<…> Предупреждаю — штанами горжусь! — и он расправил перед Раскольниковым серые, из лёгкой летней шерстяной материи панталоны, — ни дырочки, ни пятнышка, а между тем весьма сносные, хотя и поношенные, таковая же и жилетка, одноцвет, как мода требует <…> Ну-с, приступим теперь к сапогам — каковы? Ведь видно, что поношенные, а ведь месяца на два удовлетворят, потому что заграничная работа и товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую неделю на Толкучем спустил; всего шесть дней и носил, да деньги очень понадобились. Цена один рубль пятьдесят копеек». А вот пальто Раскольникова оказалось весьма неплохим и «даже имеет в себе вид особенного благородства: что значит у Шармера-то заказывать». Шармер — известный в то время петербургский портной — упоминается и у других авторов, например, в «Петербургских трущобах» В. В. Крестовского. Ставшего успешным шулера «можете встретить в отличном экипаже, на отличных рысаках, в костюме, вышедшем из мастерской Жорже или Шармера, с полновесным бумажником в кармане». Заказывал у него в молодости одежду и Л. Н. Толстой. Практически все мужчины носили головные уборы. Шляпы самых разных фасонов, картузы, форменные фуражки. Появиться на улице без головного убора для многих было все равно что забыть надеть брюки. Раскольников вынужден был ходить в старой уродливой шляпе, при том что стояла жара, и он мог бы обходиться без неё.
Другой хрестоматийный пример — гоголевская шинель. «Ещё каких-нибудь два-три месяца небольшого голодания — и у Акакия Акакиевича набралось точно около восьмидесяти рублей. Сердце его, вообще весьма покойное, начало биться. В первый же день он отправился вместе с Петровичем в лавки. Купили сукна очень хорошего — и не мудрено, потому что об этом думали ещё за полгода прежде и редкий месяц не заходили в лавки применяться к ценам; зато сам Петрович сказал, что лучше сукна и не бывает. На подкладку выбрали коленкору, но такого добротного и плотного, который, по словам Петровича, был ещё лучше шёлку и даже на вид казистей и глянцевитей. Куницы не купили, потому что была, точно, дорога; а вместо её выбрали кошку, лучшую, какая только нашлась в лавке, кошку, которую издали можно было всегда принять за куницу. Петрович провозился за шинелью всего две недели, потому что много было стеганья, а иначе она была бы готова раньше. За работу Петрович взял двенадцать рублей — меньше никак нельзя было: все было решительно шито на шёлку, двойным мелким швом, и по всякому шву Петрович потом проходил собственными зубами, вытесняя ими разные фигуры. Это было <…> трудно сказать, в который именно день, но, вероятно, в день самый торжественнейший в жизни Акакия Акакиевича, когда Петрович принёс наконец шинель. Он принес её поутру, перед самым тем временем, как нужно было идти в департамент. Никогда бы в другое время не пришлась так кстати шинель, потому что начинались уже довольно крепкие морозы и, казалось, грозили ещё более усилиться. Петрович явился с шинелью, как следует хорошему портному. В лице его показалось выражение такое значительное, какого Акакий Акакиевич никогда ещё не видал. Казалось, он чувствовал в полной мере, что сделал немалое дело и что вдруг показал в себе бездну, разделяющую портных, которые подставляют только подкладки и переправляют, от тех, которые шьют заново».
В. Е. Маковский "Художник продающий старые вещи татарину" (1865)
Были торговцы, занимавшиеся скупкой и перепродажей подержанной одежды. Некоторые из них промышляли на толкучках, подобные типажи подробно описаны Гиляровским в «Москве и москвичах». Также были те, кто обходил дворы и скупал ненужное у жильцов. Самыми колоритными среди них считались татары. Они заходили во двор и кричали «халат». Их и самих стали величать халатами или халатчиками, ещё одно название — шурум-бурум. Были и профессиональные скупщики краденого, которых называли мешками, и портные, которые занимались перешиванием вещей подозрительного происхождения, например, превращая за вечер ворованную шубу в манто. Частенько надоевшие вещи «благородий» перекочевывали с барского плеча к бедным родственникам и слугам, а затем оказывались на толкучках. Вероятно, там Раскольников и приобрел себе пальто.
Галантереей, тканями, кружевами, пуговицами, швейными принадлежностями и мелкими аксессуарами горожанок снабжали ходившие по дворам торговки красным товаром. Большая часть из них были родом из Ярославской губернии. Их товары были востребованы в том числе потому, что горожанки также часто шили и ремонтировали одежду сами. Чтобы вещи служили дольше, к юбкам пришивали кайму, принимавшую на себя значительную часть грязи и пыли при ходьбе. Надоевшие платья переделывались, украшались и обретали новую жизнь. Если на платье появлялось несмываемое пятно, то перекрашивали в более тёмный цвет, например, из голубого в синий, из бежевого в коричневый. Шитьё и рукоделие были обязательными навыками, которым учили даже в институтах благородных девиц. Простые платья часто украшались съёмными кружевными или вышитыми воротничками и манжетами.
