Мистеру Пёрту удалось подтянуть мою школьную успеваемость, хотя его уроки были сложными. Полагаю, они и должны были быть такими, ведь я сильно отстал за это время. Мы занимались дважды в неделю после школы, и усердная работа принесла плоды: я получил высокие баллы по пяти предметам, а это было минимумом для поступления в колледж или высшее спортивное образовательное учреждение.
То, как работала вступительная система американских колледжей, было настоящим подарком ямайским атлетам высокого уровня. Топовые звезды беговой дорожки приглашались американскими университетами на бесплатное обучение с возможностью продолжать участвовать в соревнованиях по бегу. В Америке для спортсменов-школьников открывались такие же возможности, как и на Ямайке: там так же относились к спорту и хотели воспитывать лучших в мире атлетов. Но на Ямайке не было подобной системы и такого большого выбора в системе высшего образования, поэтому многие карибские атлеты использовали шанс уехать за границу.
Однако это был не мой случай. Я хотел остаться дома по одной простой причине: я был маминым сыночком. Для меня была непереносимой перспектива оказаться далеко от дома на долгое время, хотя мне уже исполнилось 17 лет. Мистер Пёрт впервые предложил мне уехать за границу в 2003 году после чемпионата, когда несколько американских колледжей пытались заманить меня. Он считал, что переезд в Штаты будет хорошей возможностью, но я так не думал.
– Нет, я не хочу ехать в Штаты, – сказал я.
Мистер Пёрт хотел узнать – почему.
– Прежде всего, там слишком холодно, – сказал я. – Можно простудиться и заболеть, не забывайте. А во-вторых, если я перееду в Америку, то не смогу видеться с мамой.
Мистер Пёрт подчеркивал, что в Штатах очень много хороших тренеров и самые лучшие возможности в мире для тренировок.
Они сделают из тебя суперзвезду, заверял он. Но у меня были возражения, потому что я слышал, что в Америке атлетов тренируют чересчур интенсивно и сурово.
Очевидно, что когда спортсмен получал грант на обучение в одном из крупных колледжей Америки, он должен был выполнять все, что говорили тренеры, потому что без этого не смог бы получить высшее образование. Атлет должен был защищать честь колледжа, он всегда находился под прессингом, и спортивные инструкторы требовали действительно усердных занятий. Студенты на грантах бегали каждые выходные, потому что забеги устраивались постоянно. Так как ямайские спринтеры были лучшими в мире, а колледжи хотели завоевывать награды, на этих атлетов оказывалось большое давление. Я слышал истории о ямайских атлетах, бегающих 100, 200, 400 метров и эстафеты 4x100 и 4x400 метров каждые выходные.
Я прикинул, что если поеду в Америку, мне придется бегать по одинаково жесткому графику и в теплый, и в холодный сезоны. Для меня это было безумием. Мое тело не справилось бы с такими пытками. Я мысленно видел, как надорвусь и уже не смогу восстановиться. Я не хотел стать очередным провалившимся спортсменом, еще одним из лучших ямайских атлетов, уехавших в Америку на вершине славы и вернувшихся на Карибы с полным провалом. Для меня это был не вариант.
– Видите, в чем дело, мистер Пёрт, – сказал я, – если я уеду в Америку, люди уже обо мне не услышат, меня там зажарят заживо. Я хочу остаться на Ямайке.
Мистер Пёрт был разумным человеком, он принял мою точку зрения. Ямайская любительская легкоатлетическая ассоциация тоже хотела, чтобы я остался: они тоже считали, что американская соревновательная система, истощающая силы спортсмена, может стать помехой для моего развития. Поэтому в 2003 году я пришел в Центр высокой эффективности и ассоциации IAAF и JAAA в Кингстоне, где работали хорошо оплачиваемые тренеры, развивающие молодые таланты.
Для меня это было прекрасное место. IAAF организовала в Кингстоне свой центр (и во многих других местах по всей планете), потому что основной целью своей деятельности определяла повышение уровня бегового спорта во всем мире. Задачами были: улучшить качество спринта и барьерного бега, бега на длинные дистанции, метания спортивных орудий и прыжков с шестом в таких странах, как Ямайка. Центр в Кингстоне, который располагался на базе Технологического университета, делал основной акцент на спринт и барьерный бег. Это была идеальная база для тех ямайских атлетов, которые, как и я, хотели тренироваться на родине.
Благодаря моим рекордам Центр высокой эффективности был рад принять меня, но для этого мне нужно было найти в Кингстоне жилье. После некоторых переговоров мистеру Пёрту удалось перевестись в налоговую инспекцию Кингстона, и было решено, что я смогу поселиться у него, то есть родители могли не беспокоиться о моем благополучии. Мистер Пёрт согласился помогать мне с карьерой. Так я официально стал профессиональным атлетом.
Вау, теперь стоит сказать пару слов о смене декораций. Когда я переехал в Кингстон, мир вокруг меня изменился в одночасье. Это было потрясающе. Я был сельским подростком, поселившимся в большом городе, и теперь мог ходить на вечеринки хоть каждый вечер. И я действительно этого хотел! Я впервые был вдалеке от строгого отца, и, несмотря на новую профессию, беговая дорожка отошла на задний план по сравнению с развлечениями. Это была серьезная смена декораций.
