Внушительные долги плодило «солнце русской поэзии», и это при его огромных по тем временам гонорарах. А. С. Пушкин проиграл приятелю Н. В. Всеволожскому право на издание своего первого сборника стихов, а в другой раз в качестве ставки предложил гонорар за пятую главу «Евгения Онегина» (тогда поэт всё же выиграл). Однажды за один вечер поэт задолжал больше 23 000 рублей. Известен случай, когда Пушкин проиграл 25 000 рублей профессиональному картежнику (и шулеру) Огонь-Доганскому. Поэт жил на широкую ногу, не ограничивая себя в тратах, а дыры в бюджете пытался заделывать, регулярно посещая ростовщиков. На момент гибели на дуэли он задолжал суммарно больше 136 000 рублей. Кредиторы могли бы справедливо задать вопрос: «А платить Пушкин будет?» Заплатил из своего кармана Николай I. Вдова Пушкина продолжила жить не по средствам и за несколько лет вновь накопила внушительные долги, которые снова погасил император.
Чем успешнее, на первый взгляд, человек, тем больше у него могло оказаться долгов. В романе «Война и мир» некогда богатое семейство Ростовых промотало внушительное состояние, потому что старый граф много денег проигрывал в карты, любил устраивать пиры и праздники, не являясь страстным охотником, тратил большие деньги на охоту. Граф умер, удивив всех «громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения». В итоге расплачиваться пришлось сыну. «Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату». Евгений Онегин в аналогичной ситуации не захотел оплачивать долги папеньки и предпочёл отказаться от наследства.
Аристократы могли иметь «кредит» в дорогих ресторанах, у портных. Типичный пример можно найти в одном из писем Марты Вильмонт из России. «Несколько месяцев назад в Петербурге некто М. давал парадный обед. Этот обед был настолько роскошен, что*** сказал ему: “Обед, должно быть, влетел вам в копеечку?” — “Вовсе нет, — ответил М., — он мне обошелся всего в 10 гиней (100 рублей)”. — “Как так?” — “Да, — сказал, улыбаясь, М., — это стоимость гербовой бумаги, на которой я написал векселя”». К жадности и привычке жить не по средствам мог добавиться снобизм. Вронский в «Анне Карениной» рассуждал: «Правила эти несомненно определяли, — что нужно заплатить шулеру, а портному не нужно, — что лгать не надо мужчинам, но женщинам можно, — что обманывать нельзя никого, но мужа можно, — что нельзя прощать оскорблений, и можно оскорблять и т. д. Все эти правила могли быть неразумны, нехороши, но они были несомненны». Роскошный столичный ресторан «Борель», в середине 19 века был любимым местом досуга блестящих аристократов, богатых купцов, именитых писателей. О шумных кутежах в нем ходили легенды, также как и о внушительных счетах. В итоге сам Борель вынужден был продать свой ресторан, потому что посетители задолжали ему в общей сложности около 300 000 рублей. Другой характерный пример — ситуация с Розой Бертран, которую называли министром моды при Марии-Антуанетте. Она благополучно пережила французскую революции и в 19 веке продолжила создавать наряды для аристократов со всей Европы. Наталья Голицына разместила у неё крупный заказ, но часть гонорара недоплатила. Когда именитая кутюрье попыталась узнать, собираются ли ей вернуть долг, ответ она получила примерно следующий: семейство Голицыных многочисленно, женщин по имени Наталья Голицына тоже хватает, и которая из них задолжала, неизвестно. Найдёте должницу — с неё и требуйте. Чтобы должникам было сложнее скрыться, правила требовали перед отъездом из города дать об этом объявление в газете, но и это помогало не всегда.
Что оставалось кредитору? К сожалению, если долг небольшой, то кроме взывания к совести и преданию неплательщика публичной обструкции ничего. Теоретически можно было подать на него в суд, но за подачу заявления надо было самому заплатить (сбор в виде обязательного приобретения гербовой бумаги). Если должника отправляли в долговую тюрьму, то кормили его за счёт кредитора. В начале 19 века для этого нужно было вносить больше 5 рублей в месяц. Некоторые кредиторы, чтобы поиздеваться, могли через какое-то время перестать платить, а когда обрадованный должник выходил на волю, снова требовали посадить и возобновляли плату. Теоретически векселя можно было продать третьим лицам, но часто с большой скидкой, примерно как сейчас коллекторам. Тогда взыскание долга становилось проблемой нового кредитора. На этом была основана афера в пьесе А. Н. Островского «Свои люди — сочтёмся». Купец решил обмануть кредиторов и объявить себя банкротом, переписав имущество на приказчика, в расчёте на то, что тот скупит обесценившиеся векселя и вернёт ему всё назад. Как не трудно догадаться, приказчик предпочёл оставить хитреца в долговой тюрьме.
С сочувствием «сидельцев» долговой тюрьмы вспоминает в «Москве и москвичах» Владимир Гиляровский. А вот как описывает тюрьму И. А. Слонов в книге «Москва торговая: «“Яма” находилась у Воскресенских ворот, в здании Губернского правления. Там во дворе в одном из флигелей, было отведено довольно большое и чистое помещение с окнами за железными решетками. Сюда сажали неисправных должников. Это делалось просто. Купец не платит по векселю. Кредитор предъявлял к взысканию в Коммерческий суд протестованный вексель и при нём вносил «кормовые деньги». Должника немедленно арестовывали и отправляли с городовым в “Яму”, “на высидку”. Туда, как их называли, “несчастненьким”, жертвовали чай, сахар, калачи, сайки и проч. А иногда, к праздникам Пасхи и Рождества Христова, более сердобольные благотворители выкупали заключённых, то есть оплачивали их долги, и должников выпускали на свободу».
