Н. Н. Пимоненко "Пасхальная заутреня в Малороссии" (1891)
За неделю до Пасхи праздновали Вербное воскресенье. В этот день открывались знаменитые вербные базары, которые особенно любили дети, потому что там продавалось много игрушек. Самая популярная — «морской житель» или «чёртик». Стеклянная фигурка в колбе, заполненной жидкостью. У писательницы Тэффи есть рассказ «Чёртик в баночке. Вербная сказка». «В Вербное воскресенье принесли мне с базара чёртика в баночке. Прижимать нужно было тонкую резиновую плёночку, и он танцевал. Смешной чёртик. Весёлый. Сам синий, язык длинный, красный, а на голом животе зелёные пуговицы. Ударило солнце в стекло, опрозрачнел чёртик, засмеялся, заискрился, глазки выпучены».
Торговля вербой в Петербурге у Александровского сада 1910-е. К.Булла
Александр Пастернак в своих воспоминаниях описал другую популярную игрушку — обезьянку: «По прихоти кустаря обезьянке придавался любой образ любого персонажа: чертей и человека. Как маскарадное переодевание не меняет существа человека, так и обезьянка во всех своих метаморфозах оставалась все той же наивной и трогательной кустарной выдумкой; по сути же дела — всего лишь ниткой толстой крестьянской пряжи, броско окрашенной в разные, немыслимой яркости колера, вплетённой в мягкий проволочный каркас. Благодаря мягкости и податливости проволоки, обезьянка в руках детей (и взрослых часто!) могла принимать любое положение, нужное в игре с ней. Пряжу, вплетённую в каркас, подстригали так низко, что создавалось ощущение щетины либо очень жёсткой шерсти мохнатого зверька. Круглая мордочка с парой блестящих черных бусинок-глаз казалась „себе на уме“, с хитрецой — но обезьяньего в ней ничего не было; и даже длинный и тонкий хвостик не сближал существо из пряжи с миром обезьян. Впрочем, несоответствие вполне прощалось, с ним легко мирились. Изображая обезьянку, кустарь вёл двойную игру — в обезьяньем обличии он изображал какой-нибудь иной самостоятельный сюжет. В такой двойной игре фантазия кустаря не знала границ. Чаще всего его фантазия обращалась к миру вымысла — чертей всех рангов и званий. Когда же она обращалась к человеку, то обезьянка изображала собою безграничное разнообразие профессиональной изменчивости в облике человека. Чего-чего только не придумывалось кустарём! Тут были балерины в их пачках и туфельках, трубочисты с лесенкой и веником, повара в белых колпаках, с ложкой или вилкой в лапке. Были и пожарные в медных блестящих своих касках, и городовые в чёрных шинелях; были матросы в тельняшках и бескозырках, и лекаря в белых халатах — всего не перечислить! Разнообразие усиливалось ещё и тем, что сами тельца обезьянок были ярчайших «ядовитых» расцветок — безотносительно к изображенной профессии, так что повторности были исключениями».
В. Г. Перов "Сельский крестный ход на Пасху" (1861)
К Пасхе на прилавках появлялось все больше товаров в праздничной упаковке, выпечки, украшенной буквами ХВ. Правда, некоторые продавцы перед праздником взвинчивали цены на яйца, творог и иные продукты. К Пасхе же были приурочены самые крупные сезонные распродажи, называвшиеся в дореволюционной России дешёвками.
Последняя неделя поста — страстная — была самая строгая. В это время начинались приготовления к празднику: «Пасха справлялась у нас ещё торжественнее Рождества. К ней готовились целую неделю. В понедельник, вторник, среду происходила уборка дома: мыли окна, обметали потолки, выносили на двор и выколачивали мебель, ковры, драпировки, и полотёры натирали полы. В четверг начиналась стряпня: заготовляли пасхи, красили яйца, пекли куличи. В субботу вечером все было готово, из кладовой принесены были парадные сервизы и с вечера накрывался стол ещё более парадно, чем на Рождество: те же блюда с индейкой, ветчиной, телятиной, но посреди стола возвышалась пасха, на ней были сделаны из цукатов буквы Х.В.; по обе стороны — два кулича; один жёлтый шафрановый, другой белый, обе верхушки, облитые сахаром, были украшены красными бумажными розами. И гора красных яиц. В парадных комнатах благоухали живые цветы: гиацинты, розы, желтофиоли. Их привозили из садоводства ещё с утра. Садовник приносил их в буфетную на деревянном лотке, раскутывал цветы из войлока, из газетной бумаги и высаживал их в наши жардиньерки; в кабинете отца и в столовой они ставились на подоконник в красивых фарфоровых горшках. Затем приносили корзины с цветами с привязанными к ним визитными карточками. Это были подношения к празднику от родных и знакомых матери и сёстрам. К 11 часам вечера все наши — мать, сёстры, братья и вся прислуга — одевались в нарядные платья и собирались в церковь. Нас, младших, брали к заутрене только после того, как мы говели, то есть восьми лет <…> Мы просыпались очень поздно, одевались во всё чистое и новое и спешили вниз в залу. Этот первый день Пасхи проходил точь-в-точь, как первый день Рождества. Мы смотрели, как старшие принимают визитёров. В проходной комнате стояла огромная корзинка с красными яйцами, из которой мать брала яйца, чтобы раздавать их поздравителям». Так вспоминает праздник в родительском доме Е. А. Андреева-Бальмонт.
