В книге «Москва торговая» об опеке в купеческой среде И. А. Слонов пишет так: «Купечество ранее подразделялось на три гильдии, причем каждому купцу Сиротским судом назначалась опека над малолетними сиротами купеческого и мещанского сословия <…> Для чиновников доходной статьей служили опеки и купцы, для последних Сиротский суд с его опеками был также страшен, как для купчихи в комедии Островского были страшны слова “металл и жупель” <…> Начиналось с того, что купец получал из Сиротского суда приказ принять в заведовании многочисленную и сложную опеку, требовавшую много траты времени и денег. Желая избавиться от такой напасти, купец шёл в Сиротский суд, отыскивал там приславшего указ чиновника и обращался к нему с покорнейшей просьбой избавить его от такой сложной опеки, за что обещал поблагодарить чиновника; последнему только это и нужно было. Он брал с купца взятку от 20 до 50 рублей и менял опеку сложную на более легкую».
Если сирота — дворянин, опекунов назначали также из числа дворян. Они занимались в том числе управлением финансами несовершеннолетних, а за это могли получать свою долю с доходов, например, от имений или процентов по вкладам, если таковые имелись. Многое также зависело от порядочности назначенных лиц. Частую ситуацию описывает Д. Д. Благово в «Рассказах бабушки». Умер богатый помещик Мамонов, затем его жена, и «опекунами над его детьми по его желанию были назначены Анна Николаевна и мой муж, с которым Мамонов был дружен. Из-за этой опеки вышла большая неприятность у Дмитрия Александровича с Неклюдовой: Мамоновы барышни имели прекрасные бриллиантовые вещи, которые Неклюдова задумала продать безо всякой нужды. Мой муж стал ей доказывать, что барышни уже на возрасте и вещи, проданные задёшево, придется опять заказывать и покупать дорого, и не согласился на продажу, и запер ларчик с этими вещами, и взял ключ к себе. Нет, не унялась Неклюдова: отпёрла своим ключом не сказав моему мужу и не спросив разрешения опеки, взяла и всё продала. Муж мой очень был недоволен и, несмотря на всю свою доброту, очень рассердился на Анну Николаевну и заставил её все вещи опять выкупить, чтобы не быть в ответственности пред опекой.
— Опека и не узнает, что вещи проданы, — говорила она ему, — а в-отчете мы этого не покажем.
— Нет, Анна Николаевна, на такой обман я не соглашусь <…> и отчета не подпишу.
Она ужасно расходилась, выбранила его, и после того они долгое время друг на друга дулись и не видались». Анна Николаевна приходилась обворованным девочкам тётей. Официально опека длилась до совершеннолетия, которое формально наступало в 21 год.
Правила усыновления постоянно менялись. В начале 19 века эта процедура была относительно простой, при Николае I процесс стал сложным, на практике почти невозможным, при Александре II усыновителям и усыновлённым снова пошли на встречу. В Российской империи не было тайны усыновления и процедуры лишения родительских прав в нашем современном понимании. То есть усыновление приёмными родителями не отменяло прав и обязанностей его родных. Это теоретически позволяло усыновлять родственника для передачи ему фамилии и титула (на практике это было долго, сложно, но возможно), получить наследство и от приёмных, и от родных родителей и т. д. Усыновить ребёнка мог человек не моложе 30 лет и старше усыновляемого минимум на 18, не имеющий других родных или приёмных детей. Если речь шла о своих незаконнорожденных отпрысках, то с разрешения остальных законных. Так как биологические родители своих прав тоже не лишались, у нового члена семьи мог быть «двойной комплект». Такие ситуации обычно не создавали проблем. Дети и так знали, что они усыновлены, биологические родители радовались, что их чада растут в хороших условиях, а усыновители не возражали против не слишком частых визитов родни. Помимо официально усыновлённых детей были так называемые приёмыши. Эти дети, взятые в семью, но официально в ней не зарегистрированные, поэтому не имевшие прав на наследство. Среди «благородий» таких детей называли воспитанниками. Иногда ими становились бедные родственники, иногда — собственные внебрачные отпрыски, например, от прислуги.
В некоторых случаях дети попадали в приюты, в некоторых, если, находились состоятельные родственники или благотворители, в частные пансионы. Такая «удача», если это слово уместно вообще, улыбнулась детям Катерины Ивановны из «Преступления и наказания». Затеянный ей уличный скандал и предсмертная агония произвели такое впечатление на случайного прохожего, что тот, имея средства, оплатил осиротевшим детям пансион и внёс деньги на их дальнейшее содержание. Приютами и иными богоугодными заведениями в городах обычно ведал Опекунский совет. Характерной особенностью его работы было то, что значительная часть финансирования была либо за счёт меценатов, либо за счёт средств, заработанных самостоятельно. Самым популярным способом для этого было ростовщичество, поэтому совет был одной из самых крупных кредитных организаций того времени, дававшей ссуды многим помещикам под залог имений. Создавать приюты начали при императрице Екатерине II. Как пишет Д. Д. Благово, «много было суждений насчёт Воспитательного дома: кто осуждал, а кто и одобрял, и последних было более. Одни говорили, что не следует делать приюта для незаконных детей, что это значит покрывать беззаконие и покровительствовать разврату, а другие смотрели на это иначе и превозносили милосердие императрицы, что она давала приют для воспитания несчастных младенцев, невиновных в грехе родителей, которые, устыдившись своего увлечения, чтобы скрыть свой позор, может статься, прибегли бы к преступлению и лишили бы жизни невинных младенцев, не имея возможности ни устроить их, ни утаить их, ни воспитать. И в сам деле, до учреждения Воспитательного дома такие ужасные несчастные случаи повторялись очень нередко. Потому хваливших императрицу было более, чем осуждавших».
