орой Л. В. Дубельт, глава тайной полиции при Николае I: «У графини Закревской без ведома графа делаются вечера, и вот как: мать и дочь приглашают к себе несколько дам и столько же кавалеров, запирают комнату, тушат свечи, и в потёмках которая из этих барынь достанется которому из молодых баринов, с тою он имеет дело».
Скандальны и одновременно курьёзный любовный треугольник конца 18 века дошёл до рассмотрения в Сенате. Семейство Улыбышевых было в общем-то ничем не примечательно. Жили не слишком счастливо, скорее, наоборот. Муж, за которого Елизавету Улыбышеву выдали замуж совсем юной девой, отличался скверным нравом, выпивал и периодически распускал руки. Жене унылое существование скрашивала только любимая дочь. Ничего удивительного, что, когда за ней стал ухаживать пензенский вице-губернатор И. М. Долгоруков, она ответила ему взаимностью, и между ними завязалась романтическая переписка. Был ли их роман платоническим, или имело место что-то большее, история умалчивает. Князь Долгоруков красавцем не был, зато был галантен, обаятелен, писал стихи. Но письма нашел муж. Он не стал вызывать в духе времени оппонента на дуэль, а подкараулил Долгорукова и напал на него с дубинкой. Избитый вице-губернатор подал на драчуна в суд, и дело вызвало широкий резонанс. В качестве аргумента муж предъявил любовную переписку, которая оказалась такой неожиданно трогательной и романтичной, что могла бы послужить основой популярных тогда романах в письмах. Но вынести свое решение Сенат не успел, потому что обвиняемый неожиданно скончался, да и роман тоже прекратился, помещица снова снова влюбилась. Объектом любви стал поселившийся по соседству помещик Пётр Хрущев. Но и тут возникло неожиданное препятствие: подросшая дочь влюбилась в его младшего брата Александра. Законы того времени категорически запрещали сочетаться браком близким родственником, а родство было не только кровное, но и так называемое духовное, под второе попадала и эта ситуация. Не могла одна и та же женщина быть и женой, и тещей, и золовкой родных братьев. Тогда на семейном совете решили, что пусть уж молодежь женится, а старшие живут вне брака. Так и жили вчетвером в одном имении вполне счастливо.
Однако и на этом скандальная история не закончилась. Письма уже расставшихся влюблённых стали гулять в списках, и читали их, словно занимательный любовный роман. Через 10 лет о них упоминает в мемуарах «Записки современника. Дневник студента» С. П. Жихарев. «Как неприятно разочарование! Еще намедни вечером у Прасковьи Михайловны Толстой слушал я премилое послание к ней князя Ивана Михайловича Долгорукова, читанное самим автором. Некоторые другие стихотворения его я уже знал и всегда любовался ими как отголоском нежного и любящего сердца. Но вот вчера доставили мне старую запачканную тетрадь, которая оказалась копией с определения пензенского верхнего земского суда 20 июля 1795 г. о побоях, причинённых прокурором Улыбышевым вице-губернатору князю Долгорукову за привлечение жены его, Улыбышева, к распутству. Что кн. Долг. человек весьма нежных чувств, в том нет сомнения; что он влюбился в Улыбышеву, то это весьма естественно; но чтобы мог писать такие пошлые любовные письма, какие находятся в этом определении, я никогда бы поверить не мог. Вот небольшой образец слога обоих любовников. Он: “Нет, не страшись! Отдай мне больше справедливости: не только на театре, но в собраниях целого света скажу, что ты мне не только мила, но ниже какая женщина в силах будет отвлечь моё сердце от тебя и скинуть те легкие и дорогие цепи, кои ты одна в моем нынешнем положении могла и умела накинуть; тебе дано было судьбою все сердце моё себе присвоить, отняв его даже у тех, кои от начала мира имели право по всем законам (!!); так не страшись ничьих прелестей: никакие красоты Лизаньки моей в глазах моих не превзойдут. Ах, друг мой, в естестве нет сильнее моей страсти; душа моя, будь здорова!!! Матушка, жизнь моя! бог мой! как воображу, что я в твоих объятиях, то я вне себя”, и проч. Она: “Ах, на что вы дали повод открыть мои чувства? Знай, что я тебя люблю; если тебе надобно, я всему свету оное сказать готова. Ах, что вы делаете, какое вы пронзаете сердце! Меня все в страх и трепет приводит; по крайности из жалости выведите меня из сего адского положения”. Или: “Там… жизнь моя, кинувшись на шею к тебе, прижимая тебя к груди моей, попрошу одного слова, одно, что меня любишь, сделает меня счастливою! Скажи это, друг мой, скажи, утешь свою подданную, воскреси рабу твою, дай жизнь вашей любовнице, — ах, как я вас люблю! или научи, как выдрать пламя из недра моего сердца”, и проч. Он: “Я, любовь и природа нас соединяет, потому что не свечи влекут нас и никакие клятвы богу, пред престолом брачным воссылаемые от супругов, но любовь и глас природы, то есть связь и сила чувств природы, в сердца наши влагаемые, нас соединяют тесными узами, кои никогда не разорвутся” и проч. Из этого следует, что сочинять прекрасные стихи и писать хорошо любовные письма — не одно и то же».
