олько платье, сделанное из материи, которую я ей послала и которую я получила от матери. Она потеряла тут ещё другие ценные вещи, между прочим таз, осыпанный резными каменьями, который граф Румянцев купил в Константинополе и за который он заплатил 8 тысяч дукатов. Все эти вещи помещались в гардеробной, находившейся под залом, где начался пожар».
В декабре 1837 года почти полностью был уничтожен Зимний дворец. Примечательно, что об этом происшествии трубили во всех газетах, но то, что именно произошло, достоверно знали немногие. Разницу в описании данного события проправительственной прессой и глазами очевидцев можно почувствовать на примере следующих двух рассказов. Из воспоминаний генерал-майора Л. М. Барановича (журнал «Русский архив», 1865 год): «17-го декабря 1837-го года шла на большом театре опера с балетом „Баядерка", и в танцах участвовала знаменитая Тальони. Государь, незадолго перед тем возвратившийся в Петербург из продолжительной поездки, присутствовал при представлении со всеми членами своей семьи, и глаза публики были устремлены преимущественно на царскую ложу. Вдруг Государь удалился, вслед за ним исчезли из кресел многие лица, и театр, наполненный в этот вечер ещё более обыкновенного, постепенно совсем почти опустел. Быстро разнеслась молва — горит Зимний дворец! Известно, что это огромное здание, заложенное ещё при императрице Анне Иоанновне, было окончено постройкою в 1762-м году. В то время менее нынешнего заботились о предохранительных мерах от огня, и во дворце, хотя и существовали по некоторым капитальным стенам брандмауэры, но сквозные, сделанные арками; а потолочное и кровельное устройство, всё деревянное, сложной конструкции, состояло из тесно связанных стропил, балок и перекидных мостов, представлявших обильную пищу огню. Он показался сначала в 8 часов вечера, из незаделанного отдушника, проведённого от дымовой трубы между хорами и деревянным сводом залы Петра Великого. Эта дымовая труба прилегала весьма близко к деревянной перегородке, и огонь, пробравшись по ней до стропил, мгновенно охватил массу, иссушенную 75 годами, а затем, по мере обрушения потолков и стропил на паркеты, с яростью стал прокладывать себе дальнейший путь. Но ещё прежде распространения огня, министр императорского двора князь Волконский, при появлении в Фельдмаршальской и Петровской залах дыма, поспешил донести о том Государю, который тотчас и уехал из театра. Первым движением Государя, по приезде во дворец, было поспешить на половину младших Великих Князей, которые уже были в постели, и осенив их отцовским благословением, приказал немедленно перевезти их в Аничковский дворец. <…> Между тем пожар продолжал свирепствовать с возраетавшею силою, и никакие человеческие средства уже не могли его не только прекратить, но и остановить. Весь дворец с одного конца до другого представлял пылающее море огня, огромный костёр, увлекавший всё в своем постепенном падении. Убедясь, что всякое дальнейшее противодействие только угрожает опасностью людям, Государь настоятельно приказал им отступить. Воля его была исполнена. Тут же, по повелению Государя, были поверены команды и, к живой его радости, оказалось что все люди в них налицо и невредимы. Оставалось одно: отстоять ещё нетронутый огнём Эрмитаж с его вековыми сокровищами. Государь, перейдя туда, поручил Великому Князю Михаилу Павловичу распорядиться о закладке кирпичом всех дверей и близлежащих окон, как в главном здании, так и в обоих павильонах. Повеление это было исполнено с неимоверною скоростью, и — Эрмитаж был спасён! <…> Государь и Великий Князь Михаил Павлович, проведя всю ночь, несмотря на жестокий мороз, в беспрерывной деятельности, оставили пожарище уже только в 11 часов следующего утра. Развалины дворца продолжали гореть целые трое суток». Описание Л. М. Барановича представляет собой официальную версию события. Но есть и более мрачные свидетельства очевидцев, которые в прессе бы печатать не стали.
В мемуарах крупного чиновника А. М. Фадеева приводится письмо 14-летнего Ростислава, сына автора. «У нас в Петербурге произошло в это время много происшествий, из которых самое замечательное, конечно, пожар зимнего дворца. Вообразите себе эту величественную, каменную массу, объятую пламенем, которое огненными столбами вырывалось из окон и крыши; стук падающих потолков и стен и, наконец, багровое, кровавое зарево, насевшее над местом этого страшного пожара, и дым, закрывавший все небо. Во дворце царствовала суматоха. Богатства всех родов, собранные царствованием десяти Царей, гибли в огне: яшмовые вазы, мраморы, бронзы, дорогие паркеты, обои, зеркала; тысячи драгоценных мелочей были навалены грудами, и всё это было завалено обгорелыми брёвнами и, говорят, многими трупами людей, погибших под их обломками. Солдаты, отряженные для спасения всего, что возможно было спасти, вместо того, вламывались в погреба и оттуда пьяными толпами устремлялись во внутренние покои, где они, для своей забавы, били и ломали всё, что им ни попадалось. Вся площадь пестрела целыми грудами наваленных вещей. Сильный ветер увеличивал силу огня и, при порывах его, огненное море расступалось и среди пламени показывались наверху группы статуй, закопчённые дымом, как будто духи или огненные саламандры. Половина пожарной команды — по слухам — уже не существовала. К довершению всего, в одной огромной зале, где толпилась целая рота измайловцев, потолок вдруг обрушился и погрёб под горящими головнями нисколько десятков человек. Двадцать тысяч гвардии и верно более ста тысяч народа были безвольными свидетелями итого ужасного происшествия. Наконец, увидели невозможность потушить пожар и приказано было оставить догорать дворец. Он горел три дня, окружённый войсками, расположенными бивуаками на площади, и теперь, вместо великолепного, необъятного зимнего дворца, стоят одни чёрные стены. Я думаю, вы читали описание пожара в газетах, но будьте уверены, что там нет и сотой доли правды: я слышал все подробности от двух офицеров, бывших с командами всё время на пожаре».
