Письма близким друзьям и родственникам были более душевные. Обращаться могли по-разному, в зависимости от устоя каждой конкретной семьи. Вот пример письма художника И. Шишкина, на тот момент ученика Академии художеств. Письмо отправлено родителям в 1850 году: «Любезные Родители Тятинька и Маминька,
Письмо это, быть может, предпоследнее из Москвы, пробуду разве еще недели полторы. В настоящее время я на квартире занимаюсь. Классы у нас закрылись по случаю выставки, которая начнется с 15 числа, ехать совсем уже готов, — если и остаюсь ненадолго, то товарищи наши не все отделались, а я, пользуясь этим временем свободным, начал писать вид Елабуги Капитану Ивановичу, который очень желает этого. Писавши Елабугу, я мысленно переносился туда — сколько впечатлений всяких и воспоминаний. А все-таки очень приятно было писать, в особенности дом и сад наш. Это мне рисовалось ясно и отчётливо, так вот и кажется, что у окна большой спальни сидит маминька, тогда как, бывало, идешь вечерком понизу из гор, за пей видишь кого-то, это верно Катенька или кто-нибудь из сестрин. Да что и говорить; много-много воспоминаний сладких. Потом окна залы напоминают, как, бывало, мы с вами, тятинька, рассуждали о башне Чёртого городища и читали записки отца Петра или вы, тятинька, разговариваете о политике с Ознобишиным, который и теперь с удовольствием вспоминает это. Эти же окна напоминают, брат Николай Иванович, и тебя с твоей комнатой и ружьями, и напоминают твою охоту по временам безуспешную, напомнило также и литьё дроби и проч. и проч. Одним словом, вся Елабуга и обитатели её у меня перед глазами. На прошлой неделе был у меня маститый профессор Капитон Иванович, удостоил посещением своим жилище ученика — художника, за что его благодарю и радуюсь чести, которую он мне сделал. Любезному братцу Дмитрию Ивановичу передайте от меня почтение и попросите извинить, что я ему не пишу особо. Желаю ему доброго здоровья и благополучия и в делах успеха, деткам его желаю быть здоровым и заочно посылаю на каждого поцелуй. Братец Николай Иванович, желаю тебе здоровья и соревнования к делу и безукоризненного поведения. Сестрицы любезные, и вам также желаю здоровья и усердия к делу или труду, помните слова закона нравственности: от трудов польза. Прощайте, любезные родители, прошу от вас родительского благословения и желаю вам здоровья, спокоя жизни и быть твёрдыми в неблагоприятных обстоятельствах — с божиею помощью все это минёт. Остаюсь ваш, любезные родители, покорный слуга и сын
Иван Шишкин»
Если на секунду отбросить тот факт, что Шишкин — известный художник, примерно так и могло выглядеть типичное письмо домой купеческого сына, который уехал на учёбу в столицу, коим он и являлся.
Обращение по имени и отчеству считалось более уважительным. Из воспоминаний А. Д. Блудовой о слуге, который много лет прослужил в семье Блудовых и пользовался большим уважением хозяев: «Он верно и любовно заботился о молодом барине своём, и хотя состоял слугою, однако, был так уважаем им, что нас, детей, приучили вставать перед Гаврилой, когда он приходил к нам в детскую, а бабушка писала к нему: “Гаврила Никитич”, по имени и отчеству. И что за почтенный, добрый был он старик». Такое обращение в устной или письменной речи — редкий случай, поэтому и графине он запомнился.
С 18 века довольно часто дворяне писали письма на французском языке. Считается, что это было из-за того, что многие светские понятия в тот момент не имели необходимых названий в русском языке, да и сам русский язык в 18 веке еще до конца не оформился в своем литературном варианте. К тому же, вероятно, таким образом дворяне чувствовали свою обособленность от остальных слоёв общества. Со временем это вошло в привычку, которая укоренилась надолго. Татьяна Ларина писала Онегину по-французски. Во второй половине 19 века (особенно в его конце) на это смотрели проще, и использование французского было, скорее, признаком чопорности и старомодности.
В конце 18 — первой трети 19 века появилась ещё одна интересная особенность. Если раньше чтение художественной литературы не было таким уж популярным занятием, то к тому времени наоборот модно было читать и следить за литературными новинками. Довольно часто в письмах использовали цитаты из романов или подражали по стилю известным авторам. Особенно это было характерно для любовной переписки. Так, например, Пушкинская Татьяна увлекалась сентиментальными романами, поэтому и тон её письма весьма сентиментален. Если отбросить тот факт, что написать мужчине первой, да ещё и любовное письмо — шаг сам по себе дерзкий, сама манера изложения мысли в духе популярных среди девушек романов. Герман в «Пиковой даме» первое письмо девушке просто позаимствовал из немецкого романа. В некоторых случаях речь шла о банальной лени, но иногда люди умышлено указывали таким образом на свои книжные предпочтения. Со временем эта мода отошла. Использование цитат встречалось, но воспринималось уже иначе.