В Шервуде я никогда не ходил на вечеринки, потому что отец не позволял, он всегда велел мне сидеть дома. Даже если он разрешал мне провести вечер вне дома, он всегда назначал дурацкий комендантский час около 22.00. В Кингстоне же было целое море соблазнов: клубы, вечеринки, KFC и Burger King. И поначалу мистер Пёрт старался держать меня дома, но у него не было таких железных правил, как у отца, поэтому я часто уходил и развлекался до глубокой ночи. В Кингстоне я как с цепи сорвался.
Я обожал танцевать. В городе было два клуба Asylum и Quad. Asylum находился в деловом районе, поэтому туда приходили в основном пообщаться или провести деловые беседы. Это был самый большой клуб в городе, но перед входом всегда толпился народ в ожидании свободного столика. Клуб Quad был более демократичным, располагался на четырех этажах, каждый из которых отличался своим стилем музыки: от шумного хип-хопа до регги, и это означало, что там всегда можно было потанцевать. Я постоянно бывал в Quad. Через несколько месяцев я уже не платил за вход, потому что охранники меня хорошо знали. Помогало и то, что многие люди узнавали меня благодаря успеху на Международных юниорских играх в 2002 году. Иногда охранники позволяли мне войти в клуб через заднюю дверь. Я поднимался по лестнице, стучал в дверь, и меня непременно пропускали бесплатно.
Мне нравилось в Quad, потому что это было то место в Кингстоне, где всегда было чем заняться. На танцполе я двигался как хотел, рвал на себе рубашку, и меня поднимали вверх на руках. Случались даже танцевальные баталии. Люди танцевали хип-хоп, танец «Рок 90-х» и танец под названием Nuh Linga, где сходились лучшие танцоры, чтобы выявить самый зажигательный стиль. Но танец, который мне нравился больше всего, назывался Whining (нытье) – набор движений парня и девушки, танцующих очень близко друг к другу. Поверьте, это было действительно захватывающе.
Видите ли, на Ямайке мы не танцевали, как европейцы, мы танцевали действительно близко друг к другу. Мы буквально терлись друг об друга. Это происходило так: парень выхватывал девушку из толпы и начинал кружиться с ней под музыку. В жарком клубе все потели, но когда парень танцевал с девушкой, которая ему нравилась, это было чертовски прекрасное зрелище.
Однако это была лишь часть истории, потому что когда в марте начинался карнавал, у меня просто сносило крышу. Это время для меня было и остается до сих пор достаточно странным, каким-то нелепым. Вечеринки были безумными, и танец Whining был повсюду. Но карнавал отличался от обычных клубных вечеринок необычайно яркими цветами. Во время танцев люди подбрасывали вверх разноцветную краску, пока весь клуб не окрашивался в яркие цвета. В первый раз, когда я увидел это в Кингстоне, я не мог поверить своим глазам. Люди развлекались на полную катушку. Кружились друг с другом, пили, танцевали, мазали друг друга краской. Везде царила очень сексуальная атмосфера.
Как же, черт возьми, я мог сосредоточиться на беговой дорожке, если вокруг творилось подобное?
Я не напивался – одного-двух бокалов «Гиннеса» было достаточно, а напиваться допьяна было не для меня. Когда дело доходило до тренировок, я чувствовал себя уставшим. Отчасти потому, что я проводил слишком много времени в Quad, обычно до самого закрытия, отчасти – потому что со мной работал новый тренер по имени Фитц Колеман, главный тренер Центра высокой эффективности Кингстона.
У тренера Колемана была безупречная репутация. Это был уважаемый мастер, подготовивший ямайскую олимпийскую беговую сборную. Серьезными его достижениями в легкой атлетике считали Ричарда Бакнора, который участвовал в Олимпийских играх в 1992 году в барьерном беге на 110 метров, и Грегори Хофтона – бронзового медалиста Олимпийских игр 1996 года в эстафете 4х400 метров. С приближением Олимпийских игр 2004 года стало ясно, что этот тренер – оптимальный для меня. Но когда мы начали работать в октябре 2003 года в Центре высокой эффективности, мое тело пришло в ужас. Я никогда раньше не знал о подобной тренировочной программе, и так как мой рабочий режим в Вильяме Ниббе был не очень напряженным, мне было очень тяжело справляться теперь. У меня не хватало сил, чтобы справляться с жесткими легкоатлетическими нагрузками.
Тренировки профессиональных атлетов начинались с тяжелых подготовительных упражнений, и так как мы готовились к началу сезона 2004 года, я сделал вывод, что жизнь спринтера очень сложна. В средней школе я легко справлялся с тренировками. Я мог схалтурить или пропустить ряд упражнений, но все равно выигрывал забеги, потому что работал мой великий природный талант. По большей части я пробегал четыре-пять кругов по 300 метров за тренировку. Здесь я понял, что в жизни профессионального атлета нет места для лени.