Работа пожарных на рубеже 19 и 20 века подробно описана в книге «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов» Д. А. Засосова и В. И. Пызина. «В Петербурге нашей юности имелось 12 полицейско-пожарных частей (Адмиралтейская, Василеостровская, Московская и др.). Каждую такую часть легко было узнать издали по каланче, по верху которой ходили дозорные, наблюдавшие, не вспыхнул ли где пожар. В случае пожара на мачте каланчи вывешивались чёрные шары, число их указывало, в какой части пожар. Ночью вместо шаров вывешивали фонари. В начале XX века дежурства на вышках в центре города были отменены, так как новые высокие дома, в 6–7 этажей, мешали видеть. Дежурство на каланчах оставалось на окраинах. В народе бытовало выражение: “Будешь ночевать под шарами”. Это означало: заберут в полицейскую часть за появление в пьяном виде или за непристойное поведение на улице, а то и просто за неучтивый ответ городовому. Хотя наш город был столицей, пожарные, как и в провинции, являлись гордостью городской управы и населения. У пожарных команд были отличные лошади определённой масти для каждой части. Пожарный обоз представлял собой красивую картину: экипажи ярко-красного цвета, сбруя с начищенными медными приборами, пожарные в сияющих касках. Все это поражало обывателя, тянуло его за обозом на место пожара, посмотреть, как будут побеждать огонь эти скромные герои. Спустя две-три минуты после получения сигнала о пожаре команда уже выезжала. Все было приспособлено к скорейшему выезду: хомуты висели на цепях у дышел, приученные кони сами вдевали головы в хомуты, достаточно было небольшого усилия лошади, и хомут сам снимался с пружинного крючка. Мгновенно закладывались постромки, и обоз был готов к выезду. Пожарные вскакивали в повозки, на строго определённое место, на ходу надевая толстые серые куртки и порты. Обоз мчался в таком порядке: впереди ехал на верховой пожарный —“скачок”, который трубил, чтобы давали дорогу обозу. На место пожара он являлся первым, за несколько десятков секунд до обоза, уточнял очаг пожара и давал сигнал, куда заезжать остальным. За «скачком» неслась квадрига — четверка горячих могучих лошадей с развевающимися гривами, запряжённая в линейку. Это была длинная повозка с продольными скамьями, на которых спина к спине сидели пожарные. Над скамьями, на особом стеллаже, лежали багры, лестницы, другие приспособления. Впереди, на козлах, сидел кучер-пожарный, рядом с ним стоял трубач, который непрестанно трубил, звонил в колокол. Рядом с ним богатырского роста брандмейстер в зелёном офицерском сюртуке. Зимой он надевал сюртук на меховой жилет. На голове брандмейстера посеребрённая каска. Около козел возвышалось древко с развевающимся пожарным знаменем красного цвета с золотой бахромой, кистями и эмблемой части. Бочки с водой в наше время пожарные команды уже не возили, в городе почти везде были водопровод и пожарные гидранты. На окраинах, где водопровода не было, пожарные пользовались специальными водоёмами, речками. Вслед за линейкой неслась пароконная повозка с пожарным инвентарём: катушками со шлангами, ломами, штурмовыми лестницами. За ней, тоже на пароконной подводе, — паровая машина, которая качала воду. Ручных машин с коромыслами для качания в центре города уже не было. Пожарная машина имела блестящий вид: котёл, цилиндры и трубы медные, ярко начищенные. Пожарный стоял позади машины, на приступочке, на ходу подкладывал топливо, поднимал пар, из трубы валил густой дым. Пожарная паровая помпа подавала воду под большим давлением сразу в несколько шлангов. За машиной неслась высотная лестница на колёсах выше человеческого роста. Складных металлических лестниц еще не было, а этих деревянных хватало до 4-5-го этажа. В конце обоза ехал медицинский фургон с фельдшером. Зимой обоз переходил на окованные сани. В пожарном сарае были особые устройства на роликах для лёгкого вывоза и обратной постановки их на место». В случае масштабных пожаров, как и в прежние времена, привлекали армию. В 1892 году было основано «Российское общество», в 1901 году переименованное в «Императорское Российское общество». При нём было основано общество «Голубой крест», помогавшее пострадавшим пожарным.