Забытую игру 18 века вспоминает в своих мемуарах А. Т. Болотов: «Случилось как-то мне увидеть, что ребятишки на дворе играли в так называемую “килку”. Мне игра сия полюбилась чрезвычайно, и более потому, что она имела некоторое подобие войны. Все играющие разделялись на две партии, и одна партия старалась килку, или маленький и кругленький отрубочек от деревянного кола, гнать в одну сторону и догонять до конца двора или до уреченного какого-нибудь места, а другая партия старалась ей в том воспрепятствовать и гнать килку в другую сторону двора и также до какого-нибудь уреченного места, и которой партии удастся прежде до своего желания достигнуть, та и выигрывает. Чтоб удобнее можно было сию килку гнать, то каждый человек имеет палку с кочерешкою на конце, дабы сею кочерешкою можно ему было килку и совать и по земле гнать, а ежели случится на просторе, то и ударять, чтоб летела далее и могли её подхватить и гнать далее его товарищи. Словом, игра сия самая задорная, наполненная огня, рвения, усердия и играющие должны употреблять наивозможнейшее проворство и скоропоспешнейшее бегание за килкою для успевания скорее её ударить и прогнать, и притом наблюдается в ней некоторый порядок. Люди расстанавливаются сперва вдоль по всему двору в два ряда и человек против человека, а потом один, из победителей, положив килку на какую-нибудь чурку, ударяет по ней изо всей мочи оною кочерешкою и таки, чтоб полетела она несколько вверх и упала сверху посреди обоих рядов, и тогда ближние люди бросаются к ней и начинают свое дело, то есть, гнать в ту сторону, куда кому надобно. Впрочем, была игра сия у нас в деревне в таком тогда обыкновении, что в зимнее досужное вечернее время игрывали в неё не только ребятишки, но и самые старые и взрослые люди вместе с ними. Всякими выбирал другого такого ж себе в соперники, и всё не меньше бегали и проверили, как и ребятишки, и веселились до крайности, когда случится победить и заставить себя побежденному перенесть за плечами чрез весь двор или от одного уреченного места до другого». Почти как современный хоккей.
М. Ф. Кшесинская вспоминает другое забытое развлечение. «Любимой нашей игрой была “палочка-воровка”. Один из нас бросал палочку как можно дальше, а другой, который избирался “хранителем” её, должен был медленными шагами подойти, положить палочку на определенное место, обычно на скамейку, и постучать ею в знак начала игры. Пока он шёл, другие прятались, кто куда мог, от него и затем пытались незаметно подкрасться и постучать ею о скамейку, что означало конец игры. “Хранитель”, не отходя от палочки, старался этому помешать, оглядываясь кругом, и если кого замечал, то называл его по имени, и тот должен был выйти из игры. Если же “хранитель” ошибался в имени, то можно было опять спрятаться и снова подкрадываться за палочкой. Мы любили играть в сумерках, когда разглядеть крадущегося было трудно, “хранитель” ошибался в имени, и игра длилась дольше. В игре мы часто прятались в кустах и в ветвях деревьев, и, чтобы удобнее было лазить по деревьям, я надевала мужской серый костюм».
Были и более популярные игры. Например, «ляпки». Водящий — ляпа — должен был догнать кого-нибудь из других игроков и прикоснуться к нему. Был вариант игры, при котором у водящего завязаны глаза. Другую игру, которую любили московские мальчишки, описал А. Я. Гуревич в книге «Москва в начале XX века. Записки современника». «Подлинно народными играми у мальчишек была игра “в чижика”, а у взрослых — городки. Игра в “чижика” — Старинная игра, один из участников которой должен ударом битки — палки с плоским концом в виде лопатки — заставить деревянного “чижика” (круглую палочку длиной 8-12 см с острыми концами) взлететь в воздух и вылететь в поле. Задача соперника — поймать “чижика” на лету или отправить его в “дом” в виде нарисованного на земле круга, при этом первый участник старается отбить “чижика” биткой. Игра может вестись командами на выбывание игроков или на очки. В “чижика” играли во дворах, но это было опасно, так как “чижик”, подбрасываемый деревянной лопаткой, иногда попадал в окна и разбивал стекла, вынуждая игроков разбегаться врассыпную и не показываться во дворе несколько дней. В городки во дворах играли редко и только там, где позволяли размеры двора и отсутствовали подальше окна в поле игры». Играли в «казаки-разбойники», когда участники делились на две группы, «разбойники» прятались, а казаки их искали.
Казалось бы, детская забава: участники бегают вокруг стульев, которых на один меньше, чем игроков, и не успевший по сигналу занять место, выбывает. Но предавались ей не только дети, но и взрослые. Другой вариант — «уголки», правда, для него нужно было строго 5 игроков. Ведущий стоял в центре комнаты, а остальные по углам и по сигналу должны были меняться друг с другом местами. Стоящий в центре при этом тоже пытался занять один из углов. Примечательно, что изначально известная игра в горелки была рассчитана в первую очередь не на детей, а на игроков постарше. Из описания А. Н. Афанасьева: «Холостые парни и девицы устанавливаются парами в длинный ряд, а один из молодцев, которому по жребию достается гореть, становится впереди всех и произносит: “Горю, горю пень!” — “Чего ты горишь?” — спрашивает девичий голос. “Красной девицы хочу”. — «Какой?» — “Тебя, молодой!” При этих словах одна пара разбегается в разные стороны, стараясь снова сойтиться друг с дружкою и схватиться руками; а который горел — тот бросается ловить себе подругу. Если ему удастся поймать девушку прежде, чем она сойдется с своей парою, то они становятся в ряд, а оставшийся одиноким заступает его место; если же не удастся поймать, то он продолжает гоняться за другими парами, которые, после тех же вопросов и ответов, бегают по очереди». В эту игру часто играли во время праздника Ивана Купалы. Позже появилась версия для детей. «Горельщик», стоя спиной к игрокам говорит:
Гори, гори ясно, чтобы не погасло!
