янием обвинения. Вот увидите, я окажусь прав. В суде все сыграет против вас».
«Возможно, я именно этого и хочу», – отвечала миссис Брэдли.
Первый день суда доставил ей больше удовольствия, чем что-либо за всю ее прежнюю жизнь. Ее интересы были в основном интеллектуальными, и хотя ей грозила опасность быть повешенной за умышленное убийство по вердикту дюжины «честных, порядочных людей», она находила в себе силы не учитывать эту сторону медали и погрузиться в серьезное исследование психологии главного обвинителя и его свидетелей.
В суде было не протолкнуться. Обведя собравшихся взглядом, миссис Брэдли сразу выхватила из толпы алкоголика и двух наркоманов. Пока она занималась классификацией сидевших в двух первых рядах, жюри присяжных приводили к присяге.
Главный адвокат государственного обвинения был толстяком. Толстых мужчин она презирала. Толстых женщин считала нормальными, здоровыми, уравновешенными обладательницами хорошего нрава, а толстяков – оскорблением природы. Миссис Брэдли надеялась, что он проиграет дело.
Она еще раз оглядела зал судебного заседания. Он был полон – еще один повод испытать удовольствие! Главный адвокат защиты – Фердинанд Лестрендж, ее сын – выглядел, с ее точки зрения, вполне достойно. Никто из присутствующих не знал, что она его мать. Фердинанду не было бы дела до того, признают ее виновной или нет, если бы не была затронута его профессиональная репутация, и за нее он намеревался сражаться до последнего!
Миссис Брэдли посмотрела на толстяка-обвинителя и опять на своего сына. «Фердинанд добьется моего оправдания, – подумала она без малейшей тревоги. – Он умница!»
Она хотела попросить разрешения делать в ходе судебного разбирательства записи, но передумала, положившись на свою память.
– Беатрис Лестрендж Брэдли, вы обвиняетесь в умышленном убийстве Элеонор Миллисенты Бинг восемнадцатого августа сего года. Вы виновны или невиновны?
Миссис Брэдли одарила его благосклонным взглядом.
– Невиновна, милорд, – ответила она и посмотрела на судью.
Его светлость был славным человеком. Она припомнила, что однажды встречалась с ним в Коуз, на острове Уайт. Парик и мантия были ему к лицу. Она радовалась, что побудила Фердинанда избрать адвокатскую карьеру. Возможно, он тоже станет судьей.
Главный адвокат обвинения начал свою вступительную речь гулким голосом, раздававшимся, казалось, у него в брюхе. Он повествовал главным образом о прошлом миссис Брэдли, поведав кое-что поразительное для нее самой.
«Еще немного – и я покраснею, – подумала она, когда всесведущий адвокат в четвертый раз отозвался о ней как о «женщине, заслужившей свою славу». – Видимо, для некоторых из этих людей психоанализ все еще невидаль».
Миссис Брэдли перенесла внимание на присяжных. Один из них, как она решила, обладал всеми душевными свойствами императора Калигулы. Четвертый от конца смахивал на неврастеника со склонностью к садизму. Она даже задумалась, не стоило бы потребовать его отвода.
«Впрочем, если остальные одиннадцать признают меня невиновной, то он не станет упираться, а это немалое утешение», – рассудила она.
Женщина в заднем ряду была светским медиумом Корой Мейсон. Миссис Брэдли признавала ее ум и не сомневалась, что она богатеет день ото дня.
По публике пронесся ропот, свидетельствовавший о возросшем интересе: обвинитель приближался к тому, что Гард Бинг назвал бы «мясом в сандвиче». Она решила прислушаться к словам человека-бочонка: интересно ведь, как воспринимают его слова присяжные!
– Итак, эта женщина, – веско провозглашал обвинитель, – отлично образованная и превосходящая одаренностью большинство представительниц своего пола, – задумала нечто темное и страшное…
Миссис Брэдли чуть заметно кивнула. Выступал несомненный мастер слова, обладатель завидной дикции – именно то, что требовалось для данной аудитории. «Нечто темное и страшное» – каково!
«Даже его жир, – сказала она себе, – не мешает мне признать в этом субъекте психолога и собрата. Продолжайте, друг мой!»
С возрастающим любопытством миссис Брэдли внимала мастерскому клеймлению своего характера, достигшего кульминации, когда обвинитель приписал ей замысел умертвить Элеонор Бинг с целью занять ее место хозяйки поместья. После устранения Элеонор, любящей дочери, ничто не помешало бы миссис Брэдли стать женой Алистера!
«В этом месте, – писали газеты на следующий день жирным шрифтом, – подсудимая удивила весь суд громким смехом и другими признаками очевидного веселья».
Фердинанд Лестрендж воспользовался волнением, возникшим в зале суда после неуместного взрыва смеха его матери, чтобы прошептать своему помощнику:
– Умная женщина. Это подействовало на присяжных.
Настало время вызова и приведения к присяге первого свидетеля обвинения. Им был Карстерс. Его попросили описать обнаружение в ванной тела Элеонор.
– Вы не заподозрили, что совершено преступление?
– Разумеется, заподозрил, – ответил он, удивленный излишним вопросом.