Более обеспеченные горожане предпочитали шить одежду на заказ. Разброс цен был огромен. Связано это было и с тем, что шитьём занимались многие женщины, ведь из-за отсутствия профессионального женского образования доступных профессий для них было не так много. Та же Сонечка Мармеладова, по рассказу своего спившегося отца, вначале пыталась зарабатывать именно шитьём, но получала в прямом смысле копейки, и при этом жадные клиенты пытались не заплатить ей даже этого: «много ли может, по-вашему, бедная, но честная девица честным трудом заработать?.. Пятнадцать копеек в день, сударь, не заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и то рук не покладая работавши! Да и то статский советник Клопшток, Иван Иванович, — изволили слышать? — не только денег за шитье полдюжины голландских рубах до сих пор не отдал, но даже с обидой погнал её, затопав ногами и обозвав неприлично, под видом, будто бы рубашечный ворот сшит не по мерке и косяком». Когда она последовала за Раскольниковым на каторгу и осела в ближайшем городе, то на новом месте смогла зарабатывать на жизнь и не бедствовать, потому что стала на тот момент первой и единственной модисткой. Модели и выкройки можно было найти в модных журналах того времени, как иностранных, так и отечественных.
Портняжки (1860)
Чтобы стать профессиональным портным, мальчика отдавали в ученики, как и в случае с любым другим ремеслом, лет с 10–12. Портняжки работали на хозяев иногда по 12 часов в день в тесных душных мастерских. При этом время работы было распределено неравномерно. Обычно «благородия» 19 века обновляли гардероб дважды в год. Пасхальный сезон начинался в марте и заканчивался в июне, зимний — продолжался с сентября по декабрь. В остальное время заказов было меньше, поэтому простой чередовался с изнуряющей работой практически без отдыха. В больших городах за своё место под солнцем уже взрослым мастерам приходилось бороться с приехавшими в Россию на заработки иностранцами.
Примечательно, что даже моду правительство пыталось регулировать на законодательном уровне. Пётр I не только велел подданным брить бороды, но и боролся с устаревшей, по его мнению, одеждой. В 1714 году вышел указ «О неторговании Русским платьем и сапогами и о не ношении такового платья и бород». В 1722 году правила стали строже. «Чтоб оные бородачи и раскольщики никакого иного платья не носили как старое, а именно: зипун с стоячим клееным козырем, ферези и однорядку с лежачим ожерельем. Только раскольникам носить у оных козыри красного сукна, чего для платья им красным цветом не носить. И ежели кто с бородою придет о чем бить челом не в том платье: то не принимать у них челобитен ни о чем, и сверх того доправить вышеписанную дачу, не выпуская из Приказа, хотя б оной годовую и платил. Также кто увидит кого с бородою без такого платья, чтоб приводили к Комендантам или Воеводам и приказным, и там оной штраф и на них правили, из чего половина в казну, а другая приводчику, да сверх того его платье. Сие всем чинам мирским без выемки, кроме крестьян подлинных пашенных а не промышленникам». Официально указ был отменён только через полвека.
Есть мнение, что моду на все французское ввели любимцы императрицы Елизаветы К. Г. Разумовский и И. И. Шувалов. Сама императрица славилась не только любовью к нарядам, но и невероятной расточительностью. В 1753 году в Москве во время пожара сгорело около 4000 её платьев. Ещё 15000 новых или надетых лишь раз платьев и тысячи туфель остались после её смерти. При своих непомерных тратах Елизавета пыталась бороться с излишествами подданных, введя ограничения на ношение дорогостоящих нарядов по классовому принципу. Лицам, относящимся к первым пяти классам, разрешалось использовать для изготовления одежды ткани стоимостью не выше четырёх рублей за аршин, шестому, седьмому и восьмому — не дороже трёх рублей, а остальным — двух. Аналогичные ограничения были введены на использование определённых видов кружева. Также императрица запретила производить и ввозить из-за границы золотую и серебряную парчу, а то, что было ещё не распродано, приказано было отнести в Комерц-коллегию, запечатать и впредь продавать только на церковные ризы. На уже имеющуюся одежду, оказавшуюся вне закона, нужно было поставить специальную печать. Екатерина II предпочитала заниматься более важными вопросами, чем стоимость кружева. Однако, чтобы помочь дворянам и особенно дворянкам экономить, она ввела моду на мундирные платья. Предполагалось, что строгие фасоны и относительно недорогая ткань сделают платья дешевле и уровняют на светских мероприятиях женщин разного материального достатка. Однако в результате ушлые продавцы резко взвинтили цены даже на дешёвые ткани, и желающие следовать моде дамы вынуждены были за простые платья платить втридорога. При Павле I был наложен строжайший запрет на всё, что хоть немного напоминало об охваченной революцией Франции, и модные новинки в первую очередь.
В Москве 19 века элитные магазины расположились преимущественно в районе Кузнецкого моста. Жена «солнца русской поэзии» Наталья Пушкина, известная столичная модница, заказывала платья у некой мадам Цихлер на Большой Морской. От сей мадам поэт однажды получил счёт на 3364 рубля (среди его документов сохранился счёт на эту сумму). Не удивительно, что после смерти Пушкина остались огромные долги, а когда они были оплачены императором Николаем I, расточительная вдова наплодила новые. Императрица Мария Фёдоровна, супруга Александра III, а позже и её невестка Александра Фёдоровна шили платья у мадам Бризак. В модном доме предприимчивой француженки трудилось около 200 рабочих. Славилось это ателье в том числе непомерными ценами. Бывшие клиентки вспоминали о «щедрости» мадам, которая никогда не имела чётких прейскурантов, по которым можно было сразу рассчитать окончательную стоимость заказа. Когда именитые заказчицы узнавали цену, они начинали торговаться, и мадам «великодушно» делала «только им» скидку, но просила никому об этом не говорить. Как не трудно догадаться, это заведомо было заложено в цену, которая всё равно оставалась грабительской, но дамы чувствовали «экономными». Из отечественных мастеров именитыми кутюрье были Александр Катун и создававшая наряды в том числе для императорской семьи Надежда Ламанова. Они продолжили работу и в СССР. Катун в 1907 году выпустил книгу «Портной», фактически первое в России пр