Кто стучит на машинках?
Кто ездит в Москву за новой партией литературы?
Кто из педагогов университета вступил в связь со студентами для чтения антисоветчины?
Господин Ой-Ой-Ой предлагает мне любезно выпить водички из графина, подчеркивая, что вода сия родниковая, экологически чистая. "Мы привозим ее из артезианской скважины".
Из любопытства пью воду власти.
Хороша и вкусна!
Затем беру паузу и прошу разрешения посетить туалет.
Мурлыка давит пальцем незаметную кнопку, входит мой вожатый, и мы вдвоем следуем в туалет в конце коридора по ковровой дорожке.
Краем глаза замечаю на крючке в двери кабинета табличку на витом золоченом шнуре: "Внимание! Идет допрос". Точно такой же медалью украшена дверь наискосок. Там жали словом на Леньку Юзефовича, которому угрожали увольнением отца, ведущего специалиста на секретном заводе.
В туалете - зажмурься, целомудрие - я журчу родниковой водой в присутствии проводника, который норовит из-за плеча заглянуть в писсуар, дабы пресечь уничтожение микропленки.
Этот абсурд догляда вызывает в душе тихий хохот.
Босх.
Вода всегда была орудием пытки в босхианском аду, наравне с огнем и смолой. Грешники тонут, захлебываются, выплывают, пытаются ухватиться за соломинку. Но особенно страшна пытка, когда вода замерзает и превращается в лед. Лезвием льда грешника режут адские бестии. В полынье с ледяной водой тонут клятвопреступники. По льду мчат к погибели на огромных коньках сластолюбцы.
Этот страх перед водой и потопом в крови у всех голландцев.
Голландия, как известно, расположена ниже уровня моря и обороняется от натиска океана в часы прилива цепью китайских стен, камнем плотин, сетью бесчисленных каналов, призванных укротить напор воды и разлить девятый вал по стаканам.
В кровь нидерландской истории вошла хотя бы ночь накануне праздника Святой Елизаветы 18 ноября 1421 года, когда страшное наводнение в дельте Рейна перегородило силой шторма сток речных вод и затопило низовые земли.
Малый потоп унес почти сто тысяч покойников в открытое море.
У Босха есть картина, которая дошла только в двух копиях учеников, "Св. Христофор".
Стена воды высотой с колокольню собора Св. Иоанна в Хертогенбосе накатывает на Нижние земли. Услышав рев воды и увидев на горизонте роковой вал, сотни крохотных фигурок на городских площадях и улицах пытаются спастись от воды.
Одни лезут на деревья, другие карабкаются на крыши, третьи обреченно скачут на лошадях прочь от потопа, который накатывает со скоростью курьерского поезда, глупцы пытаются спастись на спинах индюков и свиней, а монахи мошкарой облепили крышу собора, откуда бессильно видят роковой вал потопа высотой с Вавилонскую башню...
Ревущий вал пенной воды составлен из глоток жадных рыбин, которые готовы проглотить горловинами водоворота все живое.
Только одному великану Святому Христофору не страшен потоп, который едва ли затопит его колени.
С отрешенным лицом блаженного идиота, в раздутом бурей алом плаще он бредет по колено в идущей воде с исполинским посохом.
На плечах Христофора сидит младенец Христос с детской вертушкой-пропеллером в руках, которая одна занимает его любопытный взгляд. Святое дитя не видит мировой казни и не слышит ревущего тиграми последнего вала.
В грозовой вышине потопа над грешной землей виден сияющий светом молний Бог, Творец ужаса, сидящий на круглой стеклянной мировой сфере - Mundus, - в боках которой отражается опрокинутый проклятьем мир.
Ликует один Антихрист, который косматым нагишом мчит с упоением скорости, по склону воды лавируя на доске, прообразе нынешнего виндсерфа.
Эта мрачная аллегория всеобщей гибели вопиет к душе зрителя: спасения не будет ни грешникам, ни святым. Бог бросил мир на съедение рыбам.
Челяба (то есть "яма", на уральском диалекте Челябинск - это "Яминск").
В челябинском КГБ меня дежурный офицер приводит в кабинет подполковника Забыл.
Кроме хозяина, в кабинете сидят еще два подполковника и один майор! Ну и ну.
Встреча с недавним студентом обставлена в самых героических декорациях психологического нажима.
Правда, все трое за час не проронили ни слова и сидели, как истуканы.
Подполковник Забыл берет инициативу в свои руки.
Он фальшиво интересуется моей службой, говорит, что доволен положительными характеристиками из части и прокуратуры. Он не скрывает, что я под колпаком, и вдруг предлагает помочь КГБ разобраться с настроениями моего приятеля по университету рядового Владимира Виниченко и выяснить, что за роман он собрался писать? Разговор с ним следует провести только в номере гостиницы "Челябинск". Номер на мое имя уже забронирован, на двое суток, а ВВ для встречи со мной уже получил на завтра увольнение из части.
Я с иронией изучаю подполковника Забыл, который, видимо, принимает меня за круглого идиота, каковой, во-первых, не догадается о том, что весь разговор будет записан, а во-вторых, уверен, что я с легкостью подставлю друга и полезу в карманы его настроений. И уж тем более у Володьки у самого хватит ума, чтобы понять причину такой заботы о встрече друзей, которые не виделись полгода.
