о: ни избы (так звали наше жилье в отличие от барского дома или дома управляющего), ни земли для постройки, ни огорода даже».
Какова же была жизнь прислуги? Разумеется, многое зависело от самих хозяев. В некоторых домах между хозяевами и работниками складывались хорошие отношения, особенно если они были знакомы с детства. Но так было далеко не везде. В уже упомянутых «Рассказах бабушки» Д. Д. Благово описана некая Неклюдова. «Был у неё крепостной человек Николай Иванов управителем, так, говорят, она его не раз бивала до крови своими генеральскими ручками, и тот стоит, не смеет с места тронуться. Когда рассердится, она делается, бывало, точно зверь, себя не помнит <…> У неё были швеи, и она заставляла их вышивать в пяльцах, а чтобы девки не дремали вечером и чтобы кровь не приливала им к голове, она придумала очень жестокое средство: привязывала им шпанские мухи к шее, а чтобы девки не бегали, посадит их за пяльцы у себя в зале и косами их привяжет к стульям, — сиди, работай и не смей с места встать. Ну, не тиранство ли это? И диви бы, ей нужно было что шить, а то на продажу или по заказу заставляла работать». Шпанская мушка — небольшой жучок, укус которого вызывает раздражение на коже до волдырей. Обычно этих жучков использовали для производства афродизиаков, но данная барыня нашла иное применение. Довольно часто хозяева в своей манере поведения ориентировались в том числе на монархов и их приближенных. В первой половине 18 века те не церемонились ни с прислугой, ни с придворными, и те вели себя также. Известно, что императрица Анна Иоановна отличалась грубостью и хамством в том числе по отношению к своим фрейлинам. Екатерина II наоборот была исключительно вежлива и тактична со всеми, с кем ей доводилось общаться. Её любимой поговоркой было «Не довольно быть вельможею, нужно ещё быть учтивым». Не удивительно, что у бабушки Д. Д. Благово генеральша, собственноручно избивающая прислугу, вызывает недоумение и неприязнь
К. Чернышев "В кухне" (1850-е)
Спали «люди», как называли дворню, обычно в общей комнате, людской. Для женской прислуги выделяли отдельную комнату, девичью. Спали часто на полу, постелив вместо матраса войлок. В квартирах кухарки иногда спали на кухне, там же, где и готовили еду. В людской на ночь в углу ставили ведро, куда ночью справляли естественные нужды. В некоторых случаях в домах для прислуги был предусмотрен отдельный туалет. В городских квартирах комнаты для прислуги обычно не было предусмотрено. Чаще всего слуги раскладывали постель на кухне или в передней. Лакей, спящий на сундуке в передней, рядом с верхней одеждой хозяев и их гостей — привычная картина 19 века.
В 1833 году «Свод законов о состоянии людей в государстве» утвердил право помещика наказывать своих дворовых людей и крестьян, распоряжаться их личной жизнью, в том числе право дозволять или запрещать браки. Помещик объявлялся собственником всего крестьянского имущества. Даже если наказанный погибал, на практике помещику ничего за это не было. Максимум, что грозило самодуру — наложение опеки на имение, при котором владелец отстранялся от управления, но продолжал получать доходы. Показательный пример отношения к крепостным в целом и дворне в частности в мемуарах А. Я. Панаевой, жены известного издателя Панаева, друга и соратника поэта Некрасова. В 1839 году умер дальний родственник Панаева богатый помещик Страхов, и многочисленные наследники съехались для дележа наследства. Особенно поразила автора жена одного из приехавших родственников. Прежде всего «тем, что она проделывала со своим семилетним сыном. Она предназначала его в лейб-гусары и, чтобы приготовить к придворным балам, каждое утро на четверть часа ставила мальчика в устроенную деревянную форму, где были сделаны следки так, что ноги приходились пятка с пяткой. Мальчик, стоя в этой позиции, от скуки развлекал себя тем, что плевал в лицо и кусал руки дворовой девушке, которая обязана была держать его за руки. Для упражнения будущего офицера, помещица приказывала созывать всех дворовых детей на лужайку в сад, а сынок, вооружённый длинным гибким прутом, бил немилосердно детей, которые плохо маршировали перед ним. Панаев, увидев такие упражнения будущего офицера, надрал ему уши и освободил дворовых детей от пытки. Сынок заорал благим матом, а маменька, вся красная, выбежала спасать его». Затем начался безобразный делёж оставшегося имущества богача. «Сначала приступили к разделу громадных сундуков, в которых хранилось много всякого хлама и разного старинного гардероба от сестер Страхова. Дикие, смешные сцены происходили при этом дележе; турецкие шали резались на пять кусков, чтобы поровну досталось наследникам, разбивали топором подносы и другое серебро, взвешивая его на весах. Несчастный посредник до хрипоты в горле урезонивал наследников, чтобы они не ссорились из-за каждой тряпки и не затягивали дележа. Разделённые части должны были доставаться наследникам по жребию. При