<…> Кто что может». Только с 1897 года, согласно указу Николая II, приговорённых отправляли в Сибирь только по железной дороге. Часть пути могли преодолевать с помощью водного транспорта.
Одно из первых документальных описаний каторжного быта можно увидеть в мемуарах А. Т. Болотова. В начале своей службы ему довелось охранять каторжников в Рогервике (сейчас этот город на территории Эстонии). «Работа каторжных состояла в ломании в тутошнем каменистом береге камней, в ношении их на море и кидании в воду, дабы сделать от берега до острова каменную широкую плотину, которую они назвали «мулею» <…> Не успеет подняться большая буря, как в один час разрушит и снесёт всё то, что лет в пять накидано было. Уже были опускаемы тарасы и деланы разные другие выдумки, но ничто не помогало, но всё остановилось в одной поре. Совсем тем сделано было уже тогда сей “мули” более двухсот сажен. Каторжных водили на работу окружённых со всех сторон беспрерывным рядом солдат с заряженными ружьями. А чтоб они во время работы не ушли, то из того же камня сделана при начале мули маленькая, но не отделанная ещё крепостца, в которую впустив расстанавливаются кругом по валу очень часто часовые, а в нужных местах бекеты и команды. И сии то бедные люди мучатся ещё более нежели каторжные. Те по крайней мере работая во время стужи тем греются, а сии должны стоять на ветре, дожде, снеге и морозе, без всякой защиты и одним своим плащом прикрыту быть, а сверх того ежеминутно опасаться, чтоб не ушёл кто из злодеев. Собственное жилище их построено в самом местечке и состоит в превеликом и толстом остроге, посреди которого построена превеликая и огромная связь, разделённая внутри на разные казармы или светлицы. Сии набиты были полны сими злодеями, которых в мою бытность было около тысячи; некоторые жили внизу на нарах нижних или верхних, но большая часть спала на привешенных к потолку койках. Честное или злодейское сие собрание состоит из людей всякого рода, звания и чина. Были тут знатные, были дворяне, были купцы, мастеровые, духовные и всякого рода подлость, почему нет такого художества и рукомесла, которого бы тут наилучших мастеров не было и которое бы не отправлялось. Большая часть из них рукоделиями своими питаются и наживают великие деньги, а не менее того наживались и богатились определённые к ним командиры. Впрочем, кроме русских были тут люди и других народов, быль французы, немцы, татары, черемисы и тому подобные. Те, которые имел более достатка, пользовались и тут некоторыми множайшими пред другими выгодами: они имели на нарах собственные свои отгородки и изрядные каморочки, и по благосклонности командиров не хаживали никогда на работу. Видел я тут также и славного Андреюшку, который некогда под именем “Христа” играл в Москве странную ролю и вскружил у многих господ совершенно их голову; мужичонка пакостной и ни к чему годный и ему вместе с апостолами его доставались всего чаще от солдат толчки и побои. Все без изъятия они закованы в кандалах, по примеру прочих, и многие имеют двойные и тройные железа, для безопасности чтоб не могли уйтить с работы. Смотрение и караул за ними бывает наистрожайшими, но инако с сими злодеями и обойтится не можно. Выдумки, хитрости и пронырства их так велики, что на все строгости несмотря находят они средства уходить как из острога, так и во время работы и чрез то приводить караульных в несчастье. Почему стояние тут на карауле соединено с чрезвычайною опасностию, И редкий месяц проходит без проказы. Однако мы свой месяц отстояли благополучно и ничего худого не воспоследовало». За время недолгого знакомства с каторжниками с их проказами Болотов столкнулся лично: «Сии злодеи стравили было меня вшами. Не успело несколько дней пройтить, как проявилось на мне такое множество вшей, что всё платье мое наполнено было ими, так что они мне покоя уже не давали. “Господи помилуй! говорю я, откуда такая пропасть взялась? никогда со мною этакой беды не бывало?” — Терплю я день, терплю другой, терплю и третий, но наконец не стало уже мочи более, количество вшей на мне не только не уменьшалось, но со всяким днём увеличивалось ещё более <…> Сим образом не знали б мы долго что с ними делать, если б не избавил нас от сего зла один тутошний житель, пришедший по случаю к нам в караульню. Он, увидев нас суетящихся о сём деле и недоумевающихся, захохотал и сказал мне: “Э, барин! вы конечно ещё не знаете, откуда эти вши берутся? Это, сударь, вам каторжные подрадели”! — “Как каторжные?” спросил я, удивившись, сего человека. — “Вы конечно, ответствовал он, от них не остерегаетесь в то время, как вы их перекликаете и стоите под их койками?”— Ну! что ж? спросил я её большие удивившись, — я конечно стою под их койками, ибо весь потолок ими в казармах увешан. — “Ну, сударь! так оттуда-то они их на вас и спускают”. — Что ты говоришь? не правду ли? “Конечно так, и это у них давнишнее обыкновение”, сказал он. — Ах, проклятые, закричал я: дам же им за это хорошую баню! — “Нет, сударь, ответствовал мне он, а извольте ходить перекликать лучше в епанче и с шляпою с распущенными полями, а то всё вы от них не избавитесь; в шляпе же и синей епанче скорее можно выбрать”. Обрадовался я чрезвычайно, узнав сие бездельничество и поблагодарив сего человека за совет: в тот же день, употребив более осторожности, поймал одного бездельника, мечущего на меня вши, и велел дать ему за то слишком более ста ударов, ибо бить их состояло в моей власти».
