Увлекшись, Тропинин перестал следить за лексикой, но так как он и прежде сыпал голландскими терминами, которые на Дальнем Востоке приживались с трудом, то мастера списали всё на его учёность. Половину слов пропустили мимо ушей, но главную мысль уяснили.
Плотникам по большому счёту было всё равно, что именно строить («Дело-то не хитрое»), а вот мореходы согласились не сразу. Отказываться от прямых парусов показалось им затеей опасной и непрактичной. Они упёрлись, возражали, апеллировали к привычному, традиционному. На сторону Лёшки встал сразу только Ясютин.
Тогда кто-то из капитанов предложил компромисс — бригантину. Мол, и овцы будут целы и большие косые паруса понемногу можно будет освоить без риска попасть в переплёт. Но Лёшка считал такую конструкцию паллиативом.
— Прошлый век, ваши бригантины, — пафосно заявил он. — Пираты Карибского моря. Дешёвая романтика. Бригантина поднимает паруса, ла-ла-ла-ла. Нет, господа, будущее за шхунами!
Он рисовал на доске схемы, вычислял центр парусности, доказывая, что шхуны устойчивее любого корабля при прочих равных; показывал, как делить парусами угол между ветром и курсом и ходить галсами, как разворачивать паруса бабочкой, если ветер попутный.
— На бригантине такого не проделаешь, — говорил он. — Один косой парус при попутном ветре будет только обузой. А при встречном обузой станут прямые паруса. Вот и получается, что мачты зачастую работают по очереди. И стаксели с кливерами тут положение не исправят, не та у них площадь. А народу всё равно нужно много. И народу обученного. Косой парус и убрать поставить пара пустяков. Взять рифы? Быстро и легко! Не нужно даже карабкаться на мачту. Со временем можно устроить лебёдки, а тогда и ребёнок справится с управлением.
И хотя большую часть теории наши мореходы прекрасно знали, они слушали доводы очень внимательно. Ближе к полуночи все мы сдались. Я подозревал, что скорее от усталости, а не сраженные аргументацией Тропинина.
После капитуляции мы перешли к конкретике. Эрудированность Тропинина имела, однако, предел. Он ориентировался в судостроении скорее, как любитель исторической техники, мог припомнить лишь общие характеристики, но точных чертежей, разумеется, не имел. Да и раздобудь мы таковые, толку вряд ли бы вышло больше. Плотники на фронтире испокон веку строили суда навыком и к изображению на бумаге относились как к учёному излишеству.
Поэтому коллегия решила ограничиться эскизами, основными размерами, а дорабатывать уже по ходу дела.
— Чем проще, тем лучше, — настаивал Тропинин. — Нам не нужны сборные мачты, лишний рангоут, такелаж, не нужны лишние паруса. По одному большому парусу на мачту и хватит. Плюс стаксель и пара кливеров на бушприте. В крайнем случае можно добавить топсель.
Двухмачтовые шхуны казались Лёшке оптимальным вариантом для массового производства.
— Давай начнём с простейшего, — согласился я. — А потом, как возможность появится, будем навешивать прибамбасы.
Мы до утра спорили о параметрах и размерах. Сто пятьдесят-двести тонн водоизмещения казались оптимальным форматом для наших нужд. Но в деталях мы расходились, и чем дальше, тем больше.
— Давайте устроим конкурс, — предложил я. — Заложим сразу несколько проектов, всё одно нам нужно обновлять флот. Испытаем, посмотрим, кто чего стоит на ходу. А потом решим, который из них взять за образец для серийного производства.
Именно так — для серийного. Чтобы покрыть все нужды колоний небольшие корабли требовались в значительных количествах.
Ещё во время обсуждения Березин и Кузьма объединились на каких-то пустяковых вопросах, вроде толщины обшивки, а Чекмазов всё больше брал сторону Тропинина. Лёшка вообще органично вписался в компанию мастеров. Он знал о кораблях почти всё, по крайней мере, в теории. Он лучше опытных корабельщиков помнил название каждого куска дерева в наборе корпуса, каждой верёвочки такелажа и каждой части рангоута. А знание терминов само по себе давало систему.
Итак, две команды разошлись по домам, готовые родить шедевр. А что же я? Мои знания в этом деле стремились к нулю. Я снабжал плотбища материалами, ходил на галиотах пассажиром, пробовал пару раз даже управлять парусами, но в детали строительства не вдавался. Однако оставаться в стороне от занимательного состязания не захотелось и я изобрёл собственный метод проектирования.
В основе его были образы. Я рассудил так: художники маринисты изображают на холсте лучшее из построенного человечеством. Самые успешные корабли, побеждавшие в битвах, обходящие вокруг земного шара, берущие призы в гонках. А раз так, то в моей памяти, переполненной попсовой живописью и графикой, фотографиями и фильмами, должен сформироваться некий усреднённый идеал корабля. Его обводы, пропорции, вооружение. Оставалось воспроизвести образ, набросать эскиз на бумаге, а уж потом с помощью знатоков снять с рисунка основные параметры. Это был чистой воды волюнтаризм, но я оплачивал сей банкет и мог себе позволить маленькое развлечение. Закончив рисунок, я предоставил Окуневу с Ясютиным перекладывать проект в сажени, футы и дюймы, а потом и контролировать его воплощение в дереве, а сам занялся материальным снабжением затеи.
