[85], оказавшийся истинным мастером своего дела и милейшим человеком, помог мне составить детальный план, благодаря которому пространство в доме было раздвинуто до космических пределов благодаря использованию каждого свободного сантиметра.
Мы изучили программы субсидий на реставрацию жилья и гранты целевой помощи инвалидам и, когда наши планы и чертежи были готовы, пригласили представителя строительной компании, чтобы он оценил их в качестве обеспечения ипотеки. В отличие от мерзкого типа, отправленного к нам колледжем, оценщик из строительной компании благожелательно осмотрел дом и, взглянув на предложенные планы, кивнул. «Дом будет очаровательный, верно?» – сказал он, намекая, что готов утвердить наш дом для ипотеки. В итоге мы смогли сделать хозяйке дома более солидное предложение, на которое она ответила согласием. В тот момент нам казалось, что для нас нет ничего невозможного. Но мы недолго наслаждались домовладением: вскоре после того, как мы подписали необходимые документы, вся мебель была убрана в спальни, а мы сами съехали из дома, уступив его строителям. Дополнительные займы, включая щедрую помощь родителей Стивена, а также субсидии на реставрацию составили сумму, необходимую для полномасштабной реорганизации дома.
Джордж и Сью Эллисы с Мэгги и годовалым Энди на полгода уехали в Чикаго по приглашению Субраманьяна Чандрасекара, знаменитого индийского физика-теоретика и лауреата Нобелевской премии. Чандрасекар был научным сотрудником Тринити-колледжа, но был вынужден переехать в Америку с женой Лолой после оскорбления, нанесенного ему близким другом, Артуром Эддингтоном, в Британском королевском астрономическом обществе в 1933 году. Чандрасекар предчувствовал грядущие исследования черных дыр, предсказав полное сжатие массивных звезд под действием собственной гравитации, а Эддингтон и остальные члены высокого собрания презрительно высмеяли его гипотезы. В Чикаго жилище Чандрасекаров рассчитывалось на бездетную пару. Все в их тихой, уединенной квартире было белым как снег: толстый белый ковер, белый диван и кресла, белые шторы, и все это представляло собой белый кошмар для Сью, гостьи с двумя маленькими детьми, чьи пальчики постоянно были вымазаны липким шоколадом.
Тем временем мы с благодарностью заняли практичный семейный отреставрированный коттедж Эллисов в Коттенхэме на период реорганизации нашего дома номер шесть по улице Литл-Сент-Мэри. Лишь благодаря этому опыту я оценила все преимущества жизни в городе. Дом был чудесный, но изоляция сводила меня с ума, в особенности в сочетании с токсикозом, вызванным беременностью. Стивена приходилось каждое утро возить в Кембридж и забирать оттуда каждый вечер, исключая случаи, когда он не задерживался на работе и успевал подсесть в машину к соседям из Коттенхэма. Роберт был выбит из колеи: он скучал по Иниго и детям на игровой площадке, а мне отчаянно недоставало соседей по Литл-Сент-Мэри, особенно Тэтчеров; попытки работать над диссертацией были бесплодны. Мою депрессию только усугубляли новости с Ближнего Востока о новой конфронтации между Египтом и Израилем и, следовательно, между сверхдержавами. Войска участников конфликта то и дело устраивали рейды по чужой территории, но этим дело не ограничивалось: в ход пускали новое отвратительное средство войны – террористический захват гражданских авиарейсов. Я стала напряженной, раздражительной и, стыдно сказать, вспыльчивой в общении с близкими: Стивеном, Робертом и любимой, но очень уж неторопливой бабушкой, приехавшей из Норвича к нам в гости на неделю в самую жару.
Наконец, вопреки всем ожиданиям, в середине октября дом, который в течение нескольких месяцев напоминал место бомбежки и поддерживался лишь куском металлической арматуры, оказался в достаточно обитаемом состоянии для того, чтобы мы могли вернуться в него. Еще многое предстояло доделать, поэтому каждый день к нам являлись делегации ремесленников, сантехников, штукатуров, маляров, электриков, понимающих, что пришли позже срока, но не виноватых в общей задержке. Как только мы вернулись домой, Стивен и Роберт возобновили свои прежние занятия, а я принялась за отскабливание полов, перестановку мебели, развешивание штор и подготовку новой спальни для младенца в задней части дома. Эта спальня, а также миниатюрный новый санузел рядом с ней заняли место старого санузла с покатым полом на втором этаже. Из окна был виден садик на крыше, устроенный над новой кухней, выступающей за пределы дома во внутренний двор. На месте старой кухни теперь располагалась обеденная зона с большой гостиной, занимавшей весь первый этаж. В ее центре находилась массивная опора, которую строители называли загадочным словом «арэс-джи»[86]. На заднюю стену, построенную из старого мраморнорозового, черного и желтого кембриджского кирпича, мистер Трифт с почтением вернул табличку XVIII века в память о Джоне Кларке.