Я могу спокойно отказаться от предложения, но нам бы с ВВ позарез надо увидеться, надо обговорить поведение в суде, надо еще раз подогнать заподлицо показания на процессе, другой такой оказии больше не будет...
М-да, есть над чем подумать.
Вы все взвесили, с легкой угрозой спрашивает Забыл.
Я отбрыкиваюсь.
Не лучше ли вам самим задать ему все вопросы?
Зачем мне исполнять чужую работу?
И чем я вдруг обязан такому доверию накануне процесса, где сам прохожу свидетелем?
Вы отказываетесь нам помочь? Теряет терпение хозяин кабинета.
Тут я перестаю настаивать на своем героизме.
Против лома нет приема.
Здесь важно выиграть время и переиграть бестолочь.
Бишкиль.
Через пару дней эта бессмыслица получает нежданное объяснение в разговоре с капитаном Самсоньевым.
Послушайте, товарищ капитан.
Мы вышли из штаба размять ноги малой прогулкой от крыльца до офицерской столовой. Мартовский снег слепит отражением солнца. Как всегда на Урале, весна начинается бурным половодьем света и полыньями лазури в небе, быстро набирающем высоту.
Начну с лестной правды. Я заметил, что в армейских органах идиотов намного меньше, чем на гражданке.
И не поверите, даже рад этому обстоятельству, товарищ капитан.
Согласитесь, та невинная детская моча в утке, которую в Перми пытаются выдать за сопротивление советской власти... всякое чтение популярных научных книжек или догадок Авторханова о смерти Сталина не способны произвести впечатление ни на одного мало-мальски нормального человека. Читали мое надзорное дело?
Капитан делает вид, что не понимает, о чем я спрашиваю.
Лейтенант, у вас культ собственной личности. Какое надзорное дело? Неужели бы кто-нибудь позволил врагу советской власти свободно разгуливать на свободе?
Бросьте, капитан, с вашим чувством юмора читать всерьез о моих преступлениях невозможно. Кроме того, я уже не на свободе.
Мы входим в пустую столовую, где при виде особиста официанты-солдаты кидаются менять скатерть на столике. Всем известно, что Самсоньев чтит чистоту. Особист просит чаю и горку бутербродов с икрой.
В кладовке при столовой у капитана отдельная полка с деликатесами и табличкой: "к-н Самсоньев: икра лососевая в банках 3 шт., икра паюсная 1 шт., крабы 1 шт., печень гусиная 2 шт., балык развесной, семга малосольная, грузди маринованные...", и т.д.
Полка всегда задернута шторкой.
Меня все еще мутит от пищи в зоне, и от икорки я отказываюсь.
Так вот, товарищ капитан, Гоголь все еще прав, беда России - плохие дороги и дураки.
Вы в курсе, какого дурака мне предложили свалять?
Капитан естественно пожимает плечами. Я естественно ему не верю.
Хорошо. Представьте себе, что вам неизвестно, как мне позавчера предложили в вашем Управлении встретиться с другом в гостиничном номере и задать пару идиотских вопросов о его политических настроениях.
На кого это было рассчитано?
А что если кролики перемигнулись и устроили для аппаратуры радиоспектакль? А что если они обменялись записками про уши у стен? А что если я просто встретил своего друга на улице у подъезда и нам хватило двух слов, чтобы разоблачить провокацию, зайти в номер на пять минут для ироничного выступления в эфире, а потом спокойно уйти в ресторан, чтобы поговорить по душам? (Все так и было). Честное слово, меня удручает в этом абсурде только глупость.
Я вижу, что мой язвительный настрой наконец задевает чувствительность капитана госбезопасности.
Отпив чайку, Самсоньев, достает свой серебряный портсигар, вытаскивает из-за резиночки зарубежную сигаретку, разминает табак, шикарно вставляет в янтарный мундштук и щелкает ненашенской зажигалкой.
У него есть даже своя личная пепельница с шомполом для мундштука, которую мчит к столу дежурный солдат на всех парах страха.
Что ж, предположим, лейтенант, что поведение подопытных кроликов было, конечно же, предусмотрено.
Обставлять с такой помпой рядовую прослушку?
Ждать от вас искренности в ответ на прессинг?
Не принимайте нас за конченых идиотов. Мы порой бываем глупы по службе, но не настолько, чтобы быть круглыми дураками по жизни.
У меня есть предположение, почему это свидание стало возможным.
Хотите услышать?
Да, хочу.
Так вот, лейтенант, все дело в Москве. Рыба гниет с головы.
И вот больной голове хочется знать, что там, в душе у этих парней, накануне самого крупного закрытого политического процесса в провинции за последние годы? Ведь в той утке с мочой, как вы сказали, плавает только в Перми чуть ли не полсотни людей. Всю эту мошкару нужно хорошенько обжечь паяльной лампой.
И вот больная голова требует у здоровой отчета о настроениях свидетелей, причем, ясное дело, наверху нужен хороший отчет о том, как перековались и раскаялись грешники.