Гораздо серьёзнее наказывали за измены уже после свадьбы. Шокирующее описание экзекуции оставил Максим Горький. «По деревенской улице, среди белых мазанок, с диким воем двигается странная процессия. Идёт толпа народа, идет густо, медленно и шумно, — движется, как большая волна, а впереди её шагает шероховатая лошадёнка, понуро опустившая голову. Поднимая одну из передних ног, она так странно встряхивает головой, точно хочет ткнуться шершавой мордой в пыль дороги, а когда она переставляет заднюю ногу, её круп весь оседает к земле, и кажется, что она сейчас упадёт. К передку телеги привязана веревкой за руки маленькая, совершенно нагая женщина, почти девочка. Она идёт как-то странно — боком, ноги её дрожат, подгибаются, её голова, в растрёпанных темно-русых волосах, поднята кверху и немного откинута назад, глаза широко открыты, смотрят вдаль тупым взглядом, в котором нет ничего человеческого. Все тело её в синих и багровых пятнах, круглых и продолговатых, левая упругая, девическая грудь рассечена, и из неё сочится кровь. Она образовала красную полосу на животе и ниже по левой ноге до колена, а на голени её скрывает коричневая короста пыли. Кажется, что с тела этой женщины содрана узкая и длинная лента кожи. И, должно быть, по животу женщины долго били поленом, а может, топтали его ногами в сапогах — живот чудовищно вспух и страшно посинел. Ноги женщины, стройные и маленькие, еле ступают по серой пыли, весь корпус изгибается, и нельзя понять, почему женщина ещё держится на этих ногах, сплошь, как и все её тело, покрытых синяками, почему она не падает на землю и, вися на руках, не волочится за телегой по теплой земле… А на телеге стоит высокий мужик, в белой рубахе, в чёрной смушковой шапке, из-под которой, перерезывая ему лоб, свесилась прядь ярко-рыжих волос; в одной руке он держит вожжи, в другой — кнут и методически хлещет им раз по спине лошади и раз по телу маленькой женщины, и без того уже добитой до утраты человеческого образа. Глаза рыжего мужика налиты кровью и блещут злым торжеством. Волосы оттеняют их зеленоватый цвет. Засученные по локти рукава рубахи обнажили крепкие руки, густо поросшие рыжей шерстью; рот его открыт, полон острых белых зубов, и порой мужик хрипло вскрикивает: — Н-ну… ведьма! Гей! Н-ну! Ага! Раз!.. Сзади телеги и женщины, привязанной к ней, валом валит толпа и тоже кричит, воет, свищет, смеется, улюлюкает, подзадоривает. Бегут мальчишки… Иногда один из них забегает вперёд и кричит в лицо женщины циничные слова. Взрывы смеха в толпе заглушают все остальные звуки и тонкий свист кнута в воздухе. Идут женщины с возбужденными лицами и сверкающими удовольствием глазами. Идут мужчины, кричат нечто отвратительное тому, что стоит в телеге. Он оборачивается назад к ним и хохочет, широко раскрывая рот. Удар кнутом по телу женщины. Кнут, тонкий и длинный, обвивается около плеча, и вот он захлестнулся под мышкой. Тогда мужик, который бьет, сильно дёргает кнут к себе; женщина визгливо вскрикивает и, опрокидываясь назад, падает в пыль спиной. Многие из толпы подскакивают к ней и скрывают её собой, наклоняясь над нею. Лошадь останавливается, но через минуту она снова идёт, а избитая женщина по-прежнему двигается за телегой. И жалкая лошадь, медленно шагая, всё мотает своей шершавой головой, точно хочет сказать: “Вот как подло быть скотом! Во всякой мерзости люди заставляют принять участие…” А небо, южное небо, совершенно чисто, — ни одной тучки, солнце щедро льет жгучие лучи… Это я написал не выдуманное мною изображение истязания правды — нет, к сожалению, это не выдумка. Это называется — “вывод”. Так наказывают мужья жён за измену; это бытовая картина, обычай, и это я видел в 1891 году, 15 июля, в деревне Кандыбовке, Херсонской губернии, Николаевского уезда».
Среди аристократок измены не были редкостью, и карались они не столь сурово. Муж мог махнуть рукой, или разъехаться с женой и жить своей жизнью. В некоторых случаях пытались развестись, но дело это было долгим, сложным и затратным, поэтому на развод подавали обычно в том случае, когда потерпевшая сторона хотела вновь вступить в брак. Отношение к добрачным и внебрачным связям мужчин было более лояльное, их часто не скрывали, а в некоторых случаях и заводили, чтобы хвастаться. Чтобы утолить то, что стыдливо называли «половым чувством», вариантов у холостяков было несколько. И самый общественно порицаемый из них — как ни странно, решение вопроса во всех смыслах собственноручно. При этом если в крестьянской среде данные действия поборников нравственности беспокоили мало, то среди аристократов с этим боролись на полном серьёзе. Более того, даже слова такие произносить было не принято, использовались формулировки «извращённое половое чувство», «тайный порок» и т. д. В 1760 году авторитетный швейцарский врач Самуэль-Андре Тиссо опубликовал книгу, в которой утверждал, что рукоблудие к букету заболеваний, от постоянных судорог и импотенции до проблем с сердцем и мозгом. В 1830 году во Франции вышла красочная брошюра «Книга без названия», в которой рассказывалось о славном 17-летнем юноше, который «осквернил себя» и из-за этого стал хилым, беззубым, облысел, покрылся язвами и зачах во цвете лет. Были и российские издания аналогичного содержания. В профилактических целях мальчиков часто заставляли спать, исключительно положив руки на одеяло, а уличённых в данном пороке секли розгами.
