В дополнение к этому Белл неверно понимает концепцию отчуждения. Он определяет отчуждение как «радикальный распад на субъекта, который стремится управлять собственной судьбой, и объект, которым манипулируют другие». Как следует из моих доводов (и доводов наиболее серьезных исследователей проблемы отчуждения), это совершенно неадекватное и ошибочное определение. Оно столь же неадекватно, как и утверждение Белла, что дзен-буддизм (подобно другим «современным племенным и общинным направлениям философии» реинтеграции) направлен к «потере чувства самости» и таким образом, по сути, антигуманистичен, поскольку они (сторонники философии реинтеграции, в том числе дзен-буддисты) являются противниками индивидуализма. Здесь нет места для опровержения этого клише, не считая совета более внимательно и менее предвзято читать работы Маркса и буддийские тексты.
Чтобы завершить обсуждение предполагаемого различия между «молодым» и «зрелым» Марксом, следует сказать, что Маркс (как и Энгельс) на протяжении жизни пересматривал некоторые свои идеи и концепции. Он все более отрицательно относился к использованию терминов, близких к идеализму Гегеля; его язык сделался менее восторженным и менее эсхатологическим; возможно, в поздние годы жизни он стал более пессимистичным, чем был в 1844 году. Однако, несмотря на некоторые изменения его взглядов, настроения и языка, ядро философии, созданное «молодым» Марксом, никогда не менялось, и невозможно понять его концепцию социализма и критику капитализма, характерные для поздних лет, не исходя из концепции человека, развитой в ранних работах.
8Маркс как человек
Непонимание и неправильную интерпретацию работ Маркса можно сравнить только с превратной трактовкой его личности. Как и в случае с теориями, превратное толкование его личности продиктовано клише, повторяемым журналистами, политиками и даже социологами, которым следовало бы проявлять большую осведомленность. Его часто описывают как «одинокого» человека, изолированного от своих современников, агрессивного, высокомерного и авторитарного. Каждый, кто хоть немного знаком с биографией Маркса, не согласится с таким представлением, потому что оно плохо согласуется с портретом Маркса – мужа, отца и друга.
В мире, вероятно, известно мало браков, которые являли бы собой такое необыкновенное в человеческом плане совершенство, каким был брак Карла и Женни Маркс. Он, сын еврейского законника, еще подростком влюбился в Женни фон Вестфален, дочь знатного помещика, отпрыска одного из старейших шотландских родов. Они поженились, когда ему было двадцать четыре года; пережил Карл свою жену немногим больше чем на год. Это было супружество, в котором, несмотря на разницу в происхождении, несмотря на постоянные материальные тяготы и болезни, царили взаимная любовь и семейное счастье, возможные только в случае, когда два человека обладают исключительным умением любить и глубоко любят друг друга.
Младшая дочь Маркса, Элеонора, описывала отношения между своими родителями в письме, написанном незадолго до смерти ее матери и примерно за год до смерти отца. «Мавр [прозвище Маркса], – писала она, – снова одолел свою болезнь. Никогда не забуду я то утро, когда он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы пойти в комнату матери. Оказавшись вместе, они снова стали молоды: она – юной девушкой, а он – влюбленным юношей на пороге жизни, а не старым больным мужчиной и не старой умирающей женщиной, навсегда расстающимися друг с другом».
Отношение Маркса к детям было столь же свободным от всякого намека на превосходство и столь же полным плодотворной и деятельной любви, как и отношение его к жене. Достаточно прочесть описание его дочерью Элеонорой прогулок Маркса с детьми, во время которых он рассказывал им истории, измерявшиеся милями, а не главами. «Расскажи нам еще одну милю», – просили девочки. «Он прочитывал целиком Гомера, «Нибелунгов», «Гудрун», «Дон Кихота», «Тысячу и одну ночь» и т. д. Что касается Шекспира, он был «библией» в нашем доме, и редко не касались его наши руки, не твердили наши языки. К тому времени, как мне исполнилось шесть, я уже знала наизусть многие сцены из Шекспира».
Дружба Маркса с Энгельсом была, возможно, еще более уникальным явлением, чем его отношение к жене и к детям. Энгельс был личностью необыкновенных человеческих и интеллектуальных достоинств. Он всегда признавал превосходство таланта Маркса и восхищался им. Он посвятил свою жизнь труду Маркса, хотя никогда не уклонялся от внесения в общее дело собственного вклада и не недооценивал его. Между этими двумя людьми почти никогда не возникало трений или соперничества; чувство товарищества было столь же глубоким, как взаимная любовь, которую так редко можно встретить между двумя мужчинами.
Маркс был творческим, неотчужденным, независимым человеком, работы которого говорят о нем как о человеке нового общества. Он был продуктивно связан со всем миром, с людьми, с идеями; Маркс был тем, что он думал. Маркс ежегодно перечитывал Эсхила и Шекспира в оригинале и в самые тяжелые времена – когда болела его жена – погружался в математику и изучал дифференциальное исчисление. Маркс являлся гуманистом до мозга костей. Для него не было ничего более изумительного, чем человек, и это чувство он выражал в часто повторяемой цитате из Гегеля: «Даже преступная мысль злодея величественнее и важнее, чем чудеса небесные». Ответы на вопросы анкеты, составленной его дочерью Лаурой, очень много о нем говорят: его представление о несчастье – подчинение, самый отвратительный грех – раболепие, а любимые высказывания – «ничто человеческое мне не чуждо» и «сомневайся во всем».
