Кладбища. На основании некоторых признаков можно установить, что древние славяне, подобно многим другим примитивным народам, хоронили своих мертвых в жилищах или вблизи них, основываясь на веровании, что душа и после смерти продолжает обитать в своем жилье. Равно существовал обычай, подтвержденный в некоторых местах находками, хоронить детей под порогом дома. Однако археологические данные по этому вопросу до сих пор очень редки и не вполне достоверны.
Р. Мерингер пытался объяснить этот первоначальный обычай славянского погребения путем лингвистических сравнений. Он предполагал, что сл. «хлев» не возникло из заимствования гот. слова hlija, как это обычно полагают, но из гот. hlaiw, и, скорее всего, в ту эпоху, когда это слово у германцев обозначало не только жилище, но и могилу.
Проф. И. Янко[202] проводит аналогию и с церковнославянским «зьkątati» — погребать, собственно спрятать в доме и ст. чешск. — pokutiti — погребать.
Славяне уже издавна выбирали подходящие места, поодаль от поселений, для погребения своих умерших; в особенности они стали обращать на это внимание, когда, в течение I тысячелетия по Р.Х., они начали вести оседлую жизнь. Обычно это были места у проточных вод, в лесах, на небольших возвышенностях, на холмах или городищах. Особо излюбленным местом погребения было распутье дорог[203]. Эти обычаи долго и упорно продолжали существовать и даже в то время, когда у славян появилось христианство, установившее для погребения места около церкви. Об этом обычае говорят у чехов церковные запрещения эпохи Братислава I (1039 г.) и II (1092 г.). О том же у померанских славян повествует Эббо (Vita Ottonis, I, 12): «Ne sepeliant mortuos inter paganos in silvis aut in campis sed in cimiteriis». На Руси об этом встречается в запрещениях новгородских еп. Макария и Феодосия в 1534 и 1548 гг., указывающих, что жители Вотской пятины «мертвых своих кладут в лесех по курганом и коломищом» (коломище — жальник). В Словакии, несмотря на церковные запреты, еще в XVIII в. мертвых хоронили в лесах, под деревьями, а у сербов этот обычай длился до недавних пор.
Величина кладбища определялась числом членов поселения или рода. Имеются сведения об одиноких могилах, о небольших группах, но чаще всего о больших кладбищах, доходящих иногда до ста могил. В Чехии были найдены поля погребений, состоящие более чем из 250 могил и относимые еще к эпохе сожжения (у Платениц, при Добржихове); в Полабьи (у Darzau, нижн. течение Эльбы, 4000) и на Руси (у Черняхова 500–600, у Снетина, по подсчету Самоквасова, 1700 могил в одной группе). Кладбища достигали многих сотен, а иногда и тысяч могил.
Рис. 11. Похороны у гуцулов
Очень часто могилы на кладбищах были разделены на небольшие группы, как погребения отдельных семей или родов.
Оградою для кладбища служили заборы или валы, но об этом археология дает очень мало сведений, указывая лишь на вал, опоясывающий кладбище, в особенности когда оно было расположено на месте старого городища.
Что же касается «места сожжения», то на каждом кладбище их было одно или несколько в виде желобчатых ям, расположенных в стороне, откуда, по сожжении, пепел выгребали и зарывали в специально приготовленную для погребения могилу. Такие места для сожжений называются «жаровища» или «ustrina» от лат. ustrina или ustrinum (место для сожжения трупов).
В IX–XI вв. славяне одинаково применяли оба вида сожжения; на могиле или на особом «жаровище», на что указывают находки на русских кладбищах.
Дальнейшие исследования в этой области помогут установить, было ли у славян общее жаровище местным явлением, или, как полагают некоторые[204], оно было перенято от северных народов.
Часть втораяОДЕЖДЫ И УКРАШЕНИЯ
X. ТКАНИ И МЕХА
На основании данных доисторической культуры можно установить, что в период, предшествовавший разделению народов, индоевропейцы и славяне не ходили нагими. Термин «наг» (nagь[205]) древний и общеславянский применялся для различия нагого от одетого.
К этой же эпохе совместной жизни всех славян относится и целый ряд как названий тканей (tkaň, полотно, сукно), так и отдельных частей одежд: рубашка (rouho), полотенце (ručnік), саван, rubaš, штаны (nohavice), онучи, обувь, плащ, кожух, юбка, пояс и пр.
Однако, несмотря на существование столь многих общих названий, можно предположить, что древнеславянское одеяние было долгое время просто и однообразно, особенно у народа, жившего вдали от торговых путей и не имевшего достатка покупать себе у пришлых купцов южные и восточные товары, будь то драгоценные украшения, дорогие ткани или уже готовое платье иноземного покроя.
