але восьмидесятых годов популярная пресса стала выражать более активную заинтересованность его личной жизнью. Контраст между физическими ограничениями и силой разума, который позволил ему достичь пределов Вселенной, стал источником вдохновения для многих творческих полетов фантазии, выраженных в причудливой прозе. Кроме того, сам субъект никогда не возражал против публичности: он охотно давал интервью, даже когда приходилось их втискивать в и без того перегруженный график. Джуди беспрекословно взяла на себя дополнительную обязанность по работе с журналистами и съемочными группами, как британскими, так и международными, хотя некоторые академики кафедры возражали против того, что их чайная комната опять превратилась в телевизионную студию.
Я до сих пор очень боялась, что Стивена превратят в гротескного, прикованного к инвалидной коляске персонажа с больным телом и сознанием, исполненного дьявольских намерений раскрыть все тайны науки любой ценой.
Стивен любил озадачивать заезжих журналистов. Он извинялся за то, что был не в состоянии принести четырехмерную модель Вселенной в кабинет, чтобы наглядно продемонстрировать свои теории, или, когда его спрашивали про бесконечность, он отвечал, что об этом можно говорить бесконечно, так что лучше не начинать. Он откровенно признавал свое разочарование в черных дырах, которые до сих пор уклонялись от обнаружения, так как доказательство их существования автоматически гарантировало бы ему Нобелевскую премию. Журналисты записывали эти остроумные и часто загадочные ответы в свои блокнотики, а затем уезжали составлять хвалебные статьи из разрозненных заметок. Очень немногим удавался интеллигентный и правдивый репортаж. Часто их попытки описать внешний вид Стивена не увенчивались успехом из-за нехватки такта, а научная информация доходила до них искаженной интерпретацией студентов и коллег Стивена.
Наиболее бестактным из журналистов оказался телевизионный продюсер команды «Би-би-си» Horizon. «Би-би-си» уже снимало фильм о Стивене шесть лет назад, когда продюсером была моя подруга по колледжу Вивьен Кинг. Фильм получился успешный: она избежала соблазна изобразить Стивена похожим на Доктора Стрейнджлава. Я до сих пор очень боялась, что Стивена превратят в гротескного, прикованного к инвалидной коляске персонажа с больным телом и сознанием, исполненного дьявольских намерений раскрыть все тайны науки любой ценой. К сожалению, второй фильм Horizon оправдал мои худшие опасения. Когда я спросила продюсера, не хочет ли он рассказать зрителям о семье Стивена, он пренебрежительно заметил, что мы с детьми – не более чем фон в жизни Стивена. Шесть месяцев спустя фильм вышел на экран; в кадре, где мы с Тимом и Стивеном обедаем в Университетском центре, прозвучал комментарий одного из студентов: «Ни миссис Хокинг, ни их сын Тимми не заинтересованы в математике, поэтому в их присутствии мы стараемся не говорить о работе». Впоследствии я узнала, что продюсер велел студенту прочитать эту постыдную фразу с листа. Мой бывший научный руководитель, Ален Дейермонд, написал письмо в «Би-би-си», протестуя против ложной информации, заключавшейся в этой фразе. Больше всего меня насмешило то, что документальный фильм «Вселенная профессора Хокинга» начинался с нашей свадебной фотографии. Мои родители, в свою очередь, посмеялись над этой ситуацией: они тоже были на фотографии и за один вечер стали в Сент-Олбансе телевизионными знаменитостями.
Еще до программы Horizon Стивена стали узнавать повсюду. Летом 1981 года с ним выразил желание встретиться почетный ректор Кембриджского университета принц Филипп. Наиболее уместным нам показалось пригласить его в наш дом, где он мог поговорить со Стивеном в спокойной обстановке. Роберт, в возрасте четырнадцати лет имеющий все задатки будущего ученого, переводил ответы отца на вопросы ректора о возрасте Вселенной и о природе черных дыр. Так как визит, назначенный на 10 июня, совпадал с шестидесятилетием нашего гостя, я испекла фруктовый глазированный торт, украсив его полудюжиной свечей, которые Тимми и принц Филипп задули вместе; после этого почетного гостя деликатно, но настойчиво вызвали на следующую встречу.
Когда в Новогоднем почетном списке Британии 1982 года Стивена объявили Командором ордена Британской империи, мы решили учесть опыт инцидента с инвалидным креслом и отправить Роберта сопровождать его при встрече с королевой. Прием в Букингемском дворце был назначен на 23 февраля. Такой повод потребовал обновления гардероба всей семьи, за исключением Тимми, который был еще слишком мал для официального визита и остался дома с моими родителями. Роберт был экипирован первым в своей жизни костюмом; его удалось надеть только один раз, так как к следующему формальному поводу Роберт уже вырос из него. Люси, находясь в расцвете периода мальчишества и предпочитая любой одежде джинсы и футболки, была вынуждена облачиться в платье и пальто, но заявила, что делает это в качестве исключения.
