Отдельная мрачная история — период крепостничества. Добровольно-принудительные отношения с помещиком не были редкостью. Мрачной славой пользовался генерал Л. Д. Измайлов, против которого проводилось расследование. В 1802 году Александр I писал тульскому гражданскому губернатору Иванову: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов<…> ведя распутную и всем порокам отверзтую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать, без огласки, и мне с достоверностью донести». Слухи подтвердились, но дело дошло до суда только в 1830 (!) году и кончилось для генерала тем, что над его имением была назначена опека. Для окружающих не было секретом, что у помещика-самодура есть гарем из совсем юных девушек. Биограф Измайлова С. Т. Славутинский писал: «И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решётки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сёстрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек, — их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто, — поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в своё время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия». Были и более шокирующие подробности. «Из показаний оказывается, что генерал Измайлов был тоже гостеприимен по-своему: к гостям его всегда водили на ночь девушек, а для гостей значительных или же в первый ещё раз приехавших выбирались невинные, хоть бы они были только лет двенадцати от роду <…> Так, солдатка Мавра Феофанова рассказывает, что на тринадцатом году своей жизни она была взята насильно из дома отца своего, крестьянина, и её растлил гость Измайлова, Степан Фёдорович Козлов. Она вырвалась было от этого помещика, но её поймали и по приказанию барина жестоко избили палкою». К моменту приговора Измайлов был уже серьезно болен, поэтому гарем ему уже был и так не нужен.
В 1845 году было принято «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», в котором о преступлениях на сексуальной почве говорилось подробнее. В Уложении они были уже разнесены по разным разделам, например, «О преступлениях против общественной нравственности и нарушении ограждающих оную постановлений», «О преступлениях и проступках против общественного благоустройства и благочиния», «О преступлениях против жизни, свободы и чести частного лица», «Об оскорблении чести», «О преступлениях против союза брачного», «О преступлениях против союза родственного». Из-за подобного разброса часто возникали споры, к какому именно разделу отнести правонарушение, и многое зависело от позиции судьи и ловкости адвоката. К «брачным» преступлениям могли относиться случаи прелюбодеяний, многоженство/ многомужество, насильственные браки. К «внебрачным» можно было отнести обольщение (умышленное вовлечение девушки в интимную связь путем обещания жениться), кровосмешение, мужеложество, скотоложество, сводничество (умышленное оказание содействия добровольному любодеянию), растление, изнасилование. Тяжесть наказания зависела от возраста потерпевшей (до 21 года она считалась несовершеннолетней, младше 18 лет — в некоторых случаях малолетней, если жертва была младше 14 лет — наказание строже, до 10 лет — тем более). Преступлением считалось растление, то есть вступление в интимную связь с девственницей, «по употреблению во зло её невинности и неведения». Под неведением подразумевалось, что жертва не знала сути интимных отношений и была склонена к ним обманом. Дети до 10 лет считались «неведающими» по умолчанию, до 14 лет обычно тоже. Но если найдутся свидетельства (а за деньги находились), что жертва уже имела интимные отношения, то наказания за интим с лицом до 14 лет без применения насилия не предполагалось. Отягчающим обстоятельством считалось, если насильник — родитель или опекун, или если жертва — замужняя женщина. То есть если злоумышленник соблазнил невинную соседскую девочку 16 лет, то его бы наказали, а если бы пришёл в бедный район и снял малолетнюю проститутку, то нет.
Отдельно было выделено понятие «обольщение». Преступником мог стать мужчина, склонивший невинную девушку к интиму обещанием жениться на ней. Для обвинительного приговора обещание нужно было дать публично или, как минимум, при вызывающих доверие свидетелях. Если мужчина не женился в силу непредвиденных обстоятельств, например, отправки на войну или болезни, то виновным он не считался. Также было понятие «соблазнение и обесчещение», под которым подразумевалось склонение к интиму целомудренной барышни старше 14 лет, но младше 21 года, если преступник — человек, состоявший с ней в близких отношениях, например, педагог, опекун, слуга. Если виновный родственник — речь шла о кровосмешении, «преступлении против союза родственного». При этом изнасилование собственной жены преступлением не считалось, и судить могли только за нанесенные ей сопутствующих травм. В итоге из-за подобной казуистики не всегда было понятно, по какой именно статье судить обвиняемого. К тому же сбор доказательств был делом не простым. Сами жертвы часто не обращались в суд, опасаясь огласки. Жертв насилия смущала необходимость проходить медицинский осмотр, в том числе потому, что эксперты тоже были мужчинами. А главное, было немало людей, которые осуждали самих жертв, да и суды присяжных выносили оправдательный вердикт по подобным делам чаще, чем в случае с убийствами или кражами. Особенно характерно это было для крестьянской среды. Часто суд склонял жертв к досудебному примирению, и в этом случае преступник отделывался не такой уж большой денежной компенсацией. Так в книге «Жизнь Ивана» О. П. Тянь-Шанской приводится шокирующий пример, когда сторож сада, изнасиловавший 13-летнюю девочку, отделался уплатой 3 рублей в пользу её матери. Если примирения не произошло, и вина была доказана, то преступника отправляли на 4–8 лет каторги, если жертва была младше 14 лет — до 12 лет. К концу 19 — началу 20 века число зарегистрированных преступлений значительно выросло. Вероятно, из-за более внимательного отношения к этим правонарушениям. Однако дальше пострадавшая часто жила с пятном на репутации. Незамужняя девушка имела проблемы с поиском жениха.