Глянь на небо — птички летят,
Колокольчики звенят,
Гляди — не воронь, беги, как огонь.
Далее он бежит за первой стоящей позади него парой. Как и в горелках для взрослых, если он смог поймать кого-то до того, как пара добежала до конца ряда из других участников и взялась за руку, оставшийся игрок становился следующим ведущим. В горелки играл с деревенскими девушками молодой сосед, которого так хотела увидеть пушкинская «барышня-крестьянка».
Ещё одной популярной игрой было «завивание капусты». Она имела массу вариантов, но принцип оставался один. Дети или молодёжь становились в не сомкнутый до конца круг, последняя пара поднимала высоко руки, и участники с другого конца должны были пройти под этими воротами, образуя внутри круга причудливые «завитки». Важной чертой игр того времени было именно то, что они не имели возрастного ценза и были рассчитаны на то, чтобы объединять как можно больше участников и помогать им познакомиться и подружиться. Это было особенно важно для молодёжи, потому что в патриархальном дореволюционном обществе намного сложнее знакомится с потенциальными партнерами (и особенно партнершами), а подобное веселое времяпровождение помогало преодолевать условности.
Физические наказания
П.О. Ковалевский "Порка" (1880)
Отдельная тема — телесные наказания. В некоторых учебных заведениях они считались эффективным воспитательным методом, в некоторых наоборот их избегали. Взгляды на этот вопрос менялись вместе с законодательством. При Екатерине II физические наказания в пансионах и реальных училищах отменили. В 1785 году вышла «Жалованная грамота дворянству», которая в том числе запретила применять телесные наказания к представителям благородных сословий. Запрещал их и новый устав, регулировавший работу учебных заведений. Школьный устав 1828 года разрешил телесные наказания для мальчиков (девочек наказывали гуманнее). В итоге учеников били линейкой, ставили коленками на горох и регулярно секли розгами. Императора Николая I, подписавшего данный закон, в детстве вместе с братом Михаилом тоже секли розгами за шалости и плохие отметки, а его старших братьев — будущего императора Александра I и Константина, воспитывавшихся ещё при жизни Екатерины II — нет.
Пример физических наказаний в гимназии 1820-х можно найти в воспоминаниях Я. П. Полонского: «Однажды мне довелось срисовывать голову старика в шапке, — голову, которую почему-то мы называли головой Мазепы. Во время урока Босс подошёл ко мне, заглянул в рисунок и стал кричать на меня за то, что я, будто бы, нацарапал в тушевке. Я сказал ему, что я не виноват, что попался такой черный карандаш, который не чертит, а царапает. Босс так взбесился, что ударил меня по лицу. Я вскрикнул и заплакал. Я ещё продолжал плакать, как директор вошёл в класс. Увидя меня плачущим, он что-то спросил Босса; Босс что-то вполголоса отвечал ему. “На колени!” — сказал директор; я стал на колени. Директор вышел. Пришедши домой, я, разумеется, не скрывал моего горя; это был первый удар, который я получил со дня моего рождения — никогда никто не бил меня, я даже не знал, что такое розга <…> Можете же вообразить, как этот удар потряс меня.
С тех пор прошёл месяц, а может быть, и два месяца. Вдруг в одно воскресное утро докладывают моей тётке (и моей крестной матери) Вере Яковлевне Кафтыревой, что приехал Семёнов. Он у нас никогда не был, и это несколько удивило нас.
Тётка вышла к нему в гостиную.
— Скажите, пожалуйста, — начал директор, — вы на меня жаловались?
— Никогда, — отвечала Кафтырева.
— Что же это значит??
И Семёнов признался ей, что от министра просвещения он получил строжайший выговор за дурное обращение учителя Босса с учениками гимназии.
Как это произошло? — я долго понять не мог. Помню только, что этот выговор из-за меня сильно взволновал меня. Я не радовался; напротив, мне было больно». Александр II снова освободил от телесных кар учащихся средних учебных заведений.
Доставалось детям и от самих родителей, а общество часто относилось к этому лояльно. Даже аристократические попы екатерининский запрет дома не спасал. Показательно в этом плане «дело Кроненберга.» Об этой истории Ф. М. Достоевский писал в «Дневнике Писателя», а также включил её в обвинительную речь Ивана Карамазова. Суд присяжных разбирал дело бывшего офицера и героя франко-прусской войны, кавалера ордена Почётного легиона Станислава Кроненберга. Тот жестоко избивал свою незаконнорожденную дочь Марию. Последним поводом к избиению, приведшему к судебному разбирательству, стало о