Конкурс несколько оживил общественную жизнь Виктории, тем более, что объявлено о нём было во время традиционного потлача, когда дух азарта наиболее силён. Если бы у людей водились живые деньги, и работал тотализатор, то на конкурирующие проекты ставились бы нешуточные суммы. Отупевшие от рутины зверобои и колонисты увлеклись состязанием и превратились в армию болельщиков. Советы, ободрения, предложения помощи сыпались командам со всех сторон. Расстрига так увлёкся борьбой, что присоединился к охотским строителям, утверждая, что некогда ему пришлось подвизаться и на плотбищах. И даже индейцы интересовались ходом гонки. Раз в несколько дней на верфи прибывали гонцы от союзных вождей и осматривали обрастающие мясом остовы судов.
Я же, доставив все необходимое, привычно перескочил через зиму сразу к финалу.
Со стапелей шхуны сошли в один день. Все три вполне сносно держались на воде, хотя, по правде сказать, нашей бухточке было далеко до испытательного полигона. Но чисто внешне кораблики смотрелись хоть куда. А на примете этих «куда» у меня хватало.
— Отправим их на новые заимки, — решил я. — Заодно испытаем в деле. Пока у нас тут все капитаны в сборе. Кому оценивать работу, как не им?
Капитанов теперь оказалось больше чем кораблей. Хотя в гавани теперь стояло восемь парусников и несколько баркасов — невиданное для наших мест оживление — старый охотский флот уже отслужил своё. «Филимон» и «Варнава» пришли в ветхость и готовились к списанию (один из них я собирался затащить во двор Косого Дома и сделать музейным экспонатом вместо «Онисима»). Обоим старичкам давно перевалило за дюжину лет, что являлось пределом, учитывая охотскую древесину и жесткие условия эксплуатации. Обшивку мы бы ещё смогли заменить, но весь остальной набор порос грибком, гнилью и крошился от хорошего удара кулаком. «Гавриил» Бичевина был столь же стар, но иркутский купец завязал с северными промыслами и не собирался отправлять людей дальше, чем в проливы между островом и материком. «Кирилл» — последнее судно охотской постройки, пока ещё резво бегал по волнам, но возраст его неумолимо приближался к пенсионному. И только построенный в прошлом году уже здесь «Мефодий» выглядел достаточно крепким, чтобы пересекать океан. Березин утверждал, что американское дерево добрее, держит гниль гораздо лучше охотского, а потому корабли местной постройки протянут дольше.
Ради регаты мы задержали выход «Кирилла» и «Мефодия» к островам и в Охотск, подразумевая, что потом новенькие шхуны пополнят флотилию и мы наверстаем упущенное.
Глава двадцать шестая. Регата
Глава двадцать шестая. Регата
Поскольку за удовольствие платил я, мне и предстояло заказывать музыку. В данном случае давать кораблям имена и ставить задачи. Империя потихоньку приобщалась к мировой культуре, устроила свой маленький екатерининский ренессанс, и корабли стали называть не только именам святых.
— Виктория, Олимпия, Колумбия, — торжественно окрестил я кораблики, разбив о нос каждого по бутылке с джином, поскольку шампанского мне раздобыть не удалось.
— Вот, мудрёнть! — отозвался Березин.
Остальные просто опешили. Но как всегда спорить не стали. Наименование корабля в честь нашего города ещё укладывалось в их головах, но два других названия даже удобоваримой версии ни у кого не породили. Разве что Тропинин начал догадываться, куда клонится дело.
Тупорылая «Олимпия» — детище консервативной школы Березина и Кузьмы — представляла собой слега переделанный галиот. Выглядела она несколько неуклюже, зато и на борт брала чуть ли не вдвое больше изящной «Виктории», построенной по моим поэтическим эскизам. Проект Тропинина и Чекмазова стал своеобразным компромиссом грузоподъёмности и красивых обводов. Их шхуне выпало называться «Колумбией» и быть флагманом всей флотилии.
Испытателями назначили Кривова, Бочкарёва и Яшку. Им предстояло опробовать парусники в деле, меняясь время от времени для достижения большей объективности. Окунев с Ясютиным и все корабельные мастера отправились как наблюдатели. По окончании нам всем предстояло решить, который из корабликов лучше.
Политическую часть экспедиции возглавлял Анчо. Ему в помощь мы придали одного местного индейца, имеющего родственника в племени суквомиш и несколько выкупленных пленников, которые принадлежали племенам побережья и знали их языки. Добровольцы из зверобоев, кому Комков предложил должность управляющих факторий, стали первыми пассажирами, а товары на обмен и оснащение торговых постов — первыми грузами. Мы намеревались срубить наскоро по блокгаузу на каждом новом месте, а в будущем превратить торговые посты в настоящие поселения, если возникнет необходимость.
— Для начала лучше опробовать наши шхуны в спокойных водах. Поэтому, первым делом вы зайдёте вот в эту систему фьордов, — я указал на карте то, что считалось заливом Пьюджет. — Мы заходили туда несколько раз на баркасе, но вам предстоит пройти на всю его глубину. Поставите по пути две фактории верстах в пятидесяти одну от другой. Если покажется опасным, людей можно не оставлять. Главное застолбить место. Ну, хоть избушку какую-нибудь на берегу поставить, разведать окрестности, нанести на карту. Последнюю и главную факторию поставите в самом уголке залива. Вот здесь. Её назовёте Олимпией. В честь шхуны. Оттуда уже недалеко и до океанского берега. Так его, пожалуй и назовем — Океанский Берег. Туда можно сравнительно легко добраться сушей и по реке, но это потом как-нибудь.