В Польше, Восточной Германии и Венгрии политическая оппозиция русским была тесно связана с представителями гуманистического социализма. Во Франции, Германии и в меньшей степени в Англии ведется живая дискуссия о Марксе, основывающаяся на достоверном знании и понимании его идей. Из литературы на немецком языке достаточно упомянуть статьи, опубликованные в «Marxismusstudien» и написанные по преимуществу протестантскими теологами. Французская литература по этому вопросу представлена шире – ее авторами являются как католические богословы, так и профессиональные философы, марксисты и не-марксисты[222].
Оживлению марксистского гуманизма в англоговорящих странах мешает то обстоятельство, что до недавнего времени «Экономическо-философские рукописи 1844 года» не были переведены на английский язык. Тем не менее такие ученые, как Т. Боттомор и его сторонники, разделяют идеи марксистского гуманизма, высказываемые вышеупомянутыми авторами. В Соединенных Штатах самой значительной работой, позволившей понять гуманизм Маркса, является «Разум и революция» Герберта Маркузе[223]. Работа Раи Дунаевской «Марксизм и свобода»[224] с предисловием Маркузе также является ценным вкладом в марксистско-гуманистическое учение.
Указание на тот факт, что русские коммунисты были вынуждены утверждать наличие серьезного расхождения между «молодым» и «зрелым» Марксом, и ссылка на мнение ряда глубоких исследователей, не соглашающихся с русскими, не являются, однако, доказательством того, что русские (и Д. Белл) не правы. Хотя исчерпывающее опровержение русской позиции, которое было бы желательным, не входит в задачу данной книги, я все же попытаюсь показать читателю, почему позиция русских коммунистов несостоятельна.
Существуют определенные факты, которые при поверхностном рассмотрении могут показаться подтверждающими их позицию. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс больше не пользуются терминами «род» и «человеческая сущность» («Gattung» и «menschliches Wesen»), употреблявшимися в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Более того, позднее, в предисловии к «К критике политической экономии» 1859 года Маркс говорил, что в «Немецкой идеологии» они с Энгельсом «решили сообща разработать наши взгляды в противоположность идеологическим взглядам немецкой философии, в сущности, свести счеты с нашей прежней философской совестью»[225]. Утверждалось, что это «сведение счетов» с прежней философской совестью означало, что Маркс и Энгельс отказались от основных идей, высказанных в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Однако даже поверхностное изучение «Немецкой идеологии» показывает, что это не так. Хотя в данной работе не используются определенные термины, например «человеческая сущность», тем не менее сохраняется основное направление мысли «Экономическо-философских рукописей 1844 года», в особенности концепция отчуждения.
В «Немецкой идеологии» отчуждение определяется как результат разделения труда, которое предполагает «противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом»[226]. В том же абзаце отчуждение определяется, как и в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», следующим образом: «собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней». Здесь мы также находим определение отчуждения с указанием на обстоятельства, уже приведенные выше: «Закрепление социальной деятельности, это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет наши расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии»[227].
Четырнадцатью годами позднее в полемике с Адамом Смитом (в 1857–1858 годах) Маркс использовал те же предположительно «идеалистические» аргументы, что и в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», утверждая, что необходимость работать сама по себе не ограничивает свободу (при условии, что это не отчужденный труд). Маркс говорит о «самореализации» личности – и «тем самым истинной свободе»[228]. Впоследствии та же идея – что цель человеческой эволюции есть развертывание человека, создание «богатого» человека, преодолевшего противоречие между собой и природой и достигшего истинной свободы, – нашла выражение во многих местах «Капитала», написанного уже «зрелым» Марксом. Как упоминалось выше, в третьем томе «Капитала» Маркс писал: «По ту сторону его [царства необходимости] начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе. Сокращение рабочего дня – основное условие»[229].
В других частях «Капитала» Маркс говорит о важности «производства всесторонне развитых людей»[230], «полного и свободного развития индивидуума»[231], «потребности развития рабочего»[232], о том, что частичный человек – это результат процесса отчуждения.