Почему этого человека считают высокомерным, одиноким, авторитарным? Помимо клеветнических мотивов, существуют некоторые причины для такого непонимания. Прежде всего Маркс, как и Энгельс, отличался саркастическим стилем высказываний, особенно письменных, и был бойцом, отличавшимся изрядной агрессивностью. Однако главное заключается в том, что он был совершенно нетерпим к жульничеству и обману и проявлял глубочайшую серьезность во всем, что касалось человеческого существования. Он был не способен вежливо и с улыбкой принимать нечестные объяснения или безответственные утверждения в отношении важных вещей. Маркс был не способен на любую неискренность, касалось ли это личных отношений или идей. Поскольку люди в большинстве своем предпочитают фикции реальностям и готовы обманывать себя и других относительно фактов, лежащих в основе личной и общественной жизни, они действительно должны видеть в Марксе высокомерие или холодность, но подобное мнение больше говорит о них самих, чем о Марксе.
Если и когда мир вернется к традиции гуманизма и преодолеет упадок западной культуры, как в советской, так и в капиталистической формации, он увидит, что Маркс не был ни фанатиком, ни оппортунистом, что Маркс олицетворял расцвет западной человечности – был человеком бескомпромиссной правдивости, раскрывавшей самую суть реальности, и никогда не обманывавшимся ложной видимостью. Маркс обладал несгибаемым мужеством и целостностью, отличался глубокой озабоченностью будущим человечества и отсутствием тщеславия и жажды власти; всегда живой, всегда вдохновленный, оживлявший все, чего касался. Маркс олицетворял западную традицию в ее лучшем проявлении – вере в разум и прогресс человечества. Он представлял собой выражение его концепции человека, который всегда находился в центре его внимания. Человек, который, будучи богат, владеет малым; человека, который богат тогда, когда в нем нуждаются другие люди.
Послесловие
Публикуя эту работу, автор надеялся опровергнуть ложные трактовки философии Маркса и способствовать истинному ее пониманию. Многочисленные переиздания книги, выходившие после 1961 года, свидетельствуют о том, что в определенной мере надежды автора оправдались.
Тем временем возникло много других важных факторов, вызвавших рост интереса к идеям Маркса. Наиболее значительным из них, на мой взгляд, является растущая значимость гуманистического подхода, с одной стороны, в рамках христианского мышления, а с другой – в марксистских социалистических воззрениях. Если говорить о признании важности гуманизма Римской католической церковью, достаточно упомянуть имена папы Иоанна XXIII, Тейяра де Шардена и таких богословов, как Карл Ранер и Ганс Кюнг; из протестантских мыслителей следует отметить Пауля Тиллиха и Альберта Швейцера.
На противоположном конце философского спектра имеет место проявление нового гуманизма среди мыслителей-марксистов, особенно среди марксистских философов в Югославии, Польше и Чехословакии, но также в Западной Европе и Америке. Выразителями этого социалистического гуманизма явились Дьёрдь Лукач, Адам Шафф, Велько Ковач, Эрнст Блох и многие другие[234].
Несмотря на тот факт, что христианские и марксистские мыслители не сходятся во взглядах – между двумя этими группами существуют глубокие различия, – совершенно ясно, что существует их объединяющее общее ядро: гуманизм. Здесь не место обсуждать природу гуманизма. Достаточно сказать, что это – система мышления и чувств, центром которой является человек, его развитие, цельность, достоинство, свобода; человек как цель сам по себе, а не средство достижения чего-либо; его способность быть активным не только как индивида, но и как участника истории; а также тот факт, что каждый человек заключает и несет в себе все человечество.
Среди великих гуманистов прошлого были Будда, еврейские пророки, Иисус Христос, Сократ, философы Возрождения, представители Просвещения, Гёте и Маркс. Существует непрерывная традиция гуманизма, уходящая на 2500 лет в прошлое, а сейчас развивающаяся в самых разных сферах мысли, в первую очередь – христианской и марксистской, но также среди мыслителей, не принадлежащих ни к одному лагерю, – таких как Бертран Рассел, Камю, Эйнштейн.
Чем можно объяснить такое возрождение гуманизма? Очевидно, реакцией на все возрастающую угрозу человеку, и она двояка. С одной стороны, опасность для духовной жизни человека представляет собой индустриальное общество, в котором человек делается все более отчужденным – всего лишь потребителем, вещью среди вещей, подчиненной интересам государства и экономического производства. С другой стороны, существует также угроза его физическому существованию из-за все ускоряющейся гонки ядерных вооружений. Эти угрозы вызвали во многих мужчинах и женщинах, философах, теологах и обывателях, глубокое и страстное желание бороться с опасностью, поставить заботу о человеке в центр своих мыслей и действий.