Он отходит от меня и забирает наши вещи. Я могу только смотреть ему вслед и не знаю, смеяться мне, благодарить его или проклинать.
Это больно. Почему никто не сказал мне, что так больно набивать татуировку? Почему Чейз привез меня в салон вместо того, чтобы отговорить от этой глупой затеи, как сделал бы любой другой разумный человек? И почему сотрудники салона втиснули меня вне записи? Я подавляю стон, когда игла снова и снова вонзается в кожу сбоку моего запястья. Ауч!
Но когда я осмеливаюсь взглянуть на то, что делает татуировщик, боль исчезает. Ладно, сначала мне становится немного не по себе, но потом боль отступает, потому что на моей коже красуются очертания нескольких маленьких стилизованных птичек, расправляющих крылья, будто они хотят улететь в любой момент.
– Дыши, Хейли, – сжимает мою руку Чейз.
Ах да, верно, я задыхаюсь и издаю странный звук. Если при этом я дергаюсь, татуировщик ничего не замечает. Его зовут Стив. Он – здоровенный латиноамериканец, с черными волосами, стянутыми на затылке, и руками, которые с легкостью могут поднять сотню и больше килограммов. Разноцветные татуировки красуются на его коже, и с каждым движением эти образы словно оживают. Однако Стив не особенно разговорчив, потому что с тех пор, как мы выяснили, какую татуировку и на каком месте я хочу, он молчал. Если не считать скудных указаний, которые он время от времени бросает в мой адрес и которые в основном связаны с тем, что я должна держать руку неподвижно.
Прямо сейчас он вытирает мое запястье, и – боже, кажется там не только черная краска. Это кровь? Неужели я истекаю кровью?
Чейз сжимает мои пальцы, когда я выворачиваю шею, чтобы посмотреть, что Стив там со мной делает. Что, если тату-машинка вдруг соскользнет, и мастер ударит по нерву? Что, если я больше никогда не смогу двигать рукой после этого безумного поступка? Как же мне тогда закончить историю Эмико? Может, мне следовало выбрать левую руку…
Чейз снова сжимает мои пальцы, и я заставляю себя отвести взгляд от работы татуировщика и сосредоточиться на своем сопровождающем. Чья это была глупая идея – прямо сейчас прийти сюда? И почему именно сегодня у них должен быть день открытых дверей, когда салон принимает каждого вошедшего клиента?
– Все будет хорошо, – уголки его губ подрагивают, но он сдерживает улыбку. Ему же лучше, а то я бы снова задумалась о плане с выливанием горячего кофе в пах. – Ты будешь в порядке.
Я хочу ответить, но приходится стиснуть зубы, когда садист справа от меня принимается за новое, особенно чувствительное место прямо рядом с костяшками.
– Расскажи мне что-нибудь, – Чейз пытается отвлечь меня.
Как будто я могу отмахнуться от того, что кто-то прокалывает мою кожу иглой – снова и снова.
– Где ты родилась? – спрашивает Чейз, переключая мое внимание, которое только что вернулось к терзаемой правой руке.
– Рондейл, Миннесота, – автоматически отвечаю я.
– Какой у тебя любимый сорт мороженого?
Не приходится даже задумываться об этом:
– Ванильное с цветной посыпкой.
– Расскажи мне о своем бывшем.
– Что? – на краткий миг я смотрю на Чейза и – о чудо! – на самом деле забываю про жужжание тату-машины и покалывание на моей коже.
– Ты сделала довольно громкое заявление по этому поводу во время караоке, – напоминает он мне. – И после того, что ты сказала недавно на озере… или, вернее, не сказала… Я хотел бы знать всю историю.
Я медлю. Облизываю пересохшие губы. Я в принципе избегала думать о Бене, но теперь, когда все равно лежу на этом странном стуле и не могу выбраться отсюда, к чему молчать? В любом случае хуже не станет.
– При одном условии: ты тоже расскажешь что-нибудь о своей последней подружке.
Мне кажется, или в его улыбке что-то промелькнуло? Но Чейз кивает.
– Согласен.
Я глубоко втягиваю воздух и медленно выдыхаю. На мгновение перевожу взгляд на Стива, но тот так сосредоточен на своей работе, что, вероятно, не слышит ни слова. А если и услышит, то, в принципе, мне все равно.
– На самом деле тут нет ничего такого. Его зовут Бен. В прошлом семестре моя сестра потащила меня на вечеринку братства. Так мы и познакомились. Мы вместе посещали один курс и пару раз ходили на свидания.
– А потом?.. – тихо спрашивает Чейз.
Я фыркаю.
– Затем он обнаружил, что ему больше нравится спать с другой девушкой, и все было кончено.
– Ауч, – морщится Чейз. – Вот придурок.
Я пожимаю плечами. Не то чтобы я его любила. Или буду по нему скучать. Вообще-то я не думала о Бене уже несколько месяцев. Не до вечера в караоке и на озере. Не до этого момента.
Как ни странно, это осознание дарит мне облегчение. Если я не думала о нем все это время, то смогу спокойно положить конец нашей с ним истории, не проронив ни единой слезинки.
– А что у тебя? – в ответ спрашиваю я. Не только для того, чтобы еще сильнее отвлечься от работы Стива, но и потому, что, честно говоря, мне это интересно.
