о время перехода из Кабарды в Кисловодск. За то время, что братья скрывались в горах, они обросли бородами, и Андрея многие принимали за государя. Действительно, сходство было». Но спокойная жизнь уже не восстановилась, и через два дня им пришлось бежать. На одну телегу сели Кшесинская с Вовой, ее сестра с мужем и Зина[192], будущая жена Бориса, с компаньонкой. Возле Пятницкого базара к ним присоединились Борис и Андрей, которые приехали в экипаже. Тут же Юлия с мужем перебрались в этот экипаж, а Андрей и Борис соединились со своими любимыми. «Картина была тяжелая, подвигались кто на чем попало, некоторые шли пешком, волоча на плечах свое последнее имущество. Мы, конечно, не знали, что делается кругом нас, и где были большевики. У всех была одна и та же мысль: скорее уйти подальше от них каким угодно способом.
На полпути до Тамбиевского аула вся наша колонна беженцев попала под артиллерийский огонь большевистской батареи. Снаряды рвались над нашими головами, и паника поднялась ужасная. Кто стал гнать лошадей вперед, кто бросился в сторону от дороги, чтобы укрыться от опасности. Среди этой паники вдруг в мою телегу вскакивает совершенно ошалелый военный врач и ложится на живот, не обращая внимания на то, что и без него нам в телеге было тесно. Даже в такие трагические моменты это было очень смешно. К вечеру вся беженская колонна стянулась в Тамбиевский аул, но из-за возникшей паники все перепуталось, и пришлось довольно долго друг друга разыскивать, что было нелегко».
Заночевали кто на телегах, кто под ними, ели, что удалось раздобыть. На следующий день колонна двинулась дальше в сторону Бекешевской станицы, потом лишь чуть-чуть передохнув, отправились в путь. Ехать пришлось ночью, что не добавляло хорошего настроения, за каждым кустом виделась засада, до места беглецы добрались лишь на рассвете.
Прикрывал отступление беженцев все тот же генерал Шкуро, который, хоть и имел сравнительно небольшое число казаков, умел поставить дело таким образом, что казалось, будто бы их целый полк. Так что идущие вслед за колонной беженцев большевики остерегались нападать на людей.
Далее беженцы продвигались вдоль берега, рассчитывая на то, что если большевики достанут их и там, можно будет сесть на пароход и убраться за границу. Назывались три относительно безопасных города: Анапа, Туапсе, Новороссийск.
С приездом генерала Покровского[193] все начали чувствовать себя уже более уверенно.
До Туапсе наши герои добрались на поезде, все сидения которого были разорваны, стекла побиты, и двери частично сорваны со своих мест. Такое чувство, что прошло много лет, или в этих местах произошла какая-то глобальная катастрофа. Большевики с таким остервенением уничтожали все хорошее и удобное, словно не собирались и сами продолжать жить в этом мире, а должны были, убив всех, все и вся, массово самоликвидироваться.
21 октября они добрались до Туапсе, где следовало сесть на пароход. Он назывался «Тайфун», это было старое английское рыболовное судно, которое явно не предназначалось для перевозки пассажиров, тем более таких пассажиров как великие князья и их семьи. «Многие из нашей группы беженцев были уверены, что великая княгиня Мария Павловна откажется сесть на подобный ужас, и не входили на него, ожидая ее приезда. Пароход был настолько мал, что возникло сомнение, может ли он принять на себя всех нас. Но вот приехала великая княгиня, любезно поклонилась капитану, который ее встретил у сходней, и как ни в чем не бывало смело вошла на пароход, поднялась на верхний мостик, невозмутимо уселась в кресло, наблюдая оттуда, как стали грузиться все беженцы. Видя такое отношение к пароходу, все колебавшиеся в смущении покорно пошли за великой княгиней. На пароходе было всего три каюты, капитана и офицеров, которые они предоставили великой княгине». Таким образом, на пароходе собралось 96 пассажиров. Кают не было, коек тоже. Пришлось стелиться прямо на палубе. Несмотря на невозможные условия, все были настолько переутомлены, что заснули сразу. «Ночью вдруг всех охватил какой-то истерический смех, хотя ничего смешного не было, напротив, но нервы у всех были натянуты, и, когда чувство страха прошло, наступила реакция. Началось все с того, что ночью кому-то надо было идти в уборную, но повсюду лежали беженцы, и тот, кто вставал, невольно наступал на кого-нибудь. Вот раздается возглас, не обиженный, а деловой, как будто речь идет о простой вещи: “Послушайте, вы мне наступили на нос”. – “Извините, пожалуйста, но так темно”. Сейчас же слышен другой возглас: “Милостивый государь, будьте осторожны, вы мне наступили на пальцы”. Опять тот извиняется и продолжает шествовать, вызывая по дороге все те же возгласы: “Вы наступили на меня”. На третьем или четвертом возгласе, конечно, все начинали хохотать, и так заразительно, что другие тоже стали вторить. Потом было затишье, пока снова кто-нибудь не начнет гулять и наступать на чужие носы и пальцы. Так до самого утра эти возгласы раздавались по всей палубе и всю ночь вызывали всеобщий хохот».