Бывали случаи, когда мужчины вступали в брак с любовницами собственных начальников, высокопоставленных чиновников и просто толстосумов, а после свадьбы смотрели на продолжающийся роман терпимо в расчёте на продвижение по карьерной лестнице или материальные блага. Некоторые содержанки имели официальных мужей. Примеры можно увидеть в книге А. И. Матюшевского «Половой рынок и половые отношения». «Она была эффектно красива, той красотой, которая сразу бросается в глаза, заставляет на улице останавливаться прохожих мужчин и во всяком людном месте притягивает массу глаз. Она это знала и чувствовала постоянно, что ею любуются, что она нравится всем. “Но что же из этого? — вздыхала она. — Я отделена от них непроницаемой стеной бедности, я не могу быть с ними там, где все блеск, где красота находит ценителей и доставляет своим обладательницам непрерывную цепь удовольствий”. Что думал он, неизвестно, но через три года они жили в хорошенькой квартирке, которая обходилась им до тысячи рублей в год, они бывали “в обществе”, принимали у себя: и вечером, когда он был дома, и утром, когда она оставалась одна. Чаще всех посещал её по утрам богатый татарин — “совсем необразованный, но очень милый человек — и весьма обязательный”. На лето она уехала в Кисловодск, где “cлучайно” оказался и её знакомый татарин. Они очень мило проводили время, устраивали поездки в горы, пикники; бывали на концертах, на балах, так что она горячо благодарила… мужа, что он доставил ей случай прожить лето в таком очаровательном месте. Муж по-прежнему получал 125 р. в месяц, но она так “применилась теперь к местным условиям жизни”, что им хватало денег на вполне “порядочную” жизнь. У них была хорошая квартира, прекрасно обставленная, две прислуги; одевалась она у лучшей портнихи, каждый день бывала в театре, потом ужинала в клубе <…> И все это так дёшево обходилось, что они даже делали сбережения, у них лежало в банке несколько тысяч рублей. Правда, тысяч пока было немного, но она надеялась, что в будущем их будет больше. Ведь если она в три года так научилась экономить, то затем ещё больше научится». В некоторых случаях инициатива подобных отношений исходила от самой жены, но бывало, что в качестве сводников выступал муж или иные родственники.
Весьма любопытны в плане изучения интимной жизни мужчин до Революции «половые переписи» студентов, и самая примечательная из них была проведена среди учащихся Московского университета 1904 года. Им предложили анонимно заполнить анкету с 208 вопросами (отвечать можно было не на все) в том числе о своей частной и интимной жизни. Получено было 2150 анкет, примерно от половины всех студентов ВУЗа. Согласно ответам, портрет среднестатистического студента такой: 19–21 год (96 % опрошенных), городского происхождения (80 %), из средних и обеспеченных слоёв общества (ниже среднего благосостояние своей семьи оценили только 20 %). И вот какие интересные результаты. Ранее проявление полового чувства у себя отметили 92 %, и они приписывали это порнографическим книгам и картинкам (24 %), уличным впечатления (17 %), поведению товарищей (14). Семейное половое воспитание у большинства опрошенных сводилось к моральным наставлением и запугиванию опасностями венерических и психических (на почве «тайного порока») заболеваний. В школе половое возбуждение испытали 44 % опрошенных, разъяснения же о половых процессах получил лишь каждый восьмой, да и те в 62 % от товарищей. Сомнительные предложения (к «рукоблудию» или «мужеложству») в школьные годы получали 12 %, из них 86 % от товарищей и 13 % от учителей. Сексуальный опыт до поступления в университет имели 67 %. Среди них половина впервые получила его в 14–17 лет, 22 % в 16 лет. Первой женщиной у 41 % была проститутка, у 39 % — прислуга, у 10 % замужняя женщина. У 14 % интимные отношения бывают один раз в месяц, у 40 % — ещё реже) и случайными. В 47 % партнёрши — проститутки, две трети иногда проводят досуг со случайными женщинами. Предохраняются 79 %. Менее охотно отвечали студенты о «самообслуживании». В «тайном пороке», имевшем место ранее, признались 60 %, в том, что и сейчас иногда этим занимаются 14 %. А из них, в свою очередь, 60 % пытаются побороть эту привычку. Ну и самое грустное — 25.3 % студентов страдали венерическими заболеваниями.
Однополые отношения
Отношение к однополым связям было неоднозначным. Их порицали, пытались карать по закону, который, правда, на практике почти не применялся. Но при этом они не были редкостью, и обыватели часто смотрели на них сквозь пальцы. Для начала несколько слов о законодательстве. В допетровские времена отношения к однополым отношениям было относительно лояльным. Они порицались и церковью, и общественным мнением, но серьёзных наказаний за них не было. Изменилась ситуация в начале 18 века после появления воинских уставов. В 1706 году мужеложцев было велено сжигать на костре, затем наказание смягчили. «Артикул воинский» 1715 года включал главу «о содомском грехе, насилии и блуде». Упоминается сей грех вскользь, следующим пунктом после скотоложества, и без чётко прописанных наказаний: «Ежели кто отрока осквернит, или муж с мужем мужеложствует, оные яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны. Ежели же насильством то учинено, тогда смертию или вечно на галеру ссылкою наказать». Распространялся закон только на военных и моряков, и на практике пойманных карали исходя из конкретной ситуации и лояльности непосредственного руководства. В 1767 году Екатерина II выпустила «Наказ», в котором отменила физические наказания обвинённых в мужеложестве, предлагая ограничиться арестом и общественным порицанием. В 1830-х вступило в силу «Уложение о наказаниях», составленное Николаем I. В нем был параграф 995, согласно которому осуждённых мужчин предлагалось лишать прав состояния и отправлять в ссылку Сибирь на 4–5 лет. За совращение несовершеннолетних полагалась каторга. В уложении о наказаниях 1845 году этот параграф сохранился и действовал до 1903 года. Достоверных свидетельств о том, сколько именно людей попало под суд в 18 веке, нет, но к концу 19 века приговоров в год выносилось по несколько десятков. Не так уж много в рамках большой страны. В армии это явление стало так распространено, что даже получило шутливое название «гвардейская болезнь» (гусарской называли гонорею, но это уже совсе