Условия в местах лишения свободы были спартанскими, а жизнь монотонной. Находящимся в тюрьмах и на каторге было запрещено иметь бумагу и письменные принадлежности, получать и отправлять письма. В «Преступлении и наказании» Раскольников узнает о жизни родственников через Соню Мармеладову, и она же пишет им о нём вовсе не потому, что он сам не желает вести переписку. «Сидельцы» в свободное от работы время развлекали друг друга байками о похождениях знакомых удальцов, злыми проделками, например, прилепляли к ноге спящего сокамерника бумажку и поджигали, учились у старших товарищей сомнительным наукам, играли в азартные игры. Среди заключённых путем прямого голосования официально выбирали старосту, и администрация не имела права отклонить выбранного кандидата. С. В. Максимов в «Сибири и каторге» пишет о тюремной иерархии так: «Каждая тюрьма имеет при себе непосредственного начальника, должностное лицо государственной службы, смотрителя. Каждому смотрителю даётся помощник, известный под именем тюремного надзирателя. Кроме того, каждая тюремная артель выбирает из своей среды старосту (на 40 человек арестантов полагается один такой выборный). Староста получает отдельный нумер от прочих, и он же вместе с тем и артельный эконом, обязанный заботиться о пище, и помощник надзирателя (субинспектор), обязанный быть комнатным соглядатаем и фискалом. Старост этих, таким образом, в каждой тюрьме, смотря по числу заключенных, находится 3, 4 и 5 человек. Над ними полагается ещё один наибольший, старший староста, который на тюремном языке называется общим. Такова должностная иерархия и тюремная бюрократия. А вот какова и вся процедура их обязанностей, в кратких и общих чертах, набросанных одним из смотрителей карийских тюрем. “Смотритель, — говорит он, — заведует как хозяйственною, так и письменною частью. Надзиратель заботится о пище и об одежде арестантов и, кроме всего этого, ведёт отчетность. Поутру, в назначенные часы для работ, он идёт на раскомандировку в тюрьму. По приходе с караульным урядником строит арестантов в строй, делает перекличку по имеющейся у него табели, чтобы узнать, все ли арестанты налицо (точь-в-точь, как делалось это на этапах); кончив такую, сдаёт партии военному караулу, наряжённому в конвой. По уходе арестантов на работу он выдаёт старостам провизию на день”. А вот какие данные Максимов приводит о питании сибирских заключенных: «Каждому арестанту полагается по фунту мяса летом и по 3 /4 ф. в прочее время, 1 /4 ф. крупы и 10 золота, соли. Правда, что они едят и щи, и картофель, и лук, но зато всё это покупается на собственные арестантские деньги, зарабатываемые в праздничные дни. На это же идут и те деньги, которые получаются артелями за перевозку тяжестей на артельном рогатом скоте, и те проценты, которые накопляются с разных ссуд, выдаваемых частным лицам из артельной экономической суммы (в 1860 г. остатки её простирались до 2781 р. 26 3 /4 к.). Весь доход тюрьмы состоит из платы, зарабатываемой арестантами в праздничные дни. Каждый из них получает в месяц из окладов: рабочие по 75 к. и мастеровые третьей статьи — 1 р., второй — 1 р. 50 к., первой — 2 р. Казна дает от себя только кормовые деньги 5 к. в сутки и 4 ф. печёного хлеба. Летом во время промыслов идёт 5 ф. хлеба и по 1 ф. мяса. Больным выдается половинный оклад платы без кормовых и провианта; остальная часть удерживается в уплату лазаретной пищи. По выпуске из тюрьмы, следующая из артельных сумма выдается каждому на руки. Точно так же и тем, которые хорошим поведением заслужили доверие, покупаются одёжные вещи и припасы смотрителем. Одежда приготовляется при промысловом цехе и выдается на сроки. На два с половиною месяца; холщовая рубаха, суконные порты, три пары юфтевых чирков (вм. сапог) и пара рукавиц. На год поступают арестанту: шинель сермяжного сукна и поддёвка сукменная. Рассчитано примерно, что содержание всякого арестанта на артельные деньги обходится в год в 33 р. 22 к.»
Была и своя «теневая экономика», с регулярными выборами «откупщиков», и они происходили на условиях аукциона. Деньги шли в уже тогда существовавшие «общаки». Предложивший наибольшую цену получал монопольное право на продажу алкоголя, табака или проведение азартных игр. Как откупщики получали данные товары — уже их забота, но обычно они за деньги договаривались с сотрудниками исправительных учреждений. Встречались и свои «службы безопасности банков», только в те времена их сотрудники деньги не выманивали, а делали сами, также как и разные липовые документы. Крупная группа фальшивомонетчиков была выявлена в Бутырской тюрьме в 1873 году.
В тюрьмах царила антисанитария, плодившая многочисленные болезни. Некоторые заключенные и сами могли наносить себе травмы или симулировать недуги. «Московская медицинская газета» (1860 год) приводит такой рассказ о тюремных хитростях: «К притворным болезням арестантов и ссыльных