В 1800 году Павел I подписал «Устав о банкротах». Банкроты делились на беспорочных, неосторожных и злостных. Согласно уставу решение о нахождении должника под караулом при судебном месте принималось кредитором. Это называлось «личным задержанием» и уголовным наказанием само по себе не считалось. Держать в долговой тюрьме могли до 5 лет. Если задержанный выплачивал долг, или за его содержание прекращали платить, его выпускали. После 5 лет беспорочных отпускали совсем, злостных подвергали далее уголовному наказанию. Злостными считались должники, которые изначально не собирались платить, искусственно себя банкротили, совершали заведомо сомнительные финансовые операции и т. д. Теоретически их могли судить также за мошенничество, кражу, подлог или по иным подходящим к данному случаю статьям. Беспорочными считались те, кто потерпел финансовое фиаско из-за потери работы, здоровья, кормильца, иных напрямую не зависящих от него обстоятельств. Иногда имение несостоятельного помещика могли официально взять под опеку. Обычно это происходило, если хозяин несовершеннолетний, недееспособный, умышленно доводил себя до банкротства или совсем уж плохо обращался с крестьянами. Опекунами назначались местные дворяне, которые получали в виде платы 5 % дохода от имущества.
Пускающих «деньги в рост» не любили, но этим занятием не брезговали и аристократы. Долгое время финансовая сфера была плохо отрегулирована, и из-за прорех в законодательстве ростовщики могли начислять огромные проценты примерно как микрозаймовые организации. Пик злоупотреблений пришёлся на годы после отмены крепостного права, когда крестьянам понадобились займы на выкуп земли и хозяйственную деятельность. Серьёзные попытки отрегулировать процентные ставки начались только в 1879 году. Общественность обычно больше сочувствовала должнику, а не кредитору. Громким скандалом обернулось, например, дело Вадима Бутми де Кацмана, который в 1895 году в Бессарабской губернии застрелил купца Ойзера Диманта во время конфликта из-за крупного непогашенного долга. Знаменитый адвокат Кони настаивал на том, что циничный ростовщик Димант умышленно разорил своего убийцу, и тот не выдержал позора и несправедливости. Присяжные вынесли оправдательный приговор.
Интерьер дореволюционного дома
Ремонт
Самый примитивный «дизайн интерьера», который был и самым массовым — его отсутствие как такового. Просто деревянный дом без дополнительной отделки. По мере необходимости щели конопатили обычно паклей. Стандартный интерьер можно увидеть на картинах многих художников, например, родившегося и выросшего в деревне передвижника В. М. Максимова, К. В. Лемоха, Н. П. Богданова-Бельского.
Более солидным вариантом было стены оштукатурить и покрасить. Для деревенских домов это было редкостью, а вот в домах небогатых горожан встречалось часто. Дёшево и сердито. Именно такой незатейливый ремонт, похоже, у хозяев, нанимающих прислугу на картине Маковского. Живет семья бедно (судя по характерным усам, глава семейства — военный, возможно, отставной), но амбиции требуют нанять ещё одну девушку в качестве прислуги. Негоже «благородиям», даже бедным, самим готовить и убираться. Просто оштукатуренные стены можно увидеть и на картине Прянишникова «В ожидании шафера». Иногда штукатурку обклеивали ненужной бумагой, а сверху покрывали, например, масляной краской.
В 18 веке одним из самых популярных способов оформить стены в домах дворян — покрыть их холстами, а затем покрасить. Иногда закрашивали одним цветом, но некоторые могли расписать их, превратив стену в большую картину. Д. Д. Благово в «Рассказах бабушки» описывает интерьер бабушкиного дома так: «Все парадные комнаты были с панелями, а стены и потолки затянуты холстом и краской на клею. В зале нарисованы на стенах охота, в гостиной — ландшафты, в кабинете у матушки тоже, а в спальне, кажется, стены были расписаны боскетом, а ещё где-то драпировкой или спущенным занавесом. Конечно, это все было малёвано домашними мазунами, но, в прочем, очень недурно, а по тогдашним понятиям о живописи даже и хорошо». «Боскет» — по-французски роща, но иногда в России этим словом называли и другие пейзажи. Эта мода была навеяна интерьерами Версаля. Подобные настенные художества встречались в России и в 18 веке, и в начале 19. В «Горе от ума» крепостной театр украшен аналогично. («Дом зеленью раскрашен в виде рощи, сам толст — его артисты тощи»). Иногда холсты просто белили без всяких дизайнерских изысков. Довольно часто в первой четверти 19 века в отделке использовались яркие цвета. Изумрудно-зеленый (даже получивший название зелёный графов Апраксиных»), синий («синий бенуа»), красный, вдохновлённый в том числе интерьерами зданий, обнаруженных при раскопках Помпей. Добавление клея делало краску более прочной и водостойкой.