В. Е. Маковский «Секрет» (1884) Государственная Третьяковская галерея
Для неформального разговора у дворян было много вариантов. Они чаще всего общались между собой на вы, к родителям тоже обычно обращались на вы, а иногда и к супругам. Если речь шла о хорошо знакомых людях, равных по возрасту и социальному статусу, то чаще всего по имени-отчеству. В некоторых случаях и просто по имени или даже фамилии (как Ленский и Онегин, или Печорин с Грушницким в «Герое нашего времени»), но это могло быть признаком и дружеских отношений, и лишней фамильярности, как, например, в случае с «эмансипе» Кукшиной в «Отцах и детях». «Да, да, я знаю вас, Базаров, — повторила она. (За ней водилась привычка, свойственная многим провинциальным и московским дамам, — с первого дня знакомства звать мужчин по фамилии.) — хотите сигару?» Могли обратиться по титулу (дорогой граф/князь), если таковой имелся. В романе «Война и мир» мать и отец в разговоре называют друг друга граф и графиня, при личном общении старший Ростов обращается к жене на вы и графинюшка («Что прикажете, графинюшка?»). Наташу иногда называют графинечкой. Для близких друзей и родственников могли быть свои ласковые имена или домашние прозвища, «облагораживались» или изменялись простые русские имена на западный манер. В «Анне Карениной» Дарья превратилась в Долли, Степан в Стиву, Екатерина в Китти. Провинциальные дворяне часто общались с друзьями на «ты», что для столицы было моветоном. К незнакомцу можно было обратиться «сударь». Прибавление «с» в конце слова — как раз сокращение слова «сударь».
Но и обращение «сударь» могло восприниматься по-разному, в зависимости от контекста. Например, если сударем называют уже знакомого человека, это выглядело как ирония или попытка подчеркнуть дистанцию. Пример можно найти в «Рассказе неизвестного человека» А. П. Чехова. «И разговоров у нас по вечерам уже не было. Не знаю, почему так. После того, как я застал её в слезах, она стала относиться ко мне как-то слегка, подчас небрежно, даже с иронией, и называла меня почему-то “сударь мой”. То, что раньше казалось ей страшным, удивительным, героическим и что возбуждало в ней зависть и восторг, теперь не трогало ее вовсе, и обыкновенно, выслушав меня, она слегка потягивалась и говорила:
— Да, было дело под Полтавой, сударь мой, было».
Слово «сударь» произошло от слова «государь», имевшего два значения. С одной стороны — монарх, с дугой — просто уважаемый человек. В. И. Даль писал: «Отцы наши писали к высшему: милостивый государь, к равному — милостивый государь мой, к низшему — государь мой». Обращение «государь мой» имело покровительственный тон, поэтому собеседник мог обидеться. Со временем «милостивый государь» стало стандартным вежливым обращением с привкусом «казёнщины». Примерно как «уважаемый товарищ» в СССР. Если данное словосочетание (а также его производные) использовали по отношению к другу или хорошему знакомому, это звучало подчёркнуто холодно. Например, сцена дуэли в «Герое нашего времени»:
— Объясните ваши условия, — сказал он, — и всё, что я могу для вас сделать, то будьте уверены <…> — Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…
— Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?..
— Что ж я вам мог предложить, кроме этого?..
— Мы будем стреляться…
Встречалось такое подчёркнуто вежливое обращение и в конце 19 века, но всё же было уже редкость. Из воспоминаний В. Ф. Романова: «Первые лекции в юридическом факультете произвели очень сильное впечатление, начиная от их содержания и кончая такими отличными от гимназических уроков мелочами, как обращение к нам: “милостивые государи”, отсутствие вызовов к ответу уроков, серьёзная тишина в аудитории во время лекций и т. п».
Неоднозначно воспринималось и слово «господин». С одной стороны господин — это звучит гордо. «Дамы и господа», «господский дом» и т. д. С другой стороны — нет. Характерный эпизод есть в книге «Остров Сахалин» Чехова. По пути на остров писатель знакомится с чиновником, который всячески подчёркивает широту своих взглядов и либеральный настрой. Но когда уже на Сахалине к нему на приём пришла женщина с прошением и назвала его господином, он начал кричать, что он ей не господин. Дело в том, что со временем первоначальное значение слова начало размываться. Господами стали звать всю «чистую публику», особенно если эти люди не имели иных чинов, воинских званий, титулов, которые можно было бы поставить перед именем. Среди самих чиновников это слово могло использоваться при обращении к подчинённым. В 18 — начале 19 века, когда были популярны крепостные театры, «господин» или «госпожа» писали перед именами артистов, чтобы подчеркнуть, что они — свободные люди, а не крепостные. Господином мог именоваться разночинец, который не состоял на государственной службе. Иногда господами называли купцов. Из воспоминаний А. Вертинского: «Из окон нашего номеришки был виден двор, заставленный извозчичьими пролётками, а посреди двора стоял железный рельс, на котором укреплена огромная вывеска: “Просят господ извозчиков матерными словами не выражаться!”» В армии слово «господин» использовалось при обращении к некоторым званиям. Например, в «Герое нашего времени»: «Раз, осенью пришёл транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти. Он явился ко мне в полной форме и объявил, что ему велено остаться у меня в крепости. Он был такой тоненький, беленький, на нём мундир был такой новенький, что я тотчас догадался, что он на Кавказе у нас недавно. “Вы, верно, — спросил я его, — переведены сюда из России?” — “Точно так, господин штабс-капитан”, — отвечал он. Я взял его за руку и сказал: “Очень рад, очень рад. Вам будет немножко скучно <…> ну да мы с вами будем жить по-приятельски <…> Да, пожалуйста, зовите меня просто Максим Максимыч, и, пожалуйста, — к чему эта полная форма? приходите ко мне всегда в фуражке”».