В Лондон мы решили поехать накануне вечером, так как встреча во дворце была назначена на 10 утра, а мы с Робертом должны были со всем управиться вдвоем. Мы остановились в квартире на верхнем этаже здания Королевского общества с видом на верхушки деревьев, растущих на улице Мэлл, и башенки с зубцами вокруг плаца, где обычно проходят парады конной гвардии. Лишь поздно вечером, размещая наши парадные костюмы и аксессуары в шкафу, я поняла, что лакированные туфли Люси пропали без вести. Виновница беззаботно развалилась на диване в своих старых потертых школьных башмаках и, казалось, была вполне довольна тем, что ей придется явиться во дворец в таком виде, как будто она только что слезла с дерева. Жена консьержа сказала, что обувной магазин есть в конце Риджент-стрит, но сомневалась, продают ли там детскую обувь. Мы поняли, что завтрашнее утро начнется гораздо раньше, чем мы планировали. Оставив Роберта кормить Стивена завтраком, мы с Люси побежали в обувной магазин и купили ту единственную пару, которая пришлась ей по ноге. Это была ничем не примечательная благопристойная пара из коричневой кожи, достаточно симпатичная, но не такая эффектная, как те блестящие туфли с пряжкой, которые мы забыли дома. Как ни странно, купленные второпях туфли впоследствии оказались изношены до дыр, в то время как лакированные туфельки так и пролежали в нижнем ящике комода, пока не были кому-то отданы.
Несмотря на суматошное утро, мы успели вовремя выехать во дворец. Тем не менее мы не учли, что нам предстоит влиться в автомобильную пробку на улице Мэлл – мать всея дорожных пробок мира. Казалось, что вокруг Букингемского дворца происходит вавилонское столпотворение: улица Мэлл напоминала загруженный и суматошный подъезд к аэропорту Хитроу. Так же как и в аэропорту, большинство прибывающих высаживалось из машин у ворот дворца; лишь избранные, подобно нам, обладали привилегией проезда сквозь гостеприимно распахнутые щедро украшенные ворота дворца, которые так часто показывали в сводках новостей. Мы словно попали в мир, существующий в другом времени и пространстве, где все происходит с точностью часового механизма, но никто не ждет и не опаздывает. Все встречи проходили здесь с безупречной учтивостью и непринужденной легкостью.
Оставив посередине двора автомобиль, который вдруг показался нам ужасно старым и грязным, мы прошли к служебному входу, где нам указали на старинный лифт. Лакей галантно сопроводил нас через лабиринт коридоров мимо роскошных предметов мебели, картин, китайских ваз и изящных скульптур из слоновой кости в остекленных витринах вдоль стен. Когда мы подошли к главной галерее, нас разделили: Роберт и Стивен присоединились к очереди национальных героев и героинь в ожидании награждения, а нам с Люси указали на обитые розовым бархатом стулья, расставленные по периметру роскошного бального зала.
Нам было на что посмотреть в ожидании открытия церемонии. Огромные хрустальные люстры освещали белый с золотом орнамент потолка. В одном из углов зала было устроено что-то вроде маленького храма из красного бархата, заполненного мягким сиянием светильников; там, на страже королевского места под балдахином, стояли пожилые гвардейцы лондонского Тауэра. На балконе в другом конце зала военный оркестр исполнял свой праздничный репертуар, ожидая появления Ее Величества, чтобы перейти к национальному гимну. После ее торжественного выхода происходящее быстро приобрело узнаваемые черты, являя собой нечто среднее между школьным награждением и выпускной церемонией и демонстрируя национальную склонность к пышным зрелищам. Каждый кандидат выходил вперед из казавшейся бесконечной очереди и удостаивался своего момента славы, лицом к лицу встречаясь с Ее Величеством королевой Англии. Люси в тревоге указала мне на пожилого гвардейца, стоявшего позади королевы и начавшего крениться на сторону: он стал жертвой жары, тяжелого костюма и вертикальной позы. Его незаметно унесли из зала ногами вперед, не прерывая церемонии.
Когда Роберт и Стивен появились в боковом проходе в ожидании своей очереди, по моей спине поползли мурашки: в этот момент я была полна любви и гордости. Они прошли к центру зала и затем повернулись лицом к королеве. Трудно было бы представить более впечатляющую пару: неукротимый, но миниатюрный ученый, обездвиженный в своем кресле и широко улыбающийся, и рядом с ним – его высокий, застенчивый светловолосый сын. Стивен имел полное право улыбаться до ушей, довольный своим успехом. Возможно, в его улыбке была доля иронии. Юный иконоборец, непримиримый молодой социалист выдвинут правительством тори на получение одной из самых престижных почестей от монарха и обласкан правящими кругами, презираемыми им в молодости.
Во время обеда в шикарном лондонском отеле мы рассматривали орден: изящный крест, покрытый красно-синей эмалью, висел на красной ленте с серым краем. Надпись «Для Бога и Империи», как и сам дворец, принадлежала к тайнам и мифологии прошлого века. Когда мы изучали буклет с информацией, который прилагался к ордену, то обнаружили там единственную привилегию, которой могли воспользоваться: Люси, как дочь командора Британской империи, имела право венчаться в часовне ордена в соборе Святого Павла. «Будем надеяться, что по такому случаю она не забудет свои туфли», – сухо заметил Роберт.