План грядущего наступления не клеился. Нужно было двигать рыцарей вперёд, развивать успех, пока противник не опомнился и не отбросил их обратно. Но как одновременно удерживать то, что захвачено, и идти вперёд, когда твой полк, изрядно потрёпанный в последнем бою, ещё и полон юнцов, едва надевших гвардейские мундиры?
Чья-то ладонь осторожно легла ему на плечо. Герхард нахмурился. Он не любил, когда его отвлекали от размышлений.
– Доброе утро, командир, – лицом Эрика фон Бергера можно было осветить небольшую палатку, и это почему-то вызвало глухое раздражение.
Тем не менее Герхард попытался быть дипломатичным.
– Доброе, – коротко кивнул он родственнику и полуобернулся обратно к столу, намекая на то, что не готов развлекать его разговорами.
Эрик, однако, намёка не уловил. Или сознательно проигнорировал: Герхард избегал беспричинных обвинений, старался не действовать под влиянием настроения, но сейчас его раздражение играло против Эрика.
– Готов поспорить, после вчерашней трёпки они не решатся лезть сюда ещё пару дней, – кивнул родич в сторону карты. – Хорошая возможность дать бойцам отдохнуть.
– Отдохнуть? – Герхарда передёрнуло. Мало того, что юнец лезет, куда не приглашали, так ещё и демонстрирует вопиющий идиотизм. – Сейчас не время для отдыха! Мы выиграли бой, но не войну. Нужно продолжать наступать, отбрасывать их дальше и дальше, пока они не опомнились. Нельзя останавливаться на середине пути!
Эрик нахмурился:
– Командир, люди устали. У нас много раненых…
– Все, кто способен держать оружие, будут его держать! – Герхард со злости грохнул кулаком по столу. Этот мальчишка осмелился с ним спорить – с ним, со своим командиром! Да он должен бросаться исполнять приказ, едва тот высказан! – У нас здесь война, а не придворные танцульки, к которым вы все привыкли у себя в столице!
Эрик побледнел – резко, до белизны. Ноздри его раздулись, глаза потемнели из-за расширившихся зрачков. Было видно, что он держится из последних сил, и всё-таки он держался.
– Если гиперборейцы ударят с флангов – а они не идиоты, чтобы переть в лобовую, единожды проиграв, – нас отрежут от основных сил, окружат и перебьют, как цыплят в загоне, – голос его дрожал, но тон всё ещё был спокойным и рассудительным. – Наступать одним полком, не согласовав свои действия с теми, кто держит линию фронта справа и слева от нас, – безумие.
Герхард несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться. В пылу спора он не заметил, как вокруг них с Эриком образовалось пустое пространство. Все взгляды были обращены на него, Герхарда. Он должен был отстоять свой авторитет командира – здесь и сейчас, не то будет поздно. Он уже начал было произносить заготовленную едкую тираду, но осёкся. Эрик был «драконом», и испытывать его терпение на прочность стал бы только безумец. Любая недостаточно уважительная фраза, жест или взгляд могли сорвать планку окончательно, и тогда драки не избежать. В памяти возникла похожая сцена – ещё совсем недавно он считал, что Ричард поступил по-дурацки, а теперь сам едва не совершил ту же ошибку.
– Я подумаю над твоими словами, – проявил он наконец подобие дипломатического подхода. – Но впредь не рекомендую спорить с тем, кто отдаёт тебе приказы.
Эрик коротко кивнул и быстрым шагом вышел из шатра.
Герхард передёрнул плечами – несмотря на кажущуюся победу в споре, чувствовал он себя преотвратно. И ещё этот взгляд, которым напоследок наградил его Эрик… Как будто понял что-то, недоступное самому Герхарду.
Просыпался Герхард медленно, но неотвратимо. Голова болела, обстановка шатра качалась перед глазами из стороны в сторону, как пьяная. Во рту был какой-то странный неприятный привкус – будто и впрямь полночи пил всякую дрянь, вместо того чтобы с упорством обречённого смотреть в штабные карты.
Эрик был неправ. Герхард чувствовал это нутром, инстинктом опытного военного, который провёл не одну кампанию. Эрик был дважды неправ. Но Герхард обещал подумать над его словами. Почему бы и не сейчас?
Пошатываясь, он вышел наружу и с удивлением понял, что до рассвета ещё далеко.
Лагерь спал – спал тем самым чутким, настороженным сном, какой обычно приходит перед тяжёлым боем. Тихо потрескивая, пролетали охранные арканы, где-то стонали – то ли от боли, то ли в дурном сне; поднявшийся с вечера южный ветер хлопал тряпичными стенами шатров.
Герхард зашагал к краю лагеря. На ходу ему всегда думалось легче, но сейчас мерный ритм шагов не помогал сосредоточиться. Голова гудела, как пустая бочка, в ушах стоял негромкий противный звон. Он едва не наткнулся на одну из «птичек» – маленьких арканов-посланцев, передающих короткие шифрованные сообщения между частями. Эта «птичка» ещё набирала высоту, явно удаляясь от одного из близлежащих шатров. Герхард нахмурился. Все «птички» в лагере так или иначе проходили через него – сообщения, которые они несли, предназначались командованию, внутри лагеря можно было обсудить все вопросы и лично, без шифровки. Кто и зачем мог писать мастеру войны без его приказа?
Он огляделся, прикидывая, откуда могла прилететь злополучная «птичка». Шатры вокруг были почти неотличимы друг от друга, и на пологе каждого из них красовался вышитый герб Ложи Драконов.