Значительно понизить социальный статус могло и неосмотрительно выбранное место работы. Состоять на службе государевой, то есть быть чиновником или военным, считалось занятием достойным. Работать в частных компаниях даже при хорошей зарплате было менее престижным. На частное лицо — тем более чревато потерей репутации, потому что могло на барине поставить «клеймо» слуги. Пример подобного просчёта можно встретить в «Записках о моей жизни» Н. И. Греча. «Зажил он в Петербурге барином, имел большое семейство и, принадлежа к числу людей, которые, имея хороший достаток, беспрерывно боятся умереть с голоду, впал в большое недоумение. В это время богатый откупщик Перетц, жид, но человек добрый и истинно благородный, зная ум, способности и опытность Безака, предложил ему место помощника по конторе, с жалованьем по 20 тысяч в год, и, сверх того, подарил ему каменный дом. Безак решился принять эту должность, поправил своё состояние и испортил всю карьеру званием жидовского приказчика. Подумаешь, как несправедливы суждения света! Что тут дурного и предосудительного? Но это не принято, и дело конченное». Ранее Брезак работал в Сенате и был доверенным лицом известного реформатора М. М. Сперанского. Пример аналогичного отношения к частной службе можно увидеть в воспоминаниях А. М. Фадеева. «В это пребывание моё в Пензе, мне представился случай перейти на частную службу. Мне предлагали место по откупам с огромным жалованием, что заставило меня несколько призадуматься; но когда я вздумал посоветоваться о том с моим тестем, — его старая Рюриковская кровь так расходилась, что я не рад был, что сказал ему. Он мне прямо объявил: “Если ты пойдёшь служит по откупу, мне ничего более не останется, как на старости лет, пустить себе пулю в лоб. Я не перенесу такого унижения, чтобы мой зять, муж моей дочери, служил в частной службе, да ещё по кабачной части”. Это характеризирует понятия того времени о частной службе вообще и по откупам в особенности. С тех пор нравы совершенно изменились. Сколько потом я знал людей, из лучших фамилий, столбовых дворян, служивших по откупам, что нисколько не роняло их общественного положения, потому что деньги в настоящее время главный двигатель всего на свете и нет такой родовой гордости, которая бы устояла против их неотразимого влечения». Тесть автора князь Павел Васильевич Долгоруков в тот момент был если не разорён, то жил очень скромно.
Общественный статус женщины определялся по тому, какое место в обществе занимал её муж, и стандартное обращение к ней аналогично. Когда герой «Мёртвых душ» Чичиков сбился с пути и оказался в незнакомом имении, хозяйка представилась ему: «Коробочка, коллежская секретарша», и только после вопроса об имени и отчестве прибавила: «Настасья Петровна». Слова «генеральша», «полковница», «чиновница» и т. д. были широко употребляемы. Среди дворян довольно долго держался обычай целовать даме ручку (перчатку перед этим надо было обязательно снять). В ответ дама должна была поцеловать в щёку или лоб. В качестве примера особой вежливости и такта Екатерины II часто приводят тот факт, что она всегда брала табак левой рукой, чтобы при поцелуе подданные не ощущали неприятного запаха. Когда мужчины начали на английский манер жать друг другу руки, некоторые женщины стали делать тоже самое. Но это было редкостью и признаком эмансипации.
Отдельная тема — субординация между военными. При встрече с вышестоящим офицером младший обязан был встать. По этой причине довольно часто молодые офицеры, придя в театр, во время антрактов предпочитали и вовсе не садиться, чтобы не приходилось поминутно вставать. Солдатам было ещё сложнее, особенно в столице. Из «Записок кирасира» В. С. Трубецкого: «В этом отношении в Петербурге были совсем особые строгости, каких ни в Москве, ни в других городах не было. При виде офицера мы должны были ещё за несколько шагов до него перестать махать руками и начать маршировать, как на параде — печатным шагом “печатать”, то есть не сгибая ноги крепко ударять сразу всей ступнёй по панели и одновременно особым приёмом схватываться левой рукой за ножны палаша. За два шага до всякого военного, который был старше в чине, солдат должен был отрывистым движением повернуть голову в его сторону, смело взглянуть ему в глаза, одновременно энергично выбросить в сторону правую руку в белой перчатке, резко согнуть руку в локте под углом 45° и приложить вытянутые пальцы к головному убору, после чего с силой опустить руку вниз. Генералам, членам императорской фамилии, офицерам своего полка, знамёнам, штандартам и воинским похоронным процессиям должно было отдавать честь, “становясь во фронт”, то есть останавливаясь и резко повернувшись в два приёма всем корпусом к приветствуемому лицу или знамени. Пропустив таковое мимо себя, снова сделать отчётливый обратный поворот в два приёма, брякнуть шпорами, после чего уже бравой походкой следовать дальше своей дорогой. По некоторым улицам, в особенности же по Невскому проспекту, всегда кишевшему военными, ходить было чистое наказание — тут зевать было нельзя. Надо было знать, как отдать честь, едучи на извозчике, как отдать честь, обгоняя генерала и, наконец, как это сделать, когда твои руки заняты какой-нибудь ношей. На каждый такой случай был особый приём. Это была целая наука о том, как держать себя на улицах и в общественном месте. За всем этим в Петербурге строго следили специальные чины — так называемые плац-адъютанты, очень любившие придираться. По железной дороге ездить мы