занятиям давала ему то преимущество, что он мог безраздельно посвящать себя физике, и я принимала это как должное: я понимала, что он не хотел бы отвлекаться на такие земные материи, как приготовление пищи, хозяйство и подгузники, какими бы ни были его обстоятельства.
После моего возвращения домой мама приняла пост у Изабель, которая должна была воссоединиться со своей семьей в Америке – ее обуздывающего влияния там очень не хватало. Ненавидя рептилий и пренебрегая советами местных жителей, отец Стивена вступил в смертельную схватку с ядовитой змеей-щитомордником, атаковав ее с помощью рукоятки метлы. Через шесть недель после рождения Люси Стивен собирался заехать к родителям в Луизиану по пути на конференцию в Техас, но, к моему невероятному облегчению, было решено, что он поедет с Джорджем, а я останусь дома с двумя детьми.
Когда обе бабушки удалились, наша повседневная жизнь вновь изменилась: сейчас в ее центре были потребности младенца и Стивена, а в помощниках оказались трехлетний Роберт, няня Иниго и Тельма Тэтчер. Я чувствовала себя очень счастливой, глядя на своих здоровых и благополучных детей. Стивен, однако, беспокоился насчет Люси. Она подолгу спала днем, а ночью вела себя идеально, настолько, что он был убежден, что с ней что-то не так. Он ожидал, что все дети будут такими, как Роберт: активными и энергичными в любое время дня и ночи. Я не разделяла его тревоги. Я просто наслаждалась спокойствием, наступившим в нашем доме после рождения дочери; это время оказалось одним из наиболее стабильных периодов в нашей жизни, в особенности после генеральной перестройки дома.
Стивену уже требовалась значительная поддержка для того, чтобы справляться с повседневными задачами. Он все еще мог подняться по лестнице, но ходил так медленно и неустойчиво, что не так давно ему все же пришлось начать пользоваться инвалидным креслом.
Дом бесконечно радовал меня своей свежестью, чистотой и сравнительной вместительностью, а ребенок радовал еще больше. Дочь была такая крошечная, что я могла удержать ее одной ладонью, и такая тихая, что детский врач, придя проведать нас, даже не заметила ее рядом со мной в постели. Маленькая Люси соблюдала заведенный у нас режим сна и бодрствования, позволяя мне наводить порядок в доме, заботиться о Стивене и Роберте и спать положенное количество часов. Вечером я успевала немного почитать, в то время как Стивен готовился ложиться. У нас существовала негласная договоренность о том, что он будет заботиться о себе настолько, насколько это воз можно, даже если на это требуется время (негласная – так как его обижало любое упоминание о болезни). Он мог раздеться, если я развязывала ему шнурки и расстегивала пуговицы, а затем с трудом втискивался в пижаму; в это время я лежала в постели и читала, наслаждаясь этими минутами как роскошью в конце каждого длинного дня. Стивен всегда долго готовился ко сну, не только из-за физических ограничений, но и из-за того, что его внимание постоянно отвлекалось на что-то другое, чаще всего – на одну из релятивистских проблем. Однажды вечером он переодевался даже дольше, чем обычно; причина стала мне известна лишь на следующее утро. В ту ночь, надевая пижаму и визуализируя геометрию черных дыр, он решил одну из важнейших проблем в их исследовании. Решение заключалось в том, что если произойдет столкновение двух черных дыр, в результате которого получится одна, то площадь поверхности новой черной дыры не может стать меньше, напротив, она должна быть больше, чем сумма поверхностей двух изначальных черных дыр. Иными словами, что бы ни произошло с черной дырой, размер ее не может уменьшиться. Благодаря этому решению Стивен в свои двадцать восемь лет стал одной из крупнейших фигур в области теории черных дыр. По мере того как тема черных дыр приобретала все бóльшую популярность, Стивен становился популярнее среди мирового населения, наделившего его особой харизмой. В Сиэтле мы вышли на орбиту явления, получившего новое имя; теперь же мы, очевидно, пересекли «горизонт событий», область вокруг черной дыры, из которой нет возвращения. Теория предсказывала, что неудачливый путешественник, которого притяжением дыры засосало за горизонт событий, будет вечно растягиваться, подобно спагетти, не имея никакой надежды выбраться наружу или отправить сообщение о том, что с ним стало.
У нас со Стивеном существовала негласная договоренность о том, что он будет заботиться о себе настолько, насколько это возможно, даже если на это требуется время. Его обижало любое упоминание о болезни.
6. Кампании
Год рождения Люси – 1970-й – был также годом принятия Закона о хронически больных и инвалидах. Хотя по всему миру принятие этого закона чествовалось как исторический прорыв в борьбе за права людей с ограниченными возможностями, многие правительства фактически отказывались применять его в полном объеме в течение долгих лет, заставляя людей, и без того находящихся в сложной жизненной ситуации, продавливать его на местах, устраивая собственные кампании. Тем не менее закон действительно придал силу нашим многочисленным жалобам на учреждения, не оборудованные приспособлениями для обеспечения доступа инвалидов.