– Моя последняя настоящая девушка была у меня в средней школе, – признается Чейз, играя с кончиками моих пальцев. – Ее зовут Мия, и она выросла в Фервуде, всего в нескольких кварталах от нас. Я уже рассказывал тебе о времени, когда вел себя, как засранец… а Джош тогда прикрывал меня от наших родителей и обращал их гнев на себя, хотя виноват был я. А Мия… Черт, ради нее я хотел стать лучше. Поначалу это не беспокоило ее, но когда я подрался с Шейном, и мы оба оказались у школьной медсестры, Мия дико испугалась. Она не предъявила мне ультиматума, но довольно ясно дала понять, каким будет мое будущее, если я продолжу в том же духе. И она хотела помочь мне исправить мое поведение так же, как и мои оценки и отношения с окружающими. Ну, и в конце концов ей это удалось.
– Звучит красиво, – бормочу я, глядя в потолок. – Как хорошая книга или нереально романтичный фильм.
И этот ком в груди, который неожиданно для меня возник, не имеет абсолютно никакого отношения к тому факту, что Чейз может быть с другой девушкой. Почему я должна об этом думать? Ведь все, что есть между нами, всего на несколько недель. Только до… конца лета.
Чейз корчит гримасу.
– Более или менее. Мы были вместе до окончания школы, потом она поступила в колледж на другом конце страны, а я ушел в армию. У нас сложились отношения на расстоянии, но они никогда не работали. Ни для кого из нас. И в итоге мы расстались друзьями.
– Ты жалеешь? – слова вырываются, прежде чем я успеваю их сдержать. Арр!
Он на мгновение делает паузу, будто серьезно это обдумывая, но затем качает головой.
– У нас просто ничего бы не получилось. Не в долгосрочной перспективе. У нас были разные планы и цели в жизни. Не совсем приятно это осознавать и признавать, но все в порядке.
– Это значит, – продолжаю я, потому что, кажется, я чертов мазохист, – если внезапно она появится и захочет попробовать еще раз, тогда… ничего не выйдет?
Чейз на секунду задумывается, словно ищет нужные слова.
– Мия всегда будет особенным и важным человеком в моей в жизни. Но она часть прошлого. Ты наоборот, – продолжает он, очень нежно поглаживая внутреннюю часть моего запястья большим пальцем. Мой пульс учащается, а по коже бегут мурашки. – Теперь ты здесь. Ты настоящее.
Я кусаю изнутри нижнюю губу. Чейз не должен так думать. Я ненадолго в этом городе. Я не хочу причинять ему боль, когда уйду. Или себе. Но что-то мне подсказывает, что именно это и произойдет. Я причиню боль нам обоим. И мне чертовски жаль.
– Какое у тебя любимое варенье?
Я растерянно смотрю на него, рядом со мной жужжит игла тату-машины, и мои размышления растворяются в воздухе.
– Что, прости?
– Это очень важно, поэтому, пожалуйста, обдумай ответ как следует.
Я расслабляюсь и позволяю голове откинуться на подголовник.
– Ты спятил, – но я на самом деле думаю об этом. Персиковое или клубничное? Клубничное или персиковое? На тостах? С круассанами? С блинчиками? Или в йогурте? Ааа, агония выбора.
– Клубника, – наконец отвечаю я, потому что могу представить себе жизнь без персиков, но не без клубники.
– Скучно.
– Эй! – я бью его по руке.
Он ловко уворачивается и снова берет меня за руку. Стив что-то бормочет, наверно, что я должна молчать. Упс. Я хмуро смотрю на Чейза, но он только заговорщически усмехается.
– Ты тоже делал татуировку здесь?
Я слишком ясно помню черные чернила на его коже. Сначала когда он поднял рубашку на смотровой площадке, чтобы показать мне шрам рядом с пупком, а затем сегодня днем, когда мы плавали. Кажется, это большая птица, но я понятия не имею, какая именно и какое значение она имеет для него. Я была слишком занята нашими «играми» в воде, чтобы внимательно рассмотреть татуировку.
Чейз качает головой.
– В Бостоне. Мои родители никогда бы не позволили мне ее сделать, но когда мне исполнилось девятнадцать, больше не нужно было спрашивать их.
– А что это?
– Ты будешь смеяться…
– Что? Почему? Это безвкусное сердце со стрелой посередине? – предполагаю я, хотя точно знаю, что это не так. – Или… подожди. Единорог? Hello Kitty с большим количеством розового в рисунке?
– Нет, нет и снова нет, – подбородком он указывает на мое запястье. – Это птица, как твои малышки. Только большая и сильная.
– Большая и сильная? – недоверчиво повторяю я. Этот высокомерный… Но потом я замечаю его улыбку и понимаю, что он снова успешно отвлек меня от тату-машины. Вот же коварный ублюдок.
Не говоря больше ни слова, Чейз отпускает мою руку и выпрямляется на стуле рядом с моим креслом. И прежде чем я успеваю хотя бы моргнуть, он задирает рубашку, и все мысли в моей голове растворяются. Они просто исчезают. Пуффф!
Я смотрю на тренированные мышцы живота – определенно красивое тело, – затем мой взгляд медленно перемещается выше и, наконец, останавливается на татуировке, которая больше, чем вся моя рука. Это хищная птица, орел или, может быть, сокол, который расправляет крылья на дугах ребер Чейза и летит в небо. Вблизи я различаю отдельные перья, а также решительное выражение птицы и блеск в ее глазах – они кажутся мне очень знакомыми.