ой.
Свадьба купца Тупикова
Вот как в книге «Из жизни торговой Москвы» описывает заключение брака в купеческой среде И. А. Слонов: «В семидесятых годах, купеческие свадьбы справлялись с большой помпой и сопровождались различными обрядами. Обыкновенно дело начиналось смотринами: в дом к невесте приезжал жених с родителями и свахой; разумеется, при этом как невеста, так и жених чувствовали себя неловко, часто не зная, о чём начать разговор. <…> За смотринами в скором времени следовал сговор, то есть коммерческая сделка относительно денег и приданого. Если у родителей жениха и невесты почему-либо дело не ладилось, тогда на выручку являлась сваха и, с ловкостью опытного дипломата, мирила торговавшихся отцов и таким образом быстро налаживала дело. Затем устраивался девичник, на него в числе гостей собирались подруги невесты, которые пели свадебные песни, за что жених оделял их подарками и конфетами. За несколько дней до свадьбы к невесте приезжал жених с родителями и свахой для принятия приданого; последнее для этих целей развешивалось на верёвочках в парадных комнатах <…> По окончании смотра приданое снимали с верёвок, укладывали в деревянные сундуки, обитые жестью, запирали большими висячими замками и отправляли к жениху. В это время подруги невесты запирали ворота на замок, ключ брали к себе и требовали “выкупа” у жениха, последний дарил девушкам 50-100 рублей, и они отдавали ему ключ». Везли приданое часто в роскошных экипажах, чтобы всем было понятно, какой это ценный груз. В ещё более роскошной золочёной карете, вызывавшей массу злых шуток о дурновкусии, везли невесту в церковь. После венчания свадебный кортеж традиционно ехал другой дорогой. Существовало поверье, что, если проехать тем же маршрутом, пару якобы могут сглазить. Далее следовал максимально пышный праздник в доме жениха, часто с оркестром и большим количеством алкоголя. На следующий день молодожёны осматривали присланные дары, среди которых особенно ценилась серебряная посуда. А дальше «молодые надевали парадные костюмы, садились в карету и ехали с визитом ко всем женатым гостям, бывшим на их свадебном балу. В каждом доме их угощали вином, фруктами, конфетами, чаем и проч. Сделав 15–20 визитов, молодые поздно вечером возвращались домой усталые и с отравленными желудками от разных угощений. Такие визиты иногда продолжались два-три дня. В настоящее время купеческие свадьбы устраиваются более просто, почти без всяких обрядов: сторгуются, венчаются, выпивают шампанского и тотчас уезжают за границу; оттуда вскоре возвращаются, разводятся и разъезжаются». Книга Слонова была опубликована в 1914 году. К концу 19 века свадьбы многих богатых купцов ничем не отличались от свадеб аристократов в плане изысканности нарядов и уровня организации мероприятия (к тому же многие аристократы успели к этому времени разориться и сами не могли с ними тягаться, но это уже другая история). В крупных городах стало модным праздновать свадьбы в дорогих ресторанах. Довольно часто состоятельные невесты использовали два платья. Одно, более закрытое, для венчания, а второе, более открытое и эффектное, для дальнейшего праздника. Если давался бал, то второе платье было бальным.