«Опять они… – Герхард непроизвольно сжал руку в кулак, перенося свою злость, вызванную строптивым Эриком, на всю его воинскую часть. – Сначала перечат мне при всех, потом общаются через мою голову со старшими по званию, что дальше? Прямое неподчинение приказу?»
Он почувствовал, как его снова начинает захлёстывать волной ярости. Сдержаться и не ворваться в первый попавшийся шатёр, требуя объяснений, стоило ему немалых усилий. Намерение подумать над словами Эрика было снесено ураганом гнева. Последних волевых усилий хватило на то, чтобы, резко развернувшись на пятках, уйти из той части лагеря, что занимали «драконы».
До утра Герхард так и не смог сомкнуть глаз. Сигнал к побудке застал его на самом краю лагеря, возле охранного контура. Он вглядывался в даль, словно уже различал в предрассветных сумерках позиции врага.
Они всё прибывали и прибывали, как в дурном сне, – молчаливые, жуткие, смертоносные. Неостановимые. С фронта, с тыла, с флангов. Тощие всадники пробивали оборону рыцарей и откатывались назад, а в каждую образовавшуюся брешь врубались птицы Лэнга, распространяя вокруг себя хаос и панику. Ровные поначалу колонны рыцарей смешались, разбились на отдельные отчаянно сражающиеся в окружении отряды.
– Сплотить ряды! Не позволяйте им отделять вас от остальных! – Герхард с затаённой злостью смотрел, как тают силы рыцарей. Почему они такие идиоты? Почему они не могут просто держаться вместе? Не воины – овцы в отаре, полностью подвластные лютующей вокруг волчьей стае…
«Ничего. Это ничего. Бой ещё не проигран… Пока жив хоть один гвардеец, полк будет существовать! А когда мы отбросим этих тварей обратно туда, откуда они пришли, Великий Магистр признает мои заслуги. Не может не признать! Может быть, я даже стану мастером войны…»
Герхард сражался отчаянно, как в последний раз. Он не мог допустить даже мысли о поражении. Чудь ведь уже побеждала под его командованием! Почему теперь он не может заставить врагов отступать?
Накопитель на поясе с едва слышным щелчком разрядился. Рано, слишком рано… По его прикидкам, он, Герхард, ещё не должен был истощить даже свой внутренний резерв, но ощущения говорили об обратном: холодок в груди и тянущая боль в висках указывали на то, что магической энергии у Герхарда не осталось. В другой ситуации он бы постарался хоть ненадолго выйти из боя, чтобы подзарядиться, но не теперь. Некому доверить командование на то время, пока его не будет с полком. Да и что такое для чуда – воина! – магия? Всего лишь инструмент. Полезный, но не единственный. Чуд умеет убивать и честной сталью.
Где-то позади, в отдалении боевой рог заиграл команду отступать.
– Кто?.. Какого демона?!
Это была измена, и Герхард точно знал, кто за ней стоял.
«Проклятый сосунок! Решил воспользоваться ситуацией и оспорить мой приказ? Не выйдет!»
Прорубаться обратно к своим было сложно – гораздо сложнее, чем раньше. И всё же сейчас его вёл вперёд не только азарт, но и ярость: изменник должен быть казнен! Сейчас или никогда. Группы рыцарей тут и там уже начали организованно отступать, изо всех сил стараясь не превратить отход в паническое бегство – ещё немного, и гиперборейцы будут праздновать лёгкую победу. Ещё немного…
Алый плюмаж на шлеме Эрика реял над морем голов, подобно кровавому знамени. Герхард уже мог различить его силуэт в толпе: вот он рубанул мечом по протянувшейся к нему руке с шамширом, отступил за спины двух узурпаторов из своего отряда и вновь поднял боевой рог, командуя отход. Самым отвратительным было то, что ему – ему! – повиновались не только его бойцы, но и прожжённые ветераны, старые, опытные вояки. Герхард почувствовал, как глаза застилает кровавая пелена.
Эрик, казалось, до последнего не ждал удара. Он видел – не мог не видеть – широкий замах, оглянулся по сторонам, видимо, ожидая найти там притаившегося врага, и даже не поднял меч, чтобы защититься. Когда его голова, разбрызгивая кровь из сонных артерий, покатилась по пропитанной кровью земле, Герхард успел увидеть, как в его стекленеющих глазах отражается удивление пополам с горькой обидой.
– Держать строй! Не сметь отступать!
Группа ветеранов вокруг него сплотила ряды, но это уже ничего не могло изменить. Остатки полка, выжившие в мясорубке, которой стало это наступление, покатились, как волна, назад, на старые позиции. Пока это было организованным отступлением, но Герхард видел, что, стоит гиперборейцам поднажать ещё немного, оно превратится в паническое бегство.
– Нет! Не сметь! Это приказ! – с тем же успехом можно было бы останавливать словами бурю.
Герхард замер, в бессильной ярости сжимая кулаки. Верные ему рыцари прикрыли его своими телами, как живым щитом. Ветераны уже не нуждались в приказах, за годы совместной службы они научились понимать своего командира без слов. Он окинул взглядом картину сражения. Положение было безвыходным, и он почувствовал, как снова опускается на глаза алая пелена гнева. Что ж, если им суждено умереть или отступить, пусть как можно больше врагов уйдёт с ними в небытие. Пусть об этой атаке слагают легенды потомки!