Другой известный отечественный кинопромышленник — М. С. Трофимов. О самом Трофимове известно не так много. Он родился в 1860-е годы в деревне Цицино Костромского уезда в семье крестьянина-старообрядца, разбогател на строительных подрядах. В 1910 году открыл в Костроме первый кинотеатр — «Современный театр» (в других источниках «Электрический театр Трофимова и Себина»). В 1915 году начало работу киноателье «Русь». Оно специализировалось на экранизации отечественной классики, религиозных и научно-популярных фильмах. Во время торжественного открытия, Трофимов сказал: «Я не для прибылей затеял это дело… Считаю кощунством наживаться на искусстве! На жизнь зарабатываю подрядами, кинематограф полюбил крепко и хочу, чтобы русская картина превзошла заграничную, как русская литература и русский театр». Друг и коллега кинематографиста М. Н. Алейников писал о нём: «Трофимов был очень своеобразный русский человек. Из мальчиков на побегушках в каком-то торговом предприятии Костромы этот человек постепенно становится подрядчиком-строителем. Этот самоучка, горячий, страстный и пытливый человек любил театр и к искусству относился благоговейно. Он никогда не связывал своей биографии и своих мечтаний, чтобы нажить что-нибудь кинематографом — кинематограф для него был делом искусства, делом святым… В области кинопроизводства он был своеобразный меценат. Трофимов вёл как бы двойную жизнь. Проведя строительный сезон в Костроме и заработав некоторую сумму денег, он приезжал в Москву, организовывал постановку фильма». О судьбе Трофимова после революции достоверно неизвестно. «Русь» же была национализирована и сейчас известна как киностудия имени М. Горького.
Первое время к кино серьёзно не относились, и оно считалось развлечением для непритязательной публики. Правительство кинематографом не интересовалось (хотя цензура уже была). Театралы считали посещение кинотеатров сомнительным занятием, а артисты театров не хотели сниматься в кино, чтобы не повредить своей репутации. Причин было несколько. Актёров смущало то, что в тогда ещё немом кино они были лишены возможности говорить, а ведь речь — один из важнейших инструментов в актёрской игре. Вместо этого им приходилось изображать всё мимикой и часто утрированными движениями, которые вживую напоминали бы дешёвый балаган. Самим кинематографистам в то время не хватало опыта, поэтому первые фильмы действительно были далеко не шедевры. Главной кузницей кадров были народные дома (примерно как артисты самодеятельности при домах культуры в более поздние времена).
Из книги А. Н. Вертинского «Дорогой длинною…»: «В это время большие актёры неохотно шли в кино. — Это не искусство, — говорили они. Конечно, это было не то искусство, которому они служили. Немое кино у актёра отнимало самое главное — слово! А что можно сыграть без слов? — думали актёры. Это было действительно трудно. В конце концов аппарат — это судебный следователь, внимательный и безжалостный. Следя и поглядывая пристально и зорко за актёром, он все до малейших деталей видит, замечает и фиксирует. Его обмануть нельзя. Поэтому даже лучшие актёры часто терялись перед этим «всевидящим оком». К тому же нужно было играть молча, но приходилось все же что-то говорить. А текста не было, и только перед самой съёмкой репетировали мизансцены, и каждый говорил, что хотел, и все это было, конечно, в ущерб картине, потому что говорили иногда черт знает какую чушь, которая смешила и выбивала из настроения.
Вообще настоящий ключ к этому новому искусству был подобран не скоро, и много картин покалечили актёры, прежде чем научились играть для кино. Постепенно всё же большие актёры сменили гнев на милость. Стали сниматься Владимир Максимов из Малого театра, Пётр Старковский, Пётр Бакшеев и другие. На женском киногоризонте восходили новые звезды — Вера Коралли, Наталья Кованько, Наталья Лисенко.
Появились халтурные кинодельцы — Талдыкин, Перский, Дранков, которые быстро снимали какой-нибудь сенсационный или просто бойкий сценарий со случайным режиссёром и актёрами и пускали в прокат, зарабатывая большие деньги. Все же ханжонковское дело оставалось первым и наиболее серьёзным. У Ханжонкова была своя кинофабрика с павильоном и лабораторией, свой кинотеатр на нынешней площади имени Маяковского. Да и актёры были уже опытнее, и имена были покрупнее. Самыми яркими из них были Вера Холодная и Иван Мозжухин. Много всяческой ерунды играли мы в то время. Я уже не могу вспомнить названия этих картин: “Вот мчится тройка почтовая”, “У камина”, “Позабудь про камин” и так далее. Одно время вообще сценарии писались на сюжет романсов: “Отцвели уж давно хризантемы в саду” и прочее, и даже на мой “Бал господень” был написан сценарий и сыгран фильм с Наташей Кованько. Но из всего этого мусора мне запомнилась только одна серьёзно поставленная тургеневская “Песнь торжествующей любви” с Полонским и Верой Холодной. Эта картина была вершиной её успеха».