В аристократических семьях также долгое время воля родителей имела решающее значение, и жених руки просил сначала у папеньки, а потом уже они оба могли поинтересоваться мнением самой невесты. Чтобы не вышло конфуза с отказом, обычно пытались узнать позицию родителей заранее во время неформального общения, или подговаривали спросить между делом мнение о женихе кого-то из общих друзей. Вот как описывается свадьба конца 18 века в мемуарах Д. Д. Благово «Рассказы бабушки»: «По Татищевым батюшке приходился мой жених правнучатым братом и был мне, следовательно, дядей. По нашим понятиям о родстве думали, что нужно архиерейское разрешение: жених ездил — не умею сказать — к викарию ли, или к самому митрополиту, и когда он объяснил, в чём дело, то ему сказали, что препятствия к браку нет и разрешения не требуется. Батюшка жаловал мне в приданое по сговорной записи: 200 душ крестьян в Новгородской губернии, в Череповском уезде, и приданого на двадцать пять тысяч рублей серебром. В том числе были бриллиантовые серьги в 1500 р.; нахт-тиш (то есть туалет) серебряный 34 в 1000 р., столовое и чайное серебро, из кармана на булавки 2500 р. <…> Подвенечное платье у меня было белое глазетовое, стоило 250 р.; волосы, конечно, напудрены и венок из красных розанов — так тогда было принято, а это уже гораздо после стали венчать в белых венках из флёрдоранж. Батюшке угодно было, чтобы свадебный обед был у него в доме». Под формулировкой «на булавки» имеется в виду сумма, выделенная лично в руки невесте для её текущих расходов. Свадьбу обычно праздновали в доме жениха. В доме родителей невесты отмечали чаще всего в двух случаях — если жених не местный, или если её родственники богаче и не хотят обременять мужа расходами.
Приготовления невесты к празднику в дворянских семьях часто сопровождалось теми же ритуалами, что и в крестьянских. Счастливые в браки женщины, вдевавшие серьги, деньги в чулках, булавки, воткнутые в подол и т. д. Разве что простыни и рубашки после первой брачной ночи не демонстрировали. Из воспоминаний А. М. Достоевского: «В этот день жениху не полагалось быть у невесты, и всё утро прошло в приготовлениях. Бабушка Ольга Яковлевна неоднократно внушала сестре Вареньке, чтобы она после благословения её образом, вставая из-за стола, не забыла дёрнуть скатерть… Это служило ручательством (по русской примете) тому, что другая девица-невеста (ежели таковая имеется в доме) долго без жениха не засидится дома. Но вот вскоре, по тому же обычаю, велели мне обуть сестру к венцу, положив в каждый чулок по червонцу, чтобы невеста венчалась, стоя на золоте. Наконец, когда все обряды были закончены, невесту, совершенно одетую, уже в фате, благословили хозяева дома, то есть дядя Александр Алексеевич и тётка Александра Фёдоровна. Вслед за благословением невесту посадили на диван за круглый стол, накрытый белой скатертью, на котором поставили образ и хлеб, коими сейчас благословляли. Более на диван не садился никто, и дядя и тётя сели на креслах близ дивана, и все прочие присутствующие тоже сели на стулья и кресла. Это сидение продолжалось минуты 2–3, после чего невеста приподнялась и от усердия так дёрнула белую скатерть, что только массивность её (стол был громадный) удержала от падения. Бабушка Ольга Яковлевна осталась довольною».
На следующий день после праздника молодожёны также разбирали подарки и отправлялись с многочисленными визитами, а затем в свадебное путешествие (или к месту службы, если жених — офицер).
