Т. — печально известная Екатерина Филипповна Татаринова (1783–1856). Татаринова (в девичестве Буксгевден) с 1815 года посещала радения хлыстов и скопцов, а затем и сама организовала общество «духовных христиан». Несмотря на то, что в 1822 году Александр I запретил все тайные общества и организации, великосветские сектанты продолжили собираться сначала на квартире «пророчицы», а затем в дачном поселке у Московской заставы. В 1837 году лидеров «духовных христиан» арестовали, и Татаринова была отправлена в ссылку в Кашинский монастырь Тверской губернии. В 1848 году она вернулась в Москву, дав «подписку о повиновении православной вере, невхождении в тайные общества и нераспространении своих взглядов». Уже через год сектанты стали собираться вновь. Граф Ф. П. Толстой в своих «Записках» Татаринову тоже помянул недобрым словом. «В чём состоит сущность их религиозного верования, я не знаю, а обряды их во время молитв состоят в том, что обоего пола члены этой секты, сойдясь в одном зале Татариновой квартиры, садятся на скамейках, устроенных кругом стен, и погружаются в молитвы и размышления, и остаются в этом положении, покудова на одного из них не сойдёт свыше священное вдохновение. И тогда удостоенный этой благодати, оставив свое место, начинает бесноваться до совершенного изнеможения и потом уже начинает преважно нести какую-то высокопарную непонятную чепуху, перемешанную библейскими текстами и словами Спасителя; это говорится по большей части стихами или просто рифмами. Это — болтовня, которую, разумеется, никто из слушающих не понимает, но все принимают как послание свыше, а Татаринова, как вдохновенное свыше лицо, делает толкование и объяснения этому посланию. В секте Татариновой это наитие всегда сходит на одного барабанщика Преображенского полка. <…> Татаринова, выдавая себя посредницею между своими единоверцами и Спасителем, объясняет им их недоразумения и даёт решения на их к нему просьбы. Мало того, она завела и переписку с Христом. В важных случаях она пишет письма к Спасителю, кладёт их за его образ и через несколько дней получает ответ, который и сообщает или всему братству, или только тем, до кого это касается. Ответы бывают неровные — иногда скорые, а иногда довольно продолжительные, вероятно по трудности работы, задаваемой Спасителю, или по отлучке его в отдалённые планеты на то время, а может быть, и по неисправности небесной почты, как наша».
Вспоминая о подпольных религиозных организациях, Толстой упоминает ещё одну секту, на этот раз с эротическим уклоном. Вероятно, речь была об уже упомянутой секте Татариновой. «Не знаю в подробности, в чём состоит их учение, а известно, что они не признают некоторых таинств, а может быть, и всех, — не знаю. Но у них не только нету браков, но совсем нету парных связей мужчин с женщинами, но существуют только одни переменные плотские общие соединения, без всякого разбора родства. По их религиозному верованию дозволяется плотское соединение матери с сыном, отцу — с дочерью, брату — с сестрою. Как могла составиться и существовать в девятнадцатом веке такая гнусная развратная секта, я не понимаю. Эта секта открыта по письму дочери статского советника Попова, члена этой секты, который требовал, чтобы она вступила в их секту, но так как она решительно отказалась, он вознамерился посредством строгих мер принудить ее войти в их подлое братство. Но она, несмотря на страшные страдания, постоянно отказывалась исполнить желание отца, державшего несчастную страдалицу скрытно в чрезвычайно тесном чулане на замке, от которого ключ он имел всегда при себе, — в тесном чулане без кровати, где она не могла и лечь, на хлебе и воде, и сверх того изверг-отец почти всякой день ее сёк приставленный к ней сторож, наконец, сжалясь над ней, по её просьбе достал ей бумаги и карандаш и тайно передал ей. Она написала письмо к одним из своих родных или знакомых, не знаю. Этот же сторож и передал это письмо по адресу, а те представили письмо военному генерал-губернатору, по распоряжению которого полиция немедленно освободила несчастную страдалицу, захватила членов этого ужасного общества. По окончании следствия, как говорили в городе, Попов был сослан в Сибирь». По другой версии Попов в 1837 году был сослан в Зилантов монастырь в Казани, где и скончался в 1842 году. А. Дюма в книге «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию» рассказывает о некой секте Татаринова, практиковавшей коллективный блуд и раскрытой после того, как один из фанатиков зарезал во время первой брачной ночи «единоверца», решившего жениться вопреки обету не вступать в брак. Вероятно, знаменитый романист пересказал один из слухов, сопровождавших расследование этой громкой истории.