Помимо романсов часто экранизировали и романы. Снять серьёзную киноленту, например, по произведениям Ф. М. Достоевского — и в наши дни миссия трудная, а в то время практически невыполнимая, но, тем не менее, снимали, и зрителям нравилось. Часто экранизировали произведения Л. Н. Толстого. Дерзкий киевлянин А. Н. Вертинский сумел достаточно быстро стать любимцем публики в том числе благодаря тому, что он готов был идти на неожиданные эксперименты и соглашался на самые разные роли. Об одном таком случае он позже вспоминал так: «В 1914 году на фабрику Ханжонкова заглянул сын Л. Н. Толстого Илья Львович. Он искал актёра на роль в экранизации рассказа классика «Чем люди живы». Он лично написал сценарий, но никак не мог найти актёра на роль ангела. Сам артист вспоминает этот фильм так: «Согласно сюжету фильма один из ангелов захотел узнать, как и чем живут люди на земле, и, спустившись с неба на землю, попал в семью сапожника. Все актёры у Толстого были уже подобраны, и ему нужен был только ангел <…> Трудность заключалась ещё в том, что этот ангел падает с неба зимой прямо в снег, совершенно голый, с одними только крыльями за спиной. Никто не соглашался на такое неприятное дело. Толстой обратился ко мне. Из молодечества и озорства я согласился.
— Ты с ума сошёл! Голым прыгать в снег! Ты же схватишь воспаление лёгких!
— изумлялись товарищи.
— Ничего. Не схвачу! Я спортсмен! — презрительно возражал я.
— Сколько вы хотите за эту роль? — спросил Толстой.
— Сто рублей! — прошептал я.
Все затаили дыхание. Это была огромная по тем временам сумма. К всеобщему изумлению, Толстой немедленно согласился. Очевидно, “ангелы” были дефицитным товаром. Был подписан договор и выдан аванс — пятнадцать рублей. Я повёл всех в кабак и был, разумеется, героем дня. Через несколько дней Толстой приехал за мной. Снимать натуру надо было в Ясной Поляне. С вечера мы сели в поезд и утром сошли на маленькой станции. Во дворе за вокзалом нас ждали сани-розвальни с медвежьей полостью. В доме нас встретила Софья Андреевна, напоила чаем с баранками, и мы уехали в поле на съёмку. Ехали мы в закрытом возке вроде кареты. Для бодрости Илья Львович дал мне флягу с коньяком. Поставили аппарат. Я разделся в каретке догола, прицепил на спину крылья, глотнул коньяку и полез на крышу. Оттуда я должен был спрыгнуть в снег, оглядеться и пойти по снегу вдаль не оглядываясь (спиной к аппарату). Все это я проделал точно и аккуратно, как требовалось. Противнее всего было идти вдаль <…> Хорошо ещё, что сцена снималась только один раз. Я остекленел и окоченел. После съёмки меня схватили, укутали в тулупы, усадили в карету и вскачь повезли в деревню. В крестьянской избе меня стали быстро растирать снегом, дали ещё коньяку, и вскоре я блаженно заснул на печке под горой тулупов и шуб, которые на меня навалили. Все это произошло довольно быстро. Кроме того, я был пьян и почти ничего не замечал. Помню только, что какая-то древняя старуха, узревшая меня в таком виде, очевидно, решила, что меня ограбили, и заголосила навзрыд:
— Что ж они с тобой, родименьким, сделали? Ироды проклятые! Голубочек ты мой чистенький! Ограбили дите и в снег бросили!
Ей, конечно, нельзя было объяснить, что это кино, и на неё никто не обратил внимания. Так она и осталась при своём мнении». Когда актёр вернулся в Москву, его уже ждала толпа репортёров. На все вопросы Вертинский отвечал в шутку, и когда его спросили о гонораре, тоже шутил. А на следующий день вышло его интервью, которое заканчивалось так:
— Сколько же вы получили за эту роль? — спросили мы Вертинского.
— Сто рублей. Мало взял! Дурак был! — отвечал он.
Мы не стали возражать талантливому артисту и откланялись».
Другая звезда дореволюционного кинематографа — И. И. Мозжухин. Будущий артист родился в Пензенской губернии. Дед его был крепостным крестьянином, сумевшим дослужиться до управляющего имениями и получить вольную и для себя, и для своих детей. Мозжухин два года отучился в Московском университете, но юристом так и не стал. Вместо этого он решил попытать счастье на театральной сцене. Кинокарьеру он начал в 1911 году в фильмах Ханжонкова, но затем его, как и многих звёзд, переманил Ермольев. В 1920 году вместе с другими актёрами «Товарищества И. Ермольева» он эмигрировал за границу. Он продолжил кинокарьеру во Франции, и первое время всё складывалось удачно. Однако попытка покорить Голливуд успехом не увенчалась, да и по возвращении в Европу прежнего интереса он уже не вызывал. Одни считали, что крест на его карьере поставило появление звукового кино (как и на карьере многих других русских артистов, которым мешал акцент), другие, включая Вертинского, строили конспирологические теории о том, что Голливуд намеренно переманивал успешных европейских актёров, связывал их кабальными контрактами и не давал им ролей, чтобы таким образом убрать конкурентов американских звёзд). Другие — что Мозжухина погубило пристрастие к алкоголю. Гораздо успешнее сложилась в Голливуде судьба другой российской, а позже и советской артистки — О. В. Баклановой. Карьеру она начала в