вынимании билетов на имение было ужасно смотреть на наследников: все стояли бледные, дрожащие, шептали молитвы, глаза их сверкали, следя за рукой дворового мальчика, который, обливаясь горькими слезами от испуга, вынимал билеты». Затем начали таким же образом делить землю и деревни, при этом многие считали, что их обделили. А дальше началось самое отвратительное — в лотерею стали разыгрывать дворовых людей. Вначале наследникам предложили делить людей семьями, но многие посчитали, что и тут может случиться упущенная выгода, потому что состав семей был разный. Тогда сначала разыграли в лотерею молодых мужчин (они стоили дороже), затем женщин, затем стариков и детей. «Когда сделалось известным, что матери и отцы разлучены с дочерьми и сыновьями, то всюду раздались вопли, стоны, рыдания. <…> Матери, забыв всякий страх, врывались в залу, бросались в ноги наследникам, умоляя не разлучать их с детьми. Я долго не могла прийти в себя от таких потрясающих сцен». Когда Панаев, чтобы не разделять родителей и детей обменял крепкого парня на девочку, а одну девушку уступил бесплатно, то на него смотрели как на дурака. Печально известный генерал Л. Д. Измайлов однажды выменял четырёх слуг, которые прослужили у него четверть века, на четырех собак. Но с учетом того, что Измайлов славился невиданной жестокостью и самодурством, возможно, жизнь этих людей даже изменилась в лучшую сторону.
Отдельно стоит сказать о тех, кто занимался воспитанием и обучением юных «благородий». Сначала ребёнка передавали кормилице, чаще всего молодой крестьянке. Традиционно они носили униформу в псевдорусском стиле, состоявшую из кокошника и сарафана. Затем ребёнка передавали няньке, которая ухаживала за малышом, в богатых домах ещё и бонне, которая занималась воспитанием и обучением детей дошкольного возраста. Чаще всего боннами были иностранки средних лет. Далее приходил черед гувернанток и гувернёров, которые занимались детьми школьного возраста, следили за их манерами, помогали делать уроки, освоить иностранные языки. Они обычно находились на особом положении. Если кормилицы или няньки могли быть крепостными, то гувернантки, гувернёры, бонны были нанятые люди с приличным образованием, часто из обедневших, но уважаемых семей, иногда иностранцы, поэтому занимали отдельную нишу. Они могли сидеть за столом с хозяевами, спали не в людской или где-нибудь на полу на кухне, а в отдельных комнатах. Но при этом всё равно оставались именно персоналом, который в любой момент могли выставить на улицу. Поэтому с одной стороны остальная прислуга их недолюбливала, считая «недогосподами», а с другой стороны и хозяева при внешнем уважении (и то не всегда) всё равно смотрели на них свысока. Сложное положение гувернанток прекрасно показано в романе «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, и в России отношение было примерно таким же. Характерный эпизод есть в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского. Жена антигероя Свидригайлова Марфа Петровна перед свадьбой соглашается на то, чтобы тот развлекался с сенными девушками, но когда узнает о мнимом романе с Дуней, приходит в негодование. Может, она и не поверила, что муж действительно собирается бросить всё ради Дуни, но речь уже шла бы о полноценном романе, а не развлечениях с бесправными крестьянками.
Домогательства хозяев — отдельная тема. Некоторые помещики устраивали настоящие гаремы. Кто-то соглашался скрасить досуг хозяев добровольно, рассчитывая на какую-либо выгоду, кого-то принуждали. Любвеобильностью славился канцлер А. А. Безбородко. Ходили упорные слухи, что у графа был гарем, который он поместил в своем особняке под Петербургом. Но он, по крайней мере, своих «одалисок», в основном иностранок, щедро оплачивал, и они скрашивали досуг сластолюбца добровольно. Одиозный генерал Л. Д. Измайлов снискал себе скандальную славу после начала расследования и судебного процесса о насилии над совсем юными крепостными девушками. С. Т. Славутинский писал: «И днём и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решётки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сёстрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек, — их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто, — поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в своё время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия». Упоминают этот печально известный гарем и другие авторы. Вероятно, в повести «Дубровский» именно Измайлов стал одним из прототипов Троекурова, жестокого деспота, самодура, в имении которого «жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решёткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место». А. И. Розанов в «Записках сельского священника» вспоминает, что в ближайшем имении к приезду барина «управляющий составлял список подросшим девкам и вручал ему, при первом своём представлении». Опубликованы записки в 1880-х, но воспоминания описывали середину 19 века.