Яркий контраст лиричному письму Татьяны — пошлое посланье вульгарной Раиса Петерсон из романа Куприна «Поединок». «“Милый, дорогой, усатенький Жоржик, — читал Ромашов хорошо знакомые ему, катящиеся вниз, неряшливые строки. — Ты не был у нас вот уже целую неделю, и я так за тобой скучилась, что всю прошлую ночь проплакала. Помни одно, что если ты хочешь с меня смеяться, то я этой измены не перенесу. Один глоток с пузырька с морфием, и я перестану навек страдать, а тебя сгрызёт совесть. Приходи непременно сегодня в 71/2 часов вечера. Его не будет дома, он будет на тактических занятиях, и я тебя крепко, крепко, крепко расцелую, как только смогу. Приходи же. Целую тебя 1 000 000 000… раз. Вся твоя Раиса.
P. S. Помнишь ли, милая, ветки могучие
Ивы над этой рекой,
Ты мне дарила лобзания жгучие,
Их разделял я с тобой.
P. P. S. Вы непременно, непременно должны быть в собрании на вечере в следующую субботу. Я вас заранее приглашаю на 3-ю кадриль. По значению!!!!!!
R. P.”
И наконец в самом низу четвертой страницы было изображено следующее:
“Я
здесь
поцеловала”»
Также стоит учитывать, что состоять с кем-либо в личной переписке долгое время считалось делом почти интимным, особенно между лицами противоположного пола, не связанными родством. Обычно барышни переписывались с мужчинами с разрешения родителей и тщательно подбирали слова. В противном случае подобные письма могли бы стать компроматом и для юной девы, и для замужней дамы. В том числе поэтому, став светской дамой, Татьяна благоразумно не стала отвечать на письмо Онегина. К концу 19 века на переписки смотрели более лояльно.
В. Ф. Романов в книге «Старорежимный чиновник. Из личных воспоминаний от школы до эмиграции» описывает деловой этикет начала 20 века и субординацию, увиденную им на первом году службы: «Смешного “канцелярского стиля” я не застал, но слышал о нём от одного дореформенного чиновника: его юмористическая сторона заключалась в крайне почтительном отношении подчинённых к начальству и начальников во взаимных отношениях между собою; например, докладчик писал, должен был писать, всегда сомневаясь в своих силах разобраться в деле, даже правильно изложив его сущность, в таком роде: “сущность дела едва ли не сводится к следующему», но, Боже упаси, сказать просто, что «дело заключается в следующем”, это было бы нескромно, невежливо по отношению к более осведомлённой высшей власти. Начальство к начальству никогда не обращалось с возражениями; надо было всегда похвалить предложенную меру, указать на её положительные стороны, а затем уже высказать соображения о совершенной её негодности. В таком духе в моё время писало только министерство финансов, весьма одобряя предложенные меры и кончая отказом в деньгах на их осуществление. Кроме того, некоторые архаичные приёмы переписки сохранялись ещё в канцеляриях самого затхлого министерства, если не считать его юрисконсульской части, а именно юстиции: там в каждом отделении имелся какой-то редактор, который исправлял и без того бесконечно в многочисленных инстанциях вылизанные бумажки». Если переписка велась с подчинённым, дату ставили вверху страницы, и в качестве подписи можно было указать только лишь фамилию. Если адресат — вышестоящее лицо, тем более руководитель, то дату ставили внизу, а также полностью прописывали ФИО и должность. Письма традиционно начинали писать не в верхней части листа, а отступив примерно четверть. Сначала в любом случае следовало обращение, в случае с официальными бумагами из числа стандартных, в дружеской переписке — по ситуации. Далее отступ ещё на четверть листа, и уже в нижней половине сам текст посланья.
Написанной письмо клали в конверт и запечатывали с помощью облатки, небольшого кружка, реже квадрата или треугольника, который использовался вместо клейкой ленты.
Татьяна то вздохнёт, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспалённом языке.
Облатки появились в конце 17 века, а популярны стали с середины 18 века. Они продавались уже готовые. У некоторых казённых учреждений и организаций были свои собственные облатки.
Что же дальше? Если письмо в другой город, отправляли почтой. Если адресат поблизости, могли поручить доставку слуге или рассыльному. Рассыльный — такой же непременный атрибут городских улиц, как извозчик или торговец. Они имели свою униформу и соответствующую бляху на груди, где был указан в том числе их личный номер. Часто они дежурили на улице, и к ним за фиксированную плату мог обратиться любой желающий. Письма и записки часто бережно хранили годами.
Брачные узы
Знакомства и ухаживания — свадьба — приданое — разводы
Брачные узы
Знакомства и ухаживания — свадьба — приданое — разводы
Дореволюционный брак — дело ответственное, ведь у человека часто был всего один «выстрел», чтобы поразить сразу несколько целей. Найти супруга(у), завести детей, а по возможности и полезные связи, продвинуться по социальной лестнице. И это не говоря о финансовой стороне дела. Развестись же с разочаровавшим супругом было очень сложно.