Удивительно, но среди аристократических слоёв к однополым связям с товарищами относились лояльнее, хотя нормой это не считались и официально было уголовно наказуемо. Особенно часто однополые отношения встречались в закрытых учебных заведениях (и это не было исключительно российским явлением, в Викторианской Англии подобные отношения были даже чаще). Администрация с ними боролась, но безуспешно. Остальные учащиеся смотрели на похождения товарищей, скорее, с юмором, чем с осуждением. Эта тема, например, встречается в «Юнкерских поэмах» («Ода к Нужнику», «К Тизенгаузену»), приписываемых М. Ю. Лермонтову. Разумеется, это не означает, что поэт сам вступал в однополые связи, но показывает, что они его не шокировали, и он мог быть их свидетелем. В 1846 году сняли с должности и выслали из столицы преподавателя Павловского кадетского корпуса Александра Шенина. До этого он успел анонимно выпустить фривольную поэму «Похождения пажа». Куприн писал, что в закрытых мужских учебных заведениях и позже существовали «уродливые формы ухаживания (точь в точь как в женских институтах «обожание) за хорошенькими мальчиками, за «мазочками». Но однополые отношения — это отдельная тема.
Крестьяне и мещане решали «половой вопрос» традиционным способом, ища «полюбовниц» из своей среды. Часто среди солдаток, женщин, у которых мужья уехали на заработки в город, просто легкомысленных односельчанок, а иногда соблазняя и вполне скромных и добропорядочных девушек. Да и в целом нравы в деревнях были свободнее. Из материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева о молодежи Владимирской губернии конца 19 — начала 20 века: «Пора половой зрелости наступает в 14–16 лет. Девушки внешне её стыдятся, но между собой этим выхваляются. Парни целомудрие не хранят. Из шестидесяти особ женского пола более десяти, по подсчетам корреспондента, помогают утрате невинности парням». При этом браки в деревнях заключались относительно рано, так что вопрос целомудрия даже для скромников проблемой мог быть не долго. Примерно такая же ситуация была и в мещанской среде.
Другой частый вариант удовлетворения «полового чувства» — посещение проституток. Л. Н. Толстой описывал свой первый опыт в 16 лет так: «Когда братья затащили меня в публичный дом, я и совершил половой акт в первый раз своей жизни, я сел потом у кровати этой женщины и заплакал». А. П. Чехов лишился девственности в 13 лет тоже в борделе, будучи ещё гимназистом. Он и дальше периодически посещал злачные заведения, а в заграничных поездках не забывал знакомиться с местными красотами и с этой стороны, описывая потом в своих записях впечатления. В автобиографическом рассказе Максим Горький тоже описал свой первый опыт именно с проституткой. Горькому, в отличие от Толстого, первый опыт понравился. Посещение борделя в то время было делом вполне обыденным. Некоторые руководители кадетских корпусов издавали приказы, официально разрешавшие кадетам старших курсов закреплённый за данным училищем публичный дом, но обязательно выше средней категории. Люди состоятельные, в том числе опасаясь заражений, часто заводили себе постоянных партнёрш-содержанок. Более того, эффектная любовница была элементом престижа. Но рынок продажной любви — это уже история, требующая отдельного разговора.
Часто холостые «благородия» решали свой «половой вопрос» с собственной прислугой, а до отмены крепостного права со своими крепостными крестьянками. В подобные связи вступали и Пушкин, и Тургенев, и Толстой, и многие другие. Ещё один вариант — роман с замужней дамой. В этом случае любовница не донимала требованиями жениться, а её родители не предъявляли претензии за утраченное целомудрие, а в случае незапланированной беременности ребёнок не считался незаконнорожденным. Нарушить «идиллию» мог только гнев обманутого супруга. Но некоторые мужья смотрели на измены жён снисходительно, особенно если брак по расчёту, или они сами грешили внебрачными связями. О такой паре вспоминает в своих мемуарах Ф. Ф. Вигель: «Отставной майор Сергей Михайлович Т…в был барин совсем старинного покроя; жена же его Катерина Николаевна, урождённая Дурасова, почти одних с ним лет, была напротив модница и престрашная щеголиха. Кто в Петербурге не знавал тогда его белокурого, почти седого, парика, лоснящегося искусственной белизной лица её, кармином натертых щёк и вечные её пунцовых лент? Кто во всех публичных местах не встречал их всегда? Шли слухи, что Аракчеев, только что выпущенный в офицеры и едва ли не будучи кадетом, в объятиях этой женщины, тогда давно уже опытной, познал первые опыты любви. Если это одна клевета, то нет греха повторять её: ибо, когда Аракчеев сделался случайным, сама г-жа Т…ва старалась, будто невольным образом, выдавать её за истину. Как сия добрая, хотя весьма не добродетельная дама, воспитывая молодого тигра, не умела смягчить его нрава! Впрочем ей ли было укрощать его ярость, которая, может быть, более всего пленяла её в нём? Мальчиком, никому не знакомым, ему лестно было иметь вход в гостиную и в спальню генеральши; в зрелых летах остался он верен сладостным воспоминаниям и дружбе, которая скоро должна была заменить им любовь». В пушкинские времена эпатажным поведением славилась графиня Закревская, о кот