Правила приёма были разные, и чем старше ребёнок, тем неохотнее его брали. Сами родители (чаще всего матери-одиночки) могли без юридических проволочек отдать малыша младше двух лет. Где-то детей сразу воспитывали в приюте, где-то передавали в раннем детстве в патронатные семьи, а позже забирали назад для обучения, где-то из-за нехватки кормилиц оставляли матерям «на ответственное хранение» и кормление и забирали чуть позже. Смертность в приютах была намного выше среднего, поэтому иногда их даже называли «фабриками ангелов». Но были и свои плюсы в виде содержания за государственный счёт и бесплатного образования. Всё это привело к тому, что в приюты стали попадать не только сироты и внебрачные дети, но и законные, которых родители не могли или не хотели содержать. В некоторых случаях речь шла о реальном жесте отчаяния из-за голода и нищеты, но часто о банальной хитрости. Маленький ребёнок воспринимался не слишком сентиментальными крестьянами и бедными горожанами как лишний рот. Тратить на него еду и внимание надо, а пользы в хозяйстве никакой. Лет в 5–6 детей уже начинали привлекать к труду, а лет в 10 это уже был полноценный работник и полезный член семьи. Подобные родители сдавали «бесполезных» малышей, а уже подросших забирали назад. Интересную коллизию можно увидеть на картине В. Е. Маковского «Две матери. Мать приёмная и родная» (1906). Благополучная семья усыновила малыша из приюта, но идиллию разрушила явившаяся в дом биологическая мать. Ребёнка она сдала, вероятно, чтобы не кормить в деревне лишний рот, а когда сын подрос и мог стать полезен в хозяйстве, вернулась за ним. Из-за юридических особенностей права имеют и те, и другие. Если крестьянке удастся забрать мальчика, другого ребёнка семье уже не усыновить. Остается либо судиться, либо попытаться откупиться.
Приятного аппетита! Продуктовая корзина, общепит, застолья и не только
Что ели
Когда говорят о дореволюционном меню, часто встречаются две крайности. Одни вспоминают о диковинных яствах, упомянутых у классиков. Другие о тяжёлой жизни крестьян и городской бедноты, которые явно себе позволить ничего подобного не могли. Так как же выглядело меню обычного россиянина 19 — начала 20 века?
Конечно, многое зависело и от социального статуса, и от сезонности. Начнем с крестьян. Поговорки «щи да каша — пища наша», «хлеб — всему голова» вполне соответствовали реальности. Вариантов щей было очень много, тем более что в разных местностях щами называли и некоторые другие супы. Примечательно, что кислыми щами изначально именовали сильно газированный напиток, близкий к квасу. На его основе готовили суп, который назвали также, но в классической литературе под кислыми щами обычно имели в виду именно сам напиток. Частой гостьей на столах была уха, в том числе потому, что рыба была дешевле и доступнее мяса. Ботвинья была самым популярным из холодных супов.
Долгое время по количеству посевов после злаковых культур шла репа. Одной из самых массовых сельскохозяйственных культур была репа. До середины 19 века она занимала ту нишу, которую со временем добровольно-принудительно занял картофель. Репа даёт семена на второй год, поэтому часть старого урожая сажали, чтобы получить семена. Примечательно, что в старину репу часто сеяли, набрав семян в рот и выплёвывая их. Умение плеваться семенами метко и равномерно высоко ценилось в деревнях. В некоторых регионах собирали по два урожая в год.
Также на столе часто была редька. Впервые редька упоминается в русских письменных источниках ещё 16 века, а известна была, вероятно, задолго до этого. Редька считалась максимально простой пищей, доступной даже бедным крестьянам. Существовала поговорка «У нашего дьяка семь перемен(блюд): редька триха (тёртая), редька ломтиха (нарезанная ломтиками), редька с квасом, редька с маслом, редька в кусочках, редька в брусочках, да редька целиком». Однако любили редьку и некоторые высокопоставленные лица. Из книги Раковского Л.И. «Генералиссимус Суворов»:
— Возьмите на закуску вашей любимой редьки, — угощала императрица.
— Премного благодарен! Обязательно возьму. В редьке, ваше величество, пять яств: редька — триха, да редька-ломтиха, редька с маслом, редька с квасом да редька — так!.. — приговаривал Суворов, накладывая редьки.