нглийский», когда выбор за детьми, её пугал.
Менее легкомысленный светский человек прекрасно это всё понимал, поэтому старался быть осторожен с флиртом и знаками внимания. Опытные ловеласы обычно либо обращались к «профессионалкам», либо пытались заводить романы с замужними дамами. В этом случае не нужно было беспокоиться ни о требованиях жениться, ни о целомудрии дамы, ни о внебрачных детях, а если муж узнавал об измене, то гнев и общественное порицание обычно падали в первую очередь на неверную жену.
Свадьбы
Разумеется, на то, как праздновалась свадьба, могли влиять и материальное положение семей, и сословия, к которым они принадлежали, и местные традиции. Но были и общие черты. Если жених и невеста были православными христианами, стандартное развитие событий — сватовство, оценка и опись приданого, оглашение в церкви, где планируется венчание, три воскресенья подряд информации о грядущем событии, затем венчание.
Троекратное оглашение делалось для того, чтобы прихожане имели возможность сообщить о препятствиях к браку. Подобное правило существовало не только в России, но и в некоторых других странах, например, во Франции. Для этих же целей проводился «брачный сыск», направленный, прежде всего, на выявление близкого родства между желающими вступить в брак. Помимо кровного родства было ещё и духовное, которое тоже могло помешать. Например, вдовец не мог жениться на сестре покойной жены, а вдова выйти замуж за брата мужа, нельзя было вступить в брак с детьми своих крестных родителей, и имеющим общего крестника венчаться тоже было официально запрещено. Актёр П. А. Каратыгин в «Записках» вспоминает, как едва не сорвалась его свадьба. «Брат мой Василий уже давно был неравнодушен к Александре Михайловне Колосовой, мать которой, Евгения Ивановна, приходилась родной тёткой Любушке. Таким образом, если бы мы вступили в брак прежде брата, то без разрешения митрополита он не мог бы жениться на двоюродной сестре моей жены. Это затруднение выпало на мою долю! <…> Лишь только мы встали из-за стола, как я бросился наверх к Любушке, сообщить ей эту радостную и убийственную новость. Мы обнялись, поцеловались и горько, горько заплакали. Нам казалось тогда, что мы будем принуждены расстаться на веки!.. В тот же вечер (как теперь помню) мы должны были вместе с нею играть комедию: “Интрига через окно”. Каково нам было на сцене разыгрывать счастливых любовников, когда в действительности мы оба невыразимо страдали за нашу будущность!.. <…> Грусть наша не могла укрыться от моих отца и матери. Наконец, мы с Любушкой, признались им во взаимной нашей любви и добрые мои старики, глубоко тронутые, уговорили нас не отчаиваться. У отца моего был старинный знакомый, некто Богомолов, бывший секретарь в Синоде. Мы, с Любушкой, пошли к нему за советом: рассказали ему всё обстоятельно. Он, как человек опытный по этой части, начертил на бумаге родословные линии наши и сказал, что дело поправимое; надобно-де только подать прошение митрополиту и, разумеется, “подмазать” секретаря св. Синода. По совету Богомолова, мы принялись усердно хлопотать об этом; добрый брат, тоже обещал мне своё содействие… Но, месяца через два сыграли его свадьбу; он был счастливя, а счастье — родной брат или сестра эгоизму <…> Наступило лето 1827 года. Мы, с Богомоловым, несколько раз бивали в консистории: кланялись, просили, дарили… и, наконец, было получено от митрополита давно желанное разрешение. Нужно ли говорить, как мы были тогда счастливы!» К сожалению, семейное счастье продлилось недолго. Вскоре после рождения первенца женщина заболела чахоткой и умерла. Отсутствие родства должны были подтвердить свидетели со стороны жениха и невесты, также как и то, что они на тот момент не состоят в браке с другими лицами. Речь шла об официальном документе, и умышленное введение в заблуждение было уголовным преступлением.