Так 22 октября (4 ноября) 1918 года они добрались наконец до Анапы. Прибытие состоялось на рассвете, разумеется, их никто не ждал, пароход тут же отчалил, собираясь в обратный путь, дабы забрать оставшихся. Теперь оставалось выяснить, не сменилась ли в городе власть? Это по тем временам было достаточно просто. Пришлось выслать вперед себя разведку.
На их счастье, все было спокойно, и уже без приключений беглецы добрались до скромной гостинцы «Метрополь». Когда же все худо-бедно устроились, Вова по своей всегдашней привычке болеть в дороге где-то подхватил испанку. Кшесинская пришла в ужас, откуда в такой глуши как Анапа возьмется хороший доктор, но доктор нашелся, и не какой-нибудь, а придворный доктор из Петербурга, который, так же как и наши герои, был вынужден бежать из столицы, опасаясь за свою жизнь и жизнь своей семьи.
В ноябре закончилась Первая мировая война, и к концу года в Анапу приехал начальник английской базы в России генерал Пуль[194] в сопровождении состоявшего при нем генерала Гартмана. Одним из первых он нанес визит великой княгине Марии Павловне, передав ей предложение английского правительства немедленно выехать за границу вместе с великими князьями, находящимися при ней. Но та отклонила заманчивое предложение, просив передать, что в настоящее время они находятся в полной безопасности, и заявила о своем непреклонном решении покинуть пределы России лишь в том случае, когда другого выхода не будет. Тогда генерал посоветовал Андрею вступить в добровольческую армию, на что великая княгиня возразила, что члены правящей династии не могут принимать участие в гражданской войне.
Тем горше было ее разочарование, когда в марте Борис и Зина сообщили о своем непреклонном намерении немедленно покинуть Родину.
После взятия Кисловодска добровольческой армией Кшесинской удалось вызвать к себе горничную Людмилу и слугу Ивана, и, о чудо, те умудрились привезти оставленные там впопыхах вещи. Это было очень кстати, с собой великая балерина взяла всего 2 платья и смену белья, а за полгода одежда страшно износилась.
В мае положение резко изменилось в лучшую сторону, весь Северный Кавказ был окончательно освобожден от большевиков, так что было решено вернуться в Кисловодск, где они заняли те же дачи, что и до побега. Лето и осень прошли достаточно безмятежно, элита уже научилась обходиться без самых необходимых вещей, и относительное затишье считало за милость судьбы. Зимой же положение в театре военных действий резко ухудшилось. Белые отступали, было решено срочно покинуть Кисловодск и отправиться в Новороссийск, откуда, в случае надобности, легче было уехать за границу.
30 декабря около 11 часов они уже были на вокзале, где ждали два вагона, первого класса для великой княгини и великих князей, а также туда нужно было устроить больных и с пассажиров детьми, и вагон третьего класса – для всех остальных. В том же вагоне оборудовали кухоньку, на которой готовили. Андрей должен был находиться в вагоне первого класса рядом с матерью, но узнав, что Юлия заболела, поменялся с ней местами. Спать приходилось на деревянных сидениях, но все это были пустяки, куда хуже пришлось тем несчастным, для которых в вагонах не нашлось места.
Грязные, полуголодные люди справляли новый год, поздравляя друг друга, стараясь сделать хоть какие-нибудь подарки, точно по мановению волшебной палочки в вагоне третьего класса появилась бутылка шампанского, и всем, кто там был, досталось по незабываемому глотку.
Добравшись до Новосибирска, беглецы первым делом отправились договариваться относительно мест на пароходе, но никаких пароходов не было. Вернее, был один, до Константинополя, но он вез больных сыпным тифом, и никто не решился попытаться спастись ценой заражения.
В ожидании лучшей возможности беглецы шесть недель прожили в вагоне, который почти не отапливался, и это зимой! Чтобы хоть как-то согреться, пришлось пилить старые телеграфные столбы, о том, чтобы снять жилье или хотя бы жить на вокзале не было и речи, кругом свирепствовал сыпной тиф, единственный способ не заразиться – не вступать в контакт с заболевшими. Понятно, что на вокзале, куда все время пребывали санитарные поезда, контакта с больными было не избежать. Возможно, большинство в результате так бы и померли в продуваемых со всех сторон вагонов, если бы Кшесинскую не обнаружил генерал Н.М. Тихменев[195], который заведовал всеми железными дорогами: он дал своей любимой балерине прекрасный салон-вагон, где она смогла разместиться со своей семьей.
На самом деле за эти шесть недель можно было несколько раз сесть на пароход, идущий до Константинополя, где они бы в человеческих условиях дождались следующего парохода, идущего в Европу, но великая княгиня была согласна только на прямой рейс. Наконец подходящее судно нашлось: итальянский пароход шел до Венеции с остановкой в Константинополе. К тому времени стало понятно, что прямого рейса до Франции можно и не дождаться. Во Франции у Кшесинской была вилла. Последнее, до чего еще не добрались лапы большевиков.