штык дрек[16], — сказал Солли, поморщившись из-за своего настоящего имени.
— Штык дрек, еще какой, — сказал Николас. — Он приходил в Бетлем, расспрашивал о тебе — когда ты посещал, с кем разговаривал и тому подобное. Затем разговаривал со мной и Хайми.
Гектор быстро бросил взгляд на Солли.
— Его зовут Комптон, — продолжил Николас.
— Что ты ему сказал? — спросил Гектор, чувствуя, как из-под ног уходит земля.
— Сказал, что мы долго проговорили о моем старике и кошках.
Выражение Гектора расслабилось.
— Посоветовал ему пообщаться с мистером Уэйном. Чем он и занимался следующие три часа.
За своей нервозностью Гектор начал посмеиваться.
— Затем он беседовал с Хайми. Пытался угрожать, чтобы тот ответил, где ты.
Гектор снова отрезвел, а Солли стал серьезнее, опаснее и коварнее.
— И что ответил Хайми? — спросил Гектор.
— А, да послал его в жопу.
Когда все отсмеялись, Николас продолжил.
— Еще одно. Не знаю, хорошее или плохое. Поговорив с нами, он говорил и с врачами, и люди подслушали, что один сказал ему отправиться в Нетли и встретиться с доктором Ходжесом.
— Хеджесом, — поправил Гектор, после чего неприлично захихикал. Остальные уставились на него.
— Что тут смешного? — грубо поинтересовался Солли.
Гектору было трудно выдавить слова. Наконец он проговорил: «Комптон и Хеджес», — зашипев на «Хеджесе».
Взглянул на сердитое непонимание Солли.
— Тебе бы понравился Хеджес, Солли, он человек в твоем духе. А на расспросы Комптона он даст и ответы в твоем духе.
— Почему ты хотел меня видеть? — вопрос прозвучал уже много позже, когда Николас смыл грим и переоделся в обычную одежду.
— Поговорим на лодке, — ответил Николас со странной отрешенностью.
— Лодке? — переспросил Гектор с нервной запинкой.
— Мы возвращаемся в Ламбет по выпивке, — сказал Солли.
— Выпивке?
— Воде, реке, Батеньке Темзе, — сказал Солли, получавший некоторое удовольствие от беспокойства Гектора. — Да будет волноваться, поедете с Патриархом, он лодочник что надо, лоцман на Темзе. Он забирает вас в Шедуэлле.
Гектор старался не позеленеть из-за этакой перспективы. Воспоминания о качающемся баркасе и вертикальной лестнице на острове Спайк бередили и расклевывали его спокойную уверенность и растущее любопытство. Темза куда спокойнее моря, думал он. Лестницы на берегу не такие высокие. Николас обернулся и без улыбки посмотрел на них. Пора было выходить.
Снаружи, вдали от музыки и огней рампы, мир потемнел и стал холоднее пуще прежнего. Неуверенными порывами падал снег, а солнце скрылось за невыпавшими тоннами темно-серых туч. Странная компания прошла восточные предместья наискосок. Придерживала шляпы и шарфы против наступающего холода и взглядов незнакомцев. Среди предводителей наблюдалось соперничество. Солли метался, пунктирил путь через задымленные улицы, запруженные промышленным дорожным движением. Останавливался и срывался с места, вечно оглядываясь, чтобы удостовериться в безопасности своего подопечного. Николас же скользил вперед, не замечая ничего и никого. Он бы дошел до лодки и с завязанными глазами. Гектор никогда еще не видел его таким. Это завораживало и пугало. Когда они добрались до Шедуэлла, снег уже падал ровно, заживо глотая шум города. Они остановились у обветшавшей деревянной двери с надписью «Моисей Кесслер, лоцман», жирно выведенной зеленой краской. Солли нырнул внутрь, остальные последовали за ним на обтекающую деревянную дорожку, бегущую между просмоленными складами и поворачивающую на широкий прочный причал.
— Пирс Кесслера, — гордо объявил Солли.
От пирса твердым и мускулистым простором задумчивой воды растянулась Темза. Вонючий и уходящий свет придавал ей пропорции презрительного безразличия. Один из людей Солли залез за толстый брезент и вытащил маленький помятый рожок, висевший там на коричневой лямке. Протер мундштук своим шерстяным шарфом, приложил к губам и послал над водой несколько нестройных воплей.
Через пару минут вдоль пирса двинулась смурая тень. Паровой катер был слажен для бесконечной суровой службы и нисколько не напоминал о фальшивом обреченном веселье пассажирского баркаса, на котором Гектор уже пугался ранее. Назывался катер «Кромвель».
Люди Солли взялись за веревки, и, пока остальные сходили на просмоленную палубу и озирались, перед ними внезапно появился человек, зажигавший парафиновую лампу.
— С праздничком, безбожники, — сказал он.
Никто не понял, о чем он.
— Сколько идут? — спросил он Солли.
— Только двое, Патриарх.
— А назад?
— Только один, — ответил Солли, показывая на Гектора.
Тому не приходило в голову, что по этой скорбной реке отправятся лишь он с Былым. Он уже привык к компании бандитов.
Ему импонировала немногословная резкость Солли. Он начинал привязываться к этой молодой противоположности себя. Любил иметь на своей стороне угрозу раввина.
Внезапно речь о лодке зазвучала пусто, потусторонне и холодно, а о пути назад — еще хуже. В сомнениях он поискал утешение в Николасе и увидел, как порывистый снег разбивается о его отстраненный профиль. Всесторонняя странность ангела находилась как будто где-то за миллион миль, и Гектор спросил себя, что за дело, что за задача так далеко выхватила ангела из их общества.
— Отходим, гои, — сказал ворчливый капитан.
— Спасибо, Патриарх, — ответил Солли с уважением в голосе.
— Передавай отцу, что мы с ним увидимся, когда «праздник» кончится.
Солли кивнул и залез на пирс, пока его люди бросали обратно на баркас отвязанные швартовы. Двигатель застонал громче, и лодка пошла от прочного берега на середину твердой воды. Три карикатурные фигурки не махали вслед, казались архитектурными украшениями, пока лодка заходила дальше в темную воду. Капитан зажег новую лампу и поставил за зеленое стекло по правому борту, где в ее движении затанцевал падающий снег. Затем открыл двустворчатую дверь и спустился в узкую темную комнатку, где пахло углем, топливом, табаком и людьми.
— Ну вот, гои, в тесноте да не в обиде. При такой волне дойдем за час с лишком. Чувствуйте себя как дома. Тут даже рождественский грог есть, только мне оставьте, не жадничайте.
— Сейчас Рождество? — сказал Гектор, удивляясь собственному вопросу.
— Ты где, отец, последние недели прятался? — спросил капитан. — Завтра ж Сочельник. Кому знать, как не тебе.