Публика навострила уши. Ее успел утомить толстый обвинитель, и она возлагала надежды на этого человека с острым профилем.
– Значит, заподозрили? Не объясните ли суду почему?
– Мисс Бинг всегда казалась мне сильной и здоровой молодой женщиной. Трудно было представить ее в обмороке, вызвавшем утопление в ванне, поэтому я предположил, что она убита, то есть что кто-то утопил ее.
– Какие у вас возникли основания для подобного предположения?
– Она лежала в ванне, полной воды.
Карстерс огорчился, что его вызвали как свидетеля обвинения, и он намеревался оказать обвинению как можно меньше помощи, соблюдая рамки принесенной присяги.
После долгого хихиканья в зале обвинитель устремил взгляд на судью, но его светлость воздержался от комментариев, и допрос свидетеля продолжился:
– Это понятно. Но почему, по-вашему, кто-то в доме мог стать жертвой преступления?
– На той неделе у нас уже был один такой утопленник, была бы и еще одна жертва убийства в собственной постели, если бы не подмена…
– Да-да, мы перейдем к этому позже. Я бы попросил вас не отвлекаться.
«Что сказать об обвинителе, запугивающем своего же свидетеля? – подумала миссис Брэдли с усмешкой. – Бедный мистер Карстерс! Он боится сказать что-то вредное для меня. Надеюсь, так и произойдет!»
– Я отвечал на ваш вопрос, – спокойно заметил Карстерс. – Думал, вы спрашивали…
– Здесь не место для раздумий! – крикнул обвинитель.
В этом месте слушаний человек, воскликнувший из глубины зала: «Правильно!», был выведен за нарушение порядка, после чего обвинитель продолжил допрос свидетеля Карстерса в тишине, но ничего нового не добился, кроме точных сведений о положении тела Элеонор в тот момент, когда свидетель вместе с остальными очевидцами протиснулся в ванную.
Адвокат обвиняемой приступил к перекрестному допросу, в результате чего суд узнал, что преступление заподозрил и Алистер Бинг, когда дочь не спустилась к завтраку. Имелась в виду, разумеется, попытка утопить ее, предпринятая Берти Филиппсоном.
– Алистер Бинг? Так зовут отца погибшей женщины? – уточнил Фердинанд своим завораживающим голосом.
Свидетель подтвердил это смелое предположение.
– Человек, замуж за которого предположительно собиралась подсудимая?
Свидетель согласился и с этим.
– Где он сейчас?
Вопрос прозвучал, как удар хлыста, заставивший суд встрепенуться.
– На пути в Тибет. Возможно, он уже туда добрался, – ответил Карстерс.
– Он не в суде?
– Нет.
Обвинитель высказал возражение против подобных вопросов, но судья разрешил продолжить перекрестный допрос.
– Почему он покинул Англию?
Карстерс и Гард договорились, что если этот вопрос прозвучит, то они будут отвечать, что знать ничего не знают, предоставляя защите возможность воспользоваться отсутствием Алистера так, как ей заблагорассудится. Поэтому Карстерс кратко сообщил, что не знает причины, после чего по внезапному вдохновению добавил, что таковой мог послужить роман уехавшего со служанкой.
Защитник кивнул.
– Понимаю, – протянул он, со значением глядя на присяжных, чтобы они уяснили, что он задал свой вопрос неспроста. – Это именно такой человек, ради которого подсудимая стала бы рисковать жизнью!
Смех в зале свидетельствовал, что выстрел попал в цель.
Фердинанд Лестрендж сел, после чего вызвали следующего свидетеля – Берти Филиппсона. Его попросили о немногом: подтвердить показания Карстерса об обнаружении тела.
Третьим свидетелем обвинения оказался врач, повторно обследовавший труп с целью определения причины смерти. От него было получено немало сведений касательно свойств вещества гиоцин, способов его получения, обычных доз, прописываемых пациентам, дозы, влекущей смерть, способа его приема пациентами и вероятного способа его введения в данном случае.
Свидетель показал, что препарат добывают из растения под названием белена и применяют как успокоительное для умалишенных, в случаях острых нервных расстройств и бреда. Его отпускают только медикам, в широкую же продажу он не поступает. Врачи получают его в виде кристаллов, растворяемых в спирту и затем разводимых в воде и вводимых пациентам путем подкожных инъекций. По словам свидетеля, возможен также прием препарата в жидком виде перорально – через рот. В данном случае яд, без сомнения, попал в организм именно так.
Данные показания подтвердил следующий свидетель, тоже врач.
Дальнейшие свидетельские показания касались возможности завладения препаратом подсудимой, являвшейся, как было доказано, психоаналитиком.
– Что такое «психоаналитик»? – осведомился судья.
– Насколько я понимаю, так называют последователя Зигмунда Фрейда, австрийского специалиста по нервным и душевным болезням, – ответил обвинитель.
– Неверно, неверно, – тихо пробормотала подсудимая.
Было доказано, что она посещала психиатрические больницы в Англии и в Америке (где данный препарат использовался шире, чем в Англии) и могла обзавестись достаточным его количеством для своей цели, состоявшей в причинении смерти Элеонор Бинг и в завладении поместьем.