Поскольку Д. Белл – один из немногих американских авторов, заинтересованных Марксовой концепцией отчуждения, я хочу показать, почему его позиция, которая, по сути, не отличается от позиции, занятой русскими коммунистами, также несостоятельна, хотя и по противоположным соображениям. Главная претензия Белла сводится к тому, что интерпретировать Маркса с позиции гуманистических писателей – значит, продолжать мифотворчество. Он утверждает, что «Маркс отрекся от идеи отчуждения в отрыве от экономической системы и тем самым перекрыл дорогу, которая позволила бы провести более широкий, более полезный анализ общества и личности, чем это делают захватившие ведущие позиции марксистские догматики».
Такое утверждение и двусмысленно, и ошибочно. Может показаться, что Маркс в своих поздних работах отверг идею отчуждения в ее гуманистическом смысле и превратил ее в «чисто экономическую категорию», как дальше говорит Белл. Но Маркс никогда не отрекался от идеи отчуждения в гуманистическом смысле, всего лишь утверждал, что она не может быть оторвана от конкретных и реальных жизненных процессов отчужденного индивида. Это немного отличается от попытки создания чучела «старого Маркса», отрекающегося от концепции человеческого отчуждения «молодого Маркса». Белл, должно быть, совершил такую ошибку, польстившись на клише удобной интерпретации Маркса. «Для Маркса единственной общественной реальностью является не человек, не индивид, а экономический класс людей. Индивиды и их мотивы ничего не значат. Единственная форма сознания, которая может преобразоваться в действие и которая может объяснить историю, прошлое, настоящее и будущее, – это классовое сознание». Попытка доказать, что Маркс интересовался не индивидом, а массами, – это то же, что заявлять, якобы он интересовался не человеком, а только экономическими факторами. Белл не видит – по крайней мере никак не упоминает, – что Маркс критиковал капитализм именно за то, что он разрушает личность индивида (и за то же самое критиковал «грубый коммунизм»). Утверждение, будто ход истории может быть объяснен только коллизиями классового сознания, – это констатация факта, относящегося к предшествующей истории, а вовсе не свидетельство того, что Маркса не волнует судьба индивида.
К сожалению, Белл ошибочно цитирует текст Маркса, имеющий решающее значение для доказательства высказанного им утверждения. Он так говорит о Марксе: «Заявляя, что не существует никакой человеческой природы, «от рождения присущей каждому отдельному индивиду» (как Маркс делает это в шестом тезисе о Фейербахе), а только классы, он вводит новую личность, новую абстракцию».
Но что же на самом деле говорит Маркс в шестом тезисе о Фейербахе? «Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений.
Фейербах, который не занимается критикой этой действительной сущности, оказывается вынужденным:
1) абстрагироваться от хода истории, рассматривать религиозное чувство [Gemut] обособленно и предположить абстрактного – изолированного – человеческого индивида;
2) рассматривать поэтому человеческую сущность только как «род», как внутреннюю, немую всеобщность, связующую множество индивидов только природными узами»[233].
Маркс не говорит, как пишет Белл, что «не существует никакой человеческой природы, «от рождения присущей каждому отдельному индивиду», – он утверждает нечто совсем иное, а именно: «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду». И это главный момент противопоставления «материализма» Маркса идеализму Гегеля. Маркс никогда не отказывался от своей концепции человеческой природы (как мы показали, процитировав отрывок из «Капитала»), однако эта природа не чисто биологическая и не абстрактная – это нечто, что может быть понято только исторически, потому что она раскрывается в истории. Природа (сущность) человека может быть выведена из многих своих проявлений и искажений в истории; она не может рассматриваться как таковая, как статистически подтвержденное нечто, что «вне» или «выше» каждого отдельного человека, но как нечто, существующее потенциально и проявляющееся и изменяющееся в историческом процессе.