Важно учитывать, что из-за особенностей законодательства того времени каждый россиянин, даже атеист, был обязан причислить себя к какой-либо конфессии. Смена одной веры на другую была не так проста, как сейчас, потому что религиозные учреждения выполняли ещё и административные функции. Переход из христианства в иные религии, например, буддизм, был запрещён, а в случае с православием нельзя было перейти в любые другие даже христианские вероисповедания. В 18 веке за это могли даже на костре сжечь. Ленин с Крупской венчались, хотя, как показали дальнейшие события, христианами в традиционном понимании они явно не были. Действовали официальные ограничения на браки с представителями других конфессий. В 1905 году был принят закон о веротерпимости, и гонений на представителей не канонических церквей стало меньше. Л. А. Тихомиров в исследовании «Вероисповедный состав России», сделанном на основе переписи 1897 года приводит такие данные: 69.5 % жителей — православные христиане, 11 % — мусульмане, 9.09 % — католики, 4.13 % — иудеи,2.93 % — протестанты (с учетом Финляндии 5 %), 1.72 % — раскольники, 1 % — представители других конфессий. На территории «коренной России» православных — 81.8 %. С большой долей вероятности раскольников всё же было больше.
Преступления на религиозной почве
Важно учитывать, что из-за особенностей дореволюционного законодательства каждый россиянин, даже атеист, был обязан причислить себя к какой-либо конфессии. Ещё при Петре I на законодательном уровне была гарантирована свобода вероисповедания для всех приезжих. Однако переход из христианства в иные религии, например, буддизм, был запрещён, а в случае с православными нельзя было перейти в любые другие даже христианские вероисповедания. Действовали официальные ограничения на браки с представителями других конфессий. На практике это приводило к юридическим коллизиям.
В Соборном уложении 1649 года, которое применялось до 1832 года, первая же глава была о «богохульниках и церковных мятежниках». Наказания предполагались серьёзные. «Будеткто иноверцы, какие ни буди веры, или и русской человек, возложит хулу на Господа Бога иСпаса нашего Иисуса Христа, или на рождьшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на честный крест, или на Святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохулника обличив, казнити, сжечь». Казнью наказывался срыв проведения литургии и убийство в церкви. За драку, нанесение побоев и непристойные речи в адрес священнослужителей во время службы или церковного пения полагалась «торговая казнь» в виде битья кнутом. За оскорбление кого-либо из прихожан — месяц тюрьмы. Понятия «святотатство» долгое время не было. Само это слово произошло от слова «тать», то есть вор, и первоначально под ним подразумевалось покушение на церковное имущество. Наказывалось обычно аналогично с другими кражами. Официально понятие «святотатство» стало использоваться с 1669 года, и оно являлось отягчающим обстоятельством. При разборе подобных происшествий учитывали разные нюансы. Если злоумышленник украл пожертвования, то смотрели, где висел ящик для них, если в церкви — карали сильнее, вне её — менее строго. Если речь шла о церковной утвари, учитывали, использовалась ли она в богослужениях и т. д. Подобный подход сохранился и позже. Особых кар за вероотступничество или колдовство в Соборном уложении прописано не было. Однако согласно указу 1653 года ведьм и их «рабочие инструменты» полагалось сжечь, а дома снести, а в указе 1689 года в качестве альтернативы сожжению допустили обезглавливание.
«Воинский артикул» Петра I упоминал и преступления на религиозной почве. С 1715 года «ежели кто из воинских людей найдётся идолопоклонник, чернокнижец, ружья заговоритель, суеверныйи богохулительный чародей: оный по состоянию делав жестоком заключении, в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжён имеет быть». За богохульство также полагалась смертная казнь, а человек, слышавший, но не сообщивший куда следует, считался пособником. Упоминание божественного всуе каралось штрафом. Самое известное происшествие — сожжение на костре отставного капитана морской службы Александра Возницына, за то, что тот в Польше тайно принял Иудаизм и сделал обрезание. В 1738 году на Возницына в Синодальную канцелярию донесла его же жена, и в итоге начался скандальный процесс. Дело усложнилось тем, что познакомивший капитана с Иудаизмом некий Борох Лейбов был также обвинен в убийстве священника. В итоге по указу Анны Иоановны казнили обоих, «чтоб другие, смотря на то, невежды и богопротивники от Христианского закона отступать не могли и таковые же прелестники, как оный жид Борох, из Христианского закона прельщать и в свои законы превращать не дерзали».
Примечательный случай описала в своих «Записках» Екатерина II. Однажды императрица Елизавета потеряла мантилью, а в итоге во время поиска была сделана другая находка. «Сестра Крузе, эта любимая камер-фрау императрицы, просунула руку под изголовье Ее Императорского Величества и вытащила её, говоря, что мантильи под этим изголовьем нет, но что там есть пучок волос или что-то вроде этого, но она не знает, что это такое. Императрица тотчас встала с места и велела поднять матрац и подушки, и тогда увидели, не без удивления, бумагу, в которой были волосы, намотанные на какие-то коренья. Тогда и женщины императрицы, и она сама стали говорить, что это, наверное, какие-нибудь чары или колдовство, и все стали делать догадки о том, кто бы мог иметь смелость положить этот сверток под изголовье императрицы. Заподозрили одну из женщин, которую Ее Императорское Величество любила больше всех; ее звали Анной Дмитриевной Домашевой; но недавно эта женщина, овдовев, вышла во второй раз замуж за камердинера императрицы. Господа Шуваловы не любили этой женщины, которая была им враждебна