С младенцем в слинге, толкая перед собой инвалидное кресло со Стивеном, в сопровождении трехлетнего Роберта я шла в первых рядах демонстрации протеста, устроенной кампанией по защите прав инвалидов и их сопровождающих. Высокий тротуар или неудачно расположенная ступенька, не говоря уже о лестнице, представляли собой препятствие, превращающее в остальном вполне осуществимое семейное мероприятие в кошмар. Не будучи достаточно крепкой (мой вес составлял всего 52 килограмма), я была вынуждена устраивать засаду, осматривая окрестности на предмет здорового мужчины, которого могла бы попросить о помощи. Затем приходилось передавать младенца первой попавшейся сочувствующей даме. Затем ангажированный мной мужчина, Роберт и я должны были поднять кресло вместе с его седоком и перенести через препятствие либо установить на него; при этом мы с Робертом должны были следить, чтобы наш помощник взялся за кресло правильно, иначе подлокотник или опора для ног могли отломиться. Наконец я осыпала спасителя смущенными изъявлениями благодарности и мы могли продолжать двигаться к нашей цели. Часто, к моему облегчению, помощники объявлялись сами собой, не дожидаясь моих приставаний. Поднимая кресло вместе со Стивеном, они порой удивлялись: «Чем вы его кормите? Вроде худенький парень, а весит тонну». Я всегда отвечала: «У него все в мозг уходит».
Наши письма протеста в адрес городского инспектора рассматривались с высочайшим пренебрежением, напоминающим о первых встречах Стивена с казначеями Гонвиля и Каюса. Городскому инспектору никогда не приходило в голову, что люди с ограниченными возможностями могут испытывать потребность отправиться в «Маркс и Спенсер»[87], чтобы самостоятельно купить себе нижнее белье; он просто не видел необходимости в такой экспедиции, как будто бы у инвалидов и их семей не было права забираться в такую даль. Несправедливость побудила нас к действию. Почему Стивен должен был переносить дополнительные ограничения, помимо тех, которые достались ему от природы? Почему недальновидные бюрократы усложняли ему жизнь, в то время как он, в отличие от самодовольных чиновников, этого бича Британии 1970-х, использовал свои ограниченные возможности на полную мощность каждый день?
После многочисленных сражений мы убедили художественный театр и киноцентр оборудовать места для инвалидов. Университет начал постепенно пересматривать отношение к обеспечению доступа, как и некоторые наиболее либеральные колледжи. Мы распространили нашу кампанию на Английскую национальную оперу в Колизее, где наши требования были приняты незамедлительно, а также на Королевскую Оперу в Ковент-Гардене, где помощь инвалидам заключалась в перекладывании обязанностей за погрузо-разгрузочные операции на двух престарелых портье, которые однажды, затаскивая Стивена по ступенькам в бельэтаж, уронили его, не в силах справиться с задачей. Как ни странно, отношение городской инспекции к вопросу доступа для инвалидов радикально изменилось, когда Стивен прославился на весь мир; но до этого было еще далеко в те напряженные годы, когда я толкала инвалидное кресло с двумя маленькими детьми на буксире.
Большинство колледжей оттягивали реконструкцию, ссылаясь на недостаток финансирования и невозможность внесения изменений в конструкцию исторических памятников, которыми являлись их здания, без нарушения законов о консервации. Часто в обеденный зал колледжа можно было попасть только через кухню, в которой вас подстерегали такие опасности, как дымящиеся котлы, брызгающие раскаленным маслом грили и груженые тележки; служебные лифты, которыми приходилось пользоваться, одновременно применялись для подъема стопок посуды, подносов с закусками и ящиков с вином. В результате мы всегда опаздывали к Высокому столу, что встречало напыщенное осуждение, как если бы прерывание трапезы было бесконечно постыдным и невоспитанным поступком. Наша баталия с одним из колледжей, достаточно прогрессивным, чтобы допустить в свои ряды женщин, но слишком отсталым, чтобы обратить внимание на требования инвалидов, продолжалась до середины 1980-х.
Кроме ступенек и тротуаров, существовало множество непредвиденных препятствий, с которыми мы сталкивались, выходя на улицу. Однажды я вышла на прогулку со Стивеном, усадив Люси к нему на колени, и переднее колесо коляски застряло в рытвине на дороге, из-за чего оба моих перепуганных пассажира вывалились в грязь. В другой раз, когда Люси уже подросла, нас задержало иное препятствие. Чтобы свести к минимуму количество багажа, я не брала на прогулку ничего, кроме ключа, поэтому и денег у меня с собой не было. Когда мы вошли через чугунные ворота в Кингс-колледж, Люси зорким глазом подметила фургон мороженщика, припаркованный на обочине. Она начала осваивать разговорную речь в возрасте десяти месяцев, когда, лежа на нашей кровати, смотрела на свет лампы и говорила «вет, вет»; так что потребовать мороженого в возрасте одного года для нее не составило труда. Отказавшись принять мое «нет», сказанное извиняющимся тоном, она соскользнула с колен отца и уселась на тропинке у его ног, всем своим видом демонстрируя протест. Я не могла нести ее и толкать коляску со Стивеном одновременно, поэтому мы с Робертом попытались подольститься к нашему взбудораженному повстанцу в васильковом платье и каштановых локонах, но попытки были безуспешны. Мимо шли хористы часовни Кингс, возвращавшиеся с репетиции вечерни; все они остановились вокруг нас, привлеченные выражением столь сильного возмущения таким маленьким существом. Мне показалось, что прошла вечность до того момента, когда нас увидел знакомый Стивена с кафедры и пришел к нам на выручку. Я толкала коляску, а он нес Люси, все еще громко оповещающую мир о своем негодовании, домой – без мороженого.