Домашняя выработка тканей, кропотливая и несовершенная как технически, так и эстетически, неизбежно влекла за собою однообразие и простоту славянских одежд.
Поворот наступил лишь ко времени Р.Х. В течение периода начиная от римской эры и до конца язычества постепенно изменялся вкус, что оказало влияние не только на украшения, но и на покрой одежд во всей Средней и Северной Европе, а следовательно, и у славян. К началу христианской эпохи славяне обладали более богатым гардеробом, чем в период их общей жизни с другими народами, но, правда, что в их одеянии было много чужого и заимствованного, в особенности среди имущего класса.
Прежде чем перейти к описанию славянской одежды, необходимо остановиться на материалах, из которых она изготовлялась.
Первым и основным его видом повсеместно была снятая и соответственно пригнанная шкура убитых зверей. В доисторический период и у всех примитивных народов звериная шкура служила главной одеждой, а впоследствии удержалась в тех местах, где природа и климат требовали теплого одеяния, т. е. на территории Средней и Северной Европы.
В суровой по климату славянской области теплая одежда была необходима большую часть года, и в те времена, когда славяне еще не знали выработки сукна и войлока, они, естественно, должны были пользоваться выделанными теплыми мехами. Даже и в более позднюю эпоху мех продолжал быть у славян излюбленным материалом не только для собственных нужд, но и для торговли с югом, где его ценили как предмет роскоши и украшения.
Естественно, что для изготовления верхней одежды были пригодны, прежде всего, меха крупных животных; из домашних шли на это кожи баранов, а из диких зверей — медведей и волков. В древних источниках упоминаются главным образом меха мелких хищников, в особенности куница, соболь, горностай, лисица и выдра, а из грызунов — бобр и белка. Все эти меха употреблялись на подшивку, оторочку и для головных уборов. Римские и византийские портные умели сшивать их для изготовления платья большого размера. Уже самый переход названий из славянского в латинский язык — слав, veverka в viverra и греч. όκαυνάκης, ήκαυνάκη — куница, свидетельствуют о торговле и сношениях славян с югом Европы[206].
Все эти меха, занимавшие главное место среди вывозимых товаров, приобрели в некоторых местах столь важное значение, что куньи, беличьи и собольи шкурки стали денежной единицей при меновой торговле или при собирании дани. Известно, что уже в IX–XII вв. русские племена платили дань чужим или своим князьям по одной куньей или беличьей шкурке со двора[207], а иногда давали «куны»[208]. В те времена владеть запасом этих мехов, значило быть богатым. В княжьих или городских сокровищницах лежали запасы куньих и беличьих мехов («кунь и бель»); когда русские князья раздавали подарки дружине и народу или чужеземным владыкам, среди них преобладали меха, особенно бобровые, собольи, чернобурой лисы и горностая. Так, в летописи говорится, что Игорь (945), Ольга (955) и Святополк, когда «садились на княжий стол», раздавали меховые одежды и куньи шкурки.
Также и чешский Ольдрих (Oldfich), и польский князь посылают королю Лотарю в 1135 г. «pelles griseas atque merdellinas» наряду c «variis auri et argent! et pretiosarum rerum muneribus»[209]. Одинаково высоко ценили меха в Древней Руси, ставя их наряду с серебром и золотом, что явствует из летописной записи под 1068 г. «двор жь княж разграбиша, бещисленое множьство злата и сребра, кунами и белью» (Лавр. лет. 3, 167). Древние кожевенники и скорняки упоминаются уже в источниках XI в.
Наряду с выделкой мехов рано появилось и домашнее производство тканей плетеных или изготовляемых на примитивном вертикальном станке из льняных, конопляных или шерстяных волокон.
Полотно, сукно, ткань, а также волна были древние общеславянские понятия[210]. Лен является древнейшим индоевропейским культурным растением[211]; конопля была рано заимствована славянами у иранцев, которые употребляли ее как одурманивающее средство, а также издавна знали, что ее волокна пригодны для изготовления тканей. Древнее свидетельство времен Геродота, т. е. V в. до Р.Х., указывает, что фракийцы делали одежду из конопли, а ее семена были найдены на территории западных славян в могилах времен до Р.Х.
В исторических памятниках она впервые упоминается в церковном постановлении кн. Ярослава: «Аще человек иметь красти коноплю, или лен и всакое яшто»[212].
Ибрагим-ибн-Якуб говорит, что в X в. в Чехии выделывали изо льна довольно высокого качества ткань, но небольшого размера (платок), которая служила местною меновою единицей[213]