Характерный эпизод есть в «Преступлении и наказании», когда Свидригайлов заманивает Дуню в пустую квартиру.
«— А! Так это насилие! — вскричала Дуня, побледнела как смерть и бросилась в угол, где поскорей заслонилась столиком, случившимся под рукой. Она не кричала; но она впилась взглядом в своего мучителя и зорко следила за каждым его движением. Свидригайлов тоже не двигался с места и стоял против неё на другом конце комнаты. Он даже овладел собою, по крайней мере снаружи. Но лицо его было бледно по-прежнему. Насмешливая улыбка не покидала его.
— Вы сказали сейчас “насилие”, Авдотья Романовна. Если насилие, то сами можете рассудить, что я принял меры. Софьи Семеновны дома нет; до Капернаумовых очень далеко, пять запертых комнат. Наконец, я по крайней мере вдвое сильнее вас, и, кроме того, мне бояться нечего, потому что вам и потом нельзя жаловаться: ведь не захотите же вы предать в самом деле вашего брата? Да и не поверит вам никто: ну с какой стати девушка пошла одна к одинокому человеку на квартиру? Так что, если даже и братом пожертвуете, то и тут ничего не докажете: насилие очень трудно доказать, Авдотья Романовна».
В 1902 году послушница провинциального Боголюбовского женского монастыря Агофоника Горожанкина подала жалобу на имя товарища прокурора Пермской губернии по Красноуфимскому уезду, в которой просила привлечь к ответственности настоятеля Зосиму за растление и изнасилование двух её дочерей, насельниц этой же обители 13 и 15 лет от роду. Она утверждала, что сей почитаемый многими старец превратил монастырь в гнездо разврата и личный гарем. Так началось громкое дело, о котором заговорила вся страна. Одни клеймили позором развратника, другие считали его мучеником и жертвой клеветы. В 1905 году при закрытых дверях суд присяжных вынес обвинительный приговор. Однако и после приговора многие не верили в виновность, у Зосимы сохранилось много почитателей, которые продолжали бороться за его освобождение, а после смерти — реабилитацию. Судили архимандрита по статье 1523 «Уложения о наказаниях» — растление девицы, не достигшей 14-летнего возраста, не сопряженное с насилием. Подробное описание этой скандальной истории сделал М. Данковский в исследовании «Дело Зосимы». В 1905 году он лично встретился с осуждённым, но сама книга вышла только в 1923 году. «Сидя в тюрьме уже после суда, на котором были доказаны все его гнусные преступления, он всё же продолжал, как искусный ханжа и лицемер, изображать из себя «мученика», и находилось немало тёмных женщин, вереницей шедших к нему для “благословения”. Зато население тюрьмы презирало его единодушно, и администрации тюрьмы приходилось держать его подальше от других, т. к. уголовные с большим удовольствием учинили бы над ним любую каверзу. Характерно то, что после его осуждения на каторжные работы, тюремный поп и администрация тюрьмы позволяли ему молиться во время церковной службы не вместе с другими, а особо, в алтаре».
О самом Зосиме известно не так много, потому что сам он предпочитал многое не афишировать, дабы не развеивать ореол святости, а на все вопросы о происхождении отвечал уклончиво. Установлено, что он был внебрачным сыном еврейки из города Сосницы Черниговской губернии, и звали его Зальман Мордухович Рашин, однако вскоре крестили именем Дмитрий. Отец его был неизвестен, но ходили слухи, что он был лицом высокопоставленным. Рашин закончил Саратовское училище военного ведомства и непродолжительное время занимал мелкие должности, а затем в 1870 году неожиданно постригся в монахи. Карьера Зосимы на духовном поприще развивалась быстро, хотя уже в её начале к нему не раз возникали претензии, преимущественно финансовые. То его с должности монастырского эконома сняли, то он книги из Иркутского архиерейского дома продал и архиерейский крест к рукам прибрал, то у самого Енисейского губернатора возникли вопросы к масштабному сбору пожертвований на строительство монастырей под Красноярском, сначала мужского, потом женского. Тогда же появились первые слухи о том, что нравы среди братьев и сестёр не всегда отличаются целомудрием. Началась проверка, которая кончилась тем, что был смещён жандармский полковник Банин, добросовестно подошедший к делу и выявивший множество подозрительных фактов, а Зосиму просто перевели в Пензенскую губернию. Но и там, судя по всему, он продолжил свою сомнительную деятельность, потому что его вскоре снова отстранили от управления женским монастырем и отправили сначала на Соловки «под строгий надзор». На Соловках он сеял смуту среди братьев и даже добился смещения руководства, но сам вакантное место занять не смог, хотя и пытался. Затем Зосима попал в Великий Устюг, где, согласно донесениям, постоянно отлучался из монастыря и исповедовал, преимущественно женщин, проповедовал и устраивал службы на дому. Зосиму перев