В. Е. Маковский "Гастроном" (1909)
Сходную торжественную картину можно увидеть в «Лете Господнем» И. С. Шмелева. «Великая Суббота, вечер. В доме тихо, все прилегли перед заутренней. Я пробираюсь в зал — посмотреть, что на улице. Народу мало, несут пасхи и куличи в картонках. В зале обои розовые — от солнца, оно заходит. В комнатах — пунцовые лампадки, пасхальные: в Рождество были голубые?.. Постлали пасхальный ковер в гостиной, с пунцовыми букетами. Сняли серые чехлы с бордовых кресел. На образах веночки из розочек. В зале и в коридорах — новые красные “дорожки”. В столовой на окошках — крашеные яйца в корзинах, пунцовые: завтра отец будет христосоваться с народом. В передней — зелёные четверти с вином: подносить. На пуховых подушках, в столовой на диване — чтобы не провалились! — лежат громадные куличи, прикрытые розовой кисейкой, — остывают. Пахнет от них сладким теплом душистым». В обоих описаниях речь идёт о праздниках в богатых купеческих семьях в Москве. Самая красивая церковная служба, по воспоминаниям многих современников, проходила в Московском Кремле. Многие специально приезжали взглянуть на неё из других городов.
Готовясь к Пасхе, многие помнили о суеверии, которое сама православная церковь порицает. В ночь со среды на четверг или ранним утром хозяйки готовили так называемую четверговую соль. Описывая мать Базарова, необразованную провинциальную барыню, И. С. Тургенев упоминает, что та верила во множество нелепиц, включая леших и эту чёрную соль. Рецепты приготовления были разные, но принцип один — поваренную соль смешивали с квасной гущей и другими компонентами (например, специями) и запекали это месиво несколько часов в печи. Получалась твердая чёрная масса, которую потом разминали в ступке и хранили до следующего года, часто спрятав за иконами. Иногда сей порошок подмешивали в лечебных целях в еду, сыпали на порог, если ждали малоприятных гостей и т. д.
Праздничная церковная служба с тех времен особо не изменилась. Незадолго до полуночи в храмах служится полунощница, в 12 начинается пасхальная утреня. Служба переходит в торжественный крестный ход. Он движется вокруг храма под колокольный звон, затем участники останавливаются возле закрытых дверей, словно перед входом в пещеру Гроба Господня. Далее поют пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» и входят в храм. После крестного хода следует праздничная литургия.
«К заутрене ездили в Печаное, в маленькую деревянную церковь — к отцу Ионе. Служба была длинная и торжественная. Сочно гудел чудесный украинский хор, состоявший из дивчат и парубков. В двенадцать часов ночи пели “Христос воскресе” и обходили крёстным ходом вокруг церкви. Потом отстаивали раннюю обедню и ехали большой компанией со священником к нам, в “Моцоковку”, разговляться. В гостиной уже ждал огромный стол, накрытый скатертью и украшенный гирляндами зелени. Чего-чего на нем только не было! И поросята, и индейки, и гуси, и куры, и медвежий копчёный окорок, и ветчина, запечённая в тесте, и вазы с яйцами всех цветов — от красных и синих до цвета майского жука, серебряных и золотых, и целый холодный осётр на блюде с куском салата во рту, и сырные пасхи — шоколадная, сливочная, лимонная, запечённая ванильная, и кренделя, и торты, и вазы с фруктами, и конфеты, и пирожные. Между всеми этими яствами трогательно поднимали свои головки нежные ранние гиацинты — синие, голубые, розовые, жёлтые. Было шумно и весело. Было много молодёжи». Такой запомнил Пасху в имении родственников А. Н. Вертинский. Но надо отметить, что на тот момент будущий артист был сиротой и воспитывался в Киеве в доме своей тётки, которая жила намного скромнее и щедростью по отношению к племяннику не отличалась.
Разумеется, далеко не все семьи могли позволить себе подобные гастрономические изыски, но всё же на столах непременно присутствовали куличи, яйца, творожные пасхи. Если была возможность, готовили жареного или запечённого поросенка. Иногда деньги на покупку продуктов откладывали до начала поста. Митрополит Вениамин Федченков в своих мемуарах вспоминает, что мать на Пасху готовила то, что его небогатая крестьянская семья не видела в другое время, и однажды это чуть не привело к трагедии. Прямо перед праздником врач поставил отцу неутешительный диагноз и назначил строжайшую диету, и тот очень переживал, что, не попробовав блюд с пасхального стола, он не увидит их ещё долго. В итоге он не устоял, и это чуть не стоило ему жизни.
Помимо традиционного крестного хода были и другие. Священнослужители посещали дома паствы, где тоже также были песнопения, а затем следовало благословение хозяев. В деревнях торжественные процессии следовали просто от дома к дому, а в крупных городах обычно по согласованному маршруту. В мемуарах Е. А. Андреевой-Бальмонт описывается встреча иконы Иверской Божьей матери: «В воротах появлялся форейтор верхом на лошади, с горящим факелом в высоко поднятой руке. Он несся вскачь; за ним, впряженная в шестёрку, катилась тяжёлая карета. Она заворачивала в ворота и сразу останавливалась у нашего подъезда, где все мы, столпившись, ждали её, мужчины все с непокрытыми головами