Вот в чем было дело: когда атлеты выстраивались на стартовой линии перед стометровкой и какой-нибудь парень уже заранее решил, что собирается фальстартовать, это ставило его в более выгодное положение с психологической точки зрения. Рестарт для него уже не был шоком – это было заранее продумано. И когда гонка начиналась повторно, другие ребята волновались, потому что следующий бегун с фальстартом был бы немедленно дисквалифицирован. Это означало, что самые быстрые стартеры из группы начинали пугаться. По сигналу они должны были сдвинуться немного медленнее, просто на всякий случай. А более медленные стартеры из группы получали при этом преимущество.
Я не хотел проиграть гонку из-за дисквалификации, по крайней мере не сейчас, когда решался мой статус атлета номер один. Я отвел Бейли в сторону.
– Пожалуйста, забудь об этой стартовой уловке, – сказал я. – Я просто хочу выступить. Если мы начнем давить друг на друга, мы можем наделать глупостей…
Он закивал. Бейли понимал меня лучше, чем остальные бегуны, – мы стали друзьями с тех пор. Когда он стал заниматься в клубе Racers, он знал, что я люблю подурачиться перед забегом. Это помогало мне расслабиться. Он также знал, что тем вечером ставки были для меня достаточно высоки, но это не помешало нам танцевать и выделывать разные необычные танцевальные движения. Я посмотрел на беговые дорожки и улыбнулся. Лицо Тайсона было очень сосредоточенно. Должно быть он думал: «Что не так с этими парнями? Это финал чемпионата мира, а они забавляются и шутят?»
Вот атлетов призвали на стартовую линию. Бах! Я быстро стартовал, и мои первые шаги были ровными и длинными. Я рванул вперед и через 50 метров оглянулся через плечо, чтобы проверить своих оппонентов, но это была лишь мера предосторожности. Я выполнил идеальный старт. Никто из всей группы и не собирался меня догнать.
Я обернулся снова, просто чтобы убедиться.
«Вот, – подумал я. – У меня получилось».
Гонка была выиграна, и за 20 метров до финиша я посмотрел на часы. Секунды тикали, но в каком-то замедленном темпе, и в одно мгновение я заметил, что новый мировой рекорд был у меня в руках. Забавно, но я был совершенно спокоен. У меня не было ощущения шока или удивления, как в то время, когда я побил рекорд в Нью-Йорке или Пекине.
Крик толпы подсказал мне то, что я хотел знать: 9,58 секунды. Новый мировой рекорд. Я стал номером один для всех в мире, и я пробежал по синему беговому треку Олимпийского стадиона с поднятыми вверх руками. Я сделал позу «молнии», чем привел толпу в бурное ликование. Кто-то набросил ямайский флаг на мои плечи. Все это было уже знакомо.
Позже я узнал, что Тайсон разозлился. После забега он ругался, был переполнен злобой и тряс кулаками. В его представлении, он действительно должен был меня победить, но с того момента, когда мы только появились на треке, я знал, что я в лучшей форме, по крайней мере на уровне эмоций. Тайсон был слишком взвинчен, в то время как я был совершенно спокоен. Единственное, что меня волновало, так это то, выиграю ли я 100 евро в споре с Эдди и Рики. А тем временем Тайсон думал о титулах и мировых рекордах, что делало его еще напряженнее. Если бы он хоть немного расслабился, то пробежал бы забег намного лучше; при меньшем стрессе он выполнил бы свою задачу более качественно.
На следующий день я услышал, что Тайсон отказался от забега на 200 метров. Поползли слухи, что он решил больше не сталкиваться со мной, потому что мысль, что я одержу над ним победу, была для него невыносима. На самом же деле он травмировал себе крестец и больше не мог соревноваться, но меня это особо не беспокоило, так как я только что доказал всем, что могу одержать над ним верх на крупном чемпионате. Что касается меня, то я уже и забыл, что он не участвовал в соревнованиях в Пекине.
Оглядываясь назад, я вижу, что мой образ мыслей отличался от того, как я рассуждал в 2008 году, особенно относительно 200 метров. В Пекине я был изначально неуверен в том, как быстро буду бежать и смогу ли побить время Майкла Джонсона. Но в Берлине, когда пришло время финала на 200 метрах, я был уверен, что побью свой же мировой рекорд. Мое время на стометровке утвердило меня в этой мысли, и, как только выстрелил пистолет, я погнал что было сил.
Удивительно, но гонка прошла непросто. Я тяжело разгонялся, тяжело проходил поворот, тяжело бежал по прямой. Но я не утомился и не перенапрягся. Я был свеж и полон сил. И как только я понял, что гонка будет выиграна, я посмотрел на часы. Всякий раз, когда я бежал 200 метров, я мог судить, за сколько по времени пробегу дистанцию, лишь изредка поглядывая на часы. Когда я приближался к финишу, я знал, что рекорд будет побит. Я даже не стал нагибаться у финишной черты.
19,19 секунды.
Еще один мировой рекорд.