Интересное описание свадьбы старшей сестры есть в уже упомянутых «Воспоминаниях» Андреевой-Бальмонт. «Свадьба Тани происходила на даче 1 июля, венчание в Москве, в нашем приходе в Брюсовском переулке. Мы ехали туда и назад в открытых колясках. На даче обер-пастор Дикгоф венчал молодых по лютеранскому обряду. Очень занимательны были для нас приготовления к этому торжеству. Наша большая классная была устлана коврами, со стен свешивались зеленые гирлянды, всюду стояли букеты цветов. <…> Я присутствовала при одевании невесты к венцу. Её причесывал парикмахер Агапов, приехавший из Москвы, и я удостоилась чести держать шпильки, которые Агапов брал у меня из рук, чтобы прикалывать восковые цветы флёрдоранжа и подвенечную фату. Моя роль на свадьбе этим и ограничилась. Я очень завидовала Мише, который нёс икону на руках впереди невесты, сел с Таней в нарядную, обитую внутри белым шёлком, карету и в церковь вошёл впереди всех. Но он не сумел даже положить икону на аналой, он был слишком мал ростом. Как бы я всё это ловко проделала! Но я не мальчик. <…> Самое большое впечатление на меня произвел длинный шлейф Таниного подвенечного белого атласного платья. Его нес как паж шафер в одной руке, другой придерживая венец, когда в церкви Таня обходила вокруг аналоя. Мне казалось, что этот длинный, длинный шлейф был самым главным, был тем, что превратило Таню из девочки, бегающей ещё вчера с нами в короткой юбке, в даму. <…> На свадьбе Тани гостей было много: все наши родные и много знакомых жениха. Обед был длинный, но очень весёлый (по сравнению с поминальными обедами прошлого лета). Один дядя матери, очень приятный и ласковый старик, болтал за столом без умолку, произносил речи, путаясь в словах, сам над собой смеялся, чокался с нами, детьми, и нарушал строгий этикет нашего дома, что нам, конечно, очень нравилось. Под конец обеда он встал из-за стола, поставил себе на голову бокал с шампанским, потом, подойдя к молодым, выпил его, бросил под ноги молодым и закричал во всё горло «горько», повторяя “горько” до тех пор, пока Таня и Иван Карлович, краснея и конфузясь, не поцеловались <…> Вечером Таня уехала с мужем к себе, в свой новый дом. Это была квартира на Тверской, в небольшом особнячке, её сняла для молодых мать».
Со временем мнение самих женихов и невест приобретало большее значение, всё чаще кандидатов родителям предлагали сами дети, а родители либо одобряли, либо нет. Но мнение родителей по-прежнему многое значило. Бывали и случаи побегов из дома. В этой ситуации у родителей было два пути. Наказать за своеволие, чаще всего лишив наследства. Либо смириться и, опасаясь скандала, сделать вид, что согласие родителей до свадьбы всё же было получено. Подобная ситуация случилась в семье Пушкиных. Сын сестры поэта вспоминал: «Формальное предложение отца моего, Павлищева, встретило со стороны родителей Ольги Сергеевны Пушкиной решительный отказ, несмотря на красноречие Александра Сергеевича, Василия Львовича и Жуковского; Сергей Львович замахал руками, затопал ногами — и Бог весть почему — даже расплакался, а Надежда Осиповна распорядилась весьма решительно: она приказала не пускать отца моего на порог. Этого мало: когда, две недели спустя, Надежда Осиповна увидела на бале отца, то запретила дочери с ним танцевать. Во время одной из фигур котильона отец сделал с нею тура два. Об этом доложили Надежде Осиповне, забавлявшейся картами в соседней комнате. Та в негодовании выбежала и в присутствии общества, далеко не малочисленного, не задумалась толкнуть свою тридцатилетнюю дочь. Мать моя упала в обморок. Чаша переполнилась; Ольга Сергеевна не стерпела такой глубоко оскорбительной выходки и написала на другой же день моему отцу, что она согласна венчаться, никого не спрашивая. Это случилось во вторник, 24 января 1828 г., а на следующий день, 25 числа, в среду, в час пополуночи, Ольга Сергеевна тихонько вышла из дома; у ворот её ждал мой отец; они сели в сани, помчались в церковь святой Троицы Измайловского полка и обвенчались в присутствии четырёх свидетелей — друзей жениха. После венца отец отвёз супругу к родителям, а сам отправился на свою холостую квартиру. Рано утром Ольга Сергеевна послала за своим братом Александром Сергеевичем, жившим особо, в Демутовой гостинице. Он тотчас приехал и, после трёхчасовых переговоров с Надеждой Осиповной и Сергеем Львовичем, послал за моим отцом. Новобрачные упали к ногам родителей и получили прощение. Однако Надежда Осиповна до самой кончины своей относилась недружелюбно к зятю».