На верхнем этаже за мансардой, где обитал Роберт, располагалась новая комната, на плане названная «кладовой». Потолок в ней был на десять сантиметров ниже, чем требуется по закону для жилой комнаты, из-за того что в соседнем доме на ней находилось окно. Однако при последнем осмотре строительный инспектор заглянул в эту комнату и бесстрастно заметил: «Из нее вышла бы очень милая спальня, не так ли?» Я поторопилась заверить его в том, что комната будет использоваться по заявленному назначению, что подтверждали коробки и чемоданы, занимавшие бóльшую ее часть. Вскоре открылось истинное предназначение этой так называемой кладовой: она стала великолепной игровой комнатой: безопасная, можно сколько хочешь шуметь, детей не видно, но за них спокойно.
Недели через две, 31 октября, когда все рабочие исчезли, мы устроили праздник, на который пригласили сорок гостей. Все они успешно поместились в наш дом, где теперь удачно сочеталось историческое прошлое фасада и современное удобство начинки. Волнение и хлопоты, связанные с вечеринкой, не прошли даром: на следующий день я уже томилась от известного дискомфорта на кушетке, которую сама же обила днем раньше. Вечером я отправилась в больницу, решив, что больше ни за что не отдам себя и младенца в руки старых грымз из роддома. Я настояла, чтобы роды приняла спокойная, благодушная местная акушерка в родильном отделении больницы.
В небывалом порыве утренней активности в понедельник 2 ноября в восемь часов я родила дочь Люси. Акушерка уделила мне необходимое внимание и затем, что естественно после ночного дежурства, отправилась домой, оставив меня и ребенка на попечение медсестер. Но, как оказалось, восемь утра в понедельник – неудачное время для того, чтобы родиться. Дежурные сестры, помогавшие при родах, помыли и запеленали малышку, а затем тоже отправились по домам, оставив меня в беспомощности на родильном столе, а бедная кроха – в кроватке рядом со мной, но вне досягаемости – кричала, пока ее личико не покраснело. Я страстно желала успокоить ее, но мне велели не двигаться, да и в любом случае я была еще слаба после родов и боялась уронить ее. Я мерзла, лежа на твердом столе, в отчаянии от того, что мир так неприветливо встречает мою крошку.
Через два дня я уже была готова вернуться домой – мне так не терпелось, что я надела пальто и завернула свою милую розоволицую куколку, которая теперь стала значительно спокойнее, в теплую кружевную шаль. Но появился доктор и приказал мне вернуться в постель: он хотел поставить мне капельницу с препаратом железа, чтобы пополнить мои истощенные запасы этого ценного вещества перед отправкой домой. С сожалением я повиновалась и вместо возвращения к Роберту и Стивену погрузилась в чтение книги Томаса Манна «Будденброки» – саги о прусской семье, жившей в конце XIX века. Мое терпение было вознаграждено тем, что на следующий день нас отпустили-таки домой, судя по всему, в гораздо лучшей форме, чем раньше, благодаря введенному мне железу. Было очень приятно вернуться: стоял ноябрь, в саду зацветали последние розы, красивее и ярче, чем розы лета. Роберт пришел домой из детского сада вместе с Иниго вскоре после полудня. Он постучал заслонкой почтового ящика, с любопытством глянул в щель для писем и ворвался в дом, крича: «Где ребенок? Где ребенок?» Увидев сестренку, которая лежала на коврике в детской, он сразу подошел к ней и поцеловал. С тех самых пор, хотя Люси, обретя дар речи, никогда не давала ему спуску, его братское чувство не требовало консультаций доктора Спока: Роберт не проявлял ни малейших признаков соперничества с сиблингами.
В небывалом порыве утренней активности в понедельник 2 ноября в восемь часов я родила дочь Люси.
Хотя отец Стивена и его брат Эдвард уехали в Луизиану на академический год с целью изучения тропической медицины, его мать осталась в Англии, чтобы оказать нам помощь сразу после рождения Люси, так как Стивену уже требовалась значительная поддержка для того, чтобы справляться с повседневными задачами. Он все еще мог подняться по лестнице, но ходил так медленно и неустойчиво, что не так давно ему все же пришлось начать пользоваться инвалидным креслом. На четыре дня моего пребывания в больнице мне требовался заместитель по дому, который был бы терпеливым, понимающим и выносливым и которому Стивен доверял бы полностью. Джордж оставался его неизменным помощником на кафедре, но у него имелась собственная семья и маленькие дети, к которым он должен был возвращаться домой по вечерам. Поэтому Стивен предпочел призвать на помощь свою мать на время моего отсутствия. Она приехала и пробыла у нас в доме еще несколько дней после моего возвращения, демонстрируя доброту, хорошее настроение и энергичность, хотя и сочетающиеся с некоторой отстраненностью. График был весьма утомительный: покупки, стирка, уборка в доме, готовка еды, присмотр за Робертом и Стивеном. То время, когда Стивен брал в руки кухонное полотенце, чтобы помочь с уборкой на кухне, давно миновало. Из-за его болезни было невозможно требовать от него какой-либо помощи в ведении хозяйства, потому что он не мог делать ничего физически. Эта неспособность к практическим