Но правда заключалась в том, что если я бы наклонился перед финишной чертой, мой результат был бы еще быстрее, возможно, 19,16 секунды, но так как я хотел, чтобы мой забег выглядел легко, люди начали болтать чепуху, что я намеренно сдерживал себя. Фанаты знали, что каждый раз, когда атлет бьет мировой рекорд, он получает бонусы от своих спонсоров, и злые языки стали распространять сплетни, что я специально сжульничал, чтобы потом побить свой же рекорд еще несколько раз с целью наживы.
Но если бы все было так просто. Беговая дорожка – это сложная штука, и если я могу судить о том, побью свой рекорд или нет, то измерить заранее, с каким точно временем я финиширую, практически невозможно. Реальная жизнь спринтера такова, что для успеха ему необходимы сразу несколько факторов: сила, физическая форма, состояние ума и удача. Для меня в тот вечер все они сошлись воедино, и я продемонстрировал идеальный забег. Вернее, так казалось мне. А у тренера были другие соображения.
– Твои плечи были слишком высоко подняты, – сказал он. – И ты постоянно оборачивался.
Для меня это стало последней каплей. С тех пор я решил никогда больше не спрашивать его о моем беге на гонках. Представьте себе: я пробежал хорошо, побил мировой рекорд и взял золото. В моем представлении, все прошло отлично. Но не для тренера. Он по-прежнему выискивал ошибки.
И это немного расстраивало меня.
Глава 13. Вспышка сомнения, время сожалений
Наступило время вечеринок.
С момента победы на 200 метрах и получения золотой медали в Берлине я чувствовал себя безумно вымотанным. У меня был тяжелый год, и недостаточное количество дополнительных упражнений после аварии означало, что я был не в лучшей физической форме. Когда пришло время эстафеты 4х100 на Олимпийском стадионе в Берлине, я был уже совершенно другим атлетом, в отличие от того, который выступал в Пекине за ямайскую команду. Как только я побежал, моя энергия испарилась. Я слышал дыхание другого атлета прямо за спиной, но ничего не мог поделать, чтобы оторваться от него. Я буквально рухнул на землю после того, как передал эстафету Асафе, и тот помчался к первому месту, но оно уже было слишком близко, чтобы я успел отдохнуть. Майклу Фрейтеру пришлось помочь мне выйти с трека после забега, так как я был слишком вымотан, чтобы радоваться и праздновать.
Я хотел отдохнуть, мне нужно было успокоиться. Весь предстоящий сезон 2010 года обещал быть спокойным – ничего из крупных соревнований не предвещалось, поэтому я принял решение передохнуть 12 месяцев. Конечно, я буду тренироваться и стараться бегать забеги быстро, но я решил не прикладывать столько же усилий, сколько получалось в последние годы.
Сразу после окончания чемпионата мира я объявил свое решение тренеру.
– В 2010 году я планирую отдохнуть, – сказал я. – Я буду усиленно работать, но я не собираюсь надрывать себе задницу, как это было в этом году и в предыдущем…
Его не обрадовала эта новость.
– Нет, Усэйн, – сказал он. – Тебе нужно тренироваться. Нельзя расслабляться. У тебя еще впереди много чемпионатов, которые нужно выиграть.
Я понимал, почему он так говорил. Он был моим тренером и должен был мотивировать меня, чтобы я оставался лучшим в мире. Тренер постоянно напоминал, что я должен зарабатывать и выигрывать гонки, но я твердо решил особо не напрягаться до начала 2011 года. Я знал, что мне нужно было как-то выпустить пар. Мое тело и мой мозг слишком устали от постоянной интенсивной работы. Я хотел хоть немного поразвлечься и порадоваться жизни. Кроме того, без перерыва я бы не смог снова сконцентрироваться и собрать силы тогда, когда это действительно потребуется.
И вот наступило время вечеринок, которые замелькали одна за другой. Когда я вернулся на родину, я устроил «Супервечеринку 9,58» в округе Сент-Энн на Ямайке. Я хотел отметить свой новый мировой рекорд. Все собранные деньги пошли на строительство медицинского центра в Трелони, и тем вечером собралось очень много народа. Пришли Асафа и даже Уоллес. Лучшие диджеи Ямайки выступали для своих фанатов. Это была настоящая феерия.
Единственным недостатком в моем успехе было то, что теперь люди воспринимали меня как национального героя уровня Боба Марли. Особенно после того, как я побил все мировые рекорды. Конечно, я был счастлив представлять Ямайку и работать на имидж страны, но сравнение с Бобом Марли – самым известным ямайцем в мире – пугало меня. Когда я ребенком ездил в Венгрию, нас водили на концерт, где я с удивлением обнаружил, что многие европейские группы перепевали его песни. Я не мог в это поверить. Публика просто бушевала. Я знал, что Марли был очень популярен на Ямайке, но не знал, что его обожали настолько далеко отсюда.
«Что? – думал я. – Да что же здесь такое происходит?»
Поэтому естественно, что я чувствовал себя странно, когда люди сравнивали меня с ним. На меня сразу накатывалось какое-то напряжение. Это меня угнетало, и каждый раз, когда кто-то говорил мне об этом, я старался не обращать на это внимания или отнекивался.
– Нет, – говорил я. – Не надо говорить мне, что я столь же велик, как и Боб Марли. Да, я – одна из икон Ямайки, и для меня большая честь, что меня сравнивают с Бобом, но он нечто гораздо большее, это точно.