Свадьба Георгия Яковлевича Седова и Веры Валерьевны Май-Маевской, Санкт-Петербург, 1910
Двоежёнство и двоемужество тоже, поэтому обман был чреват путешествием совсем не свадебным, а в места лишения свободы. Не венчали, если один из молодожёнов венчался уже три раза до этого (даже если все супруги умерли своей смертью). Если брак был заключён, то он аннулировался. В случае развода «виноватая» сторона (обычно речь шла об изменщиках) теряла право снова вступить в брак. Подобную проблему описала в своих мемуарах Е. А. Андреева-Бальмонт. Жених, известный поэт, до этого уже был женат. Он смог получить развод, а вот право на повторный брак нет. «Наконец ему посчастливилось, он случайно получил в г. Владимире документ, на котором он значился холостым. Мы воспользовались этой бумажкой и обратились к полковому священнику в Манеже о котором я слышала, что он за мзду обвенчает по каким угодно документам. Бальмонт внёс сто рублей, немалые тогда деньги, и свадьба была назначена на 25 сентября 1896 года. Но накануне этого дня наш священник играл в карты у архиерея, который, оказалось, знал мою мать. В разговоре о ней священник сообщил о том, что завтра венчает младшую дочь Наталии Михайловны Андреевой с литератором Бальмонтом. “Каким Бальмонтом?” — спросил один из партнёров, благочинный Владимирского собора. “Константином Дмитриевичем”. — “Этого не может быть: Константина Дмитриевича Бальмонта я венчал во Владимирском соборе лет семь тому назад. Или он овдовел?” На другой день рано утром наш священник вызвал меня к себе в церковь и злобно спросил, известно ли мне, что Бальмонт женат. “Был женат, но сейчас в разводе”, — сказала я. “А почему по документу он холост?” Священник был в страшной ярости. Он кричал, что не будет венчать двоежёнца, что донесёт на нас, что посадит Бальмонта на скамью подсудимых, что он уже написал моей матери. <…> К счастью, это последнее он выдумал. С большим трудом нам удалось его утихомирить, оставив ему сто рублей, о чем Бальмонт долго не мог вспоминать без возмущения. Нас этот инцидент совсем сразил, мы с Бальмонтом не знали, как дальше быть. Выручил нас мой брат, Михаил Алексеевич, с которым мы очень дружили. Он нашёл священника, который согласился обвенчать нас в деревенской церкви под Тверью». В Сибири и на Дальнем Востоке священники относились к ограничениям менее строго, поэтому там нередко могли венчаться те, кто не смог бы этого сделать на европейской части России. Местные чиновники также смотрели на это сквозь пальцы, а столичным тем более не было дела до семейной жизни сибиряков.
С 1774 года брачный возраст для невесты был 13 лет, для жениха 15, с 1830-го его повысили до 16 и 18 соответственно, но бывали случаи, когда священники венчали и более молодых, игнорируя закон. Описывая свою семью, поэт Я. П. Полонский писал: «Бабушка моя была урождённая Умская, одна из побочных дочерей графа Разумовского (какого, не знаю) <…> Одиннадцати или двенадцати лет вышла она замуж за Якова Осиповича Кафтырева, родного племянника генерал-аншефа Петра Олица, лифляндского помещика и рыцаря, в юности участвовавшего в Чесменском бою и силача необыкновенного».
Чаще всего в крестьянских семьях свадьбы играли поздней осенью или зимой, в период, когда урожай уже собран, и праздник не отвлекает от работ. Также свадьбы игрались на Красную горку после Пасхи. Во время постов и церковных праздников венчания не проводились (или только в исключительных случаях, например, если невеста вот-вот должна родить). Считалось плохой приметой устраивать свадьбу в понедельник или пятницу (несчастливые дни), тринадцатого числа, а если пожениться в мае — непременно всю жизнь придётся маяться. Корреспондент этнографического бюро князя В. Н. Тенишева оставил такое описание отношения к браку в Новгородской губернии конца 19 века: «По понятию народному брак есть такой союз, посредством которого мужчина приобретает себе рабу в лице жены. Народ убеждён, что в браке огромное участие принимает судьба, это подтверждается следующими пословицами: “Суженый урод будет у ворот”, “Суженого конём не объедешь” <…> Крестьяне большею частью вступают в брак ранее двадцати лет. При выдаче дочерей замуж наблюдается, по возможности, очередь. Родительскому разрешению и благословению при браке придается должное значение. Если нет родителей у вступающих в брак, то их заменяет старший в роду. Случаются и браки убегом или “самокрутки”; такие браки бывают потому, что родители иногда не дают своего согласия. Иногда просто ради экономии жених увозит невесту “самокруткой” с ведома родителей. Кроме лишения наследства я не знаю иных наказаний за самовольное вступление в брак. Если жених и невеста безродные, то они выбирают “посажённых” отца и мать, каждый для себя, которые их и благословляют; при этом отношения между “посажёнными” или “богоданными” родителями и их такими же детьми устанавливаются родственные». Приданое у крестьян принципиальной роли обычно не играло, важнее были здоровье, рабочие качества и доброе имя, поэтому описи могли не составляться. Но всё же, если репутация девушки была запятнана, или она имела физические недостатки, приданое старались дать более заманчивое.
Следующий важный этап — оплата церемонии венчания. Дело в том, что священники не получали жалования и фактически должны были жить подаяниями прихожан, а также могли взимать по своему усмотрению плату за требы (венчание, крещение, отпевание и иные церковные таинства). Надо заметить, что доходы священников сильно колебались в зависимости от места служения. Деревенский батюшка часто жил очень скромно, а крупный приход, особенно городской, мог стать настоящей золотой жилой. К тому же самих священников часто обирали вышестоящие «святые отцы». Многое зависело, конечно, и от жадности самих батюшек. Примечательный эпизод есть в «Записках сельского священника» А. И. Розанова. «Однажды вечером приходит ко мне дьякон и говорит: “N. N. собирается женить сына. Он богатый, но скряга страшная. Ныне осенью я собирал хлебом, он вынес мне всего только полрешетца; на праздник никогда и закусить не попросит, и рюмочки водочки не поднесёт. Я пригрозил ему. С него надобно взять побольше, чем с других; теперь только и прижать его, чтобы он помнил”.