Быть или казаться? Явно или неявно этот вопрос возникает и тогда, когда нам кажется, что мы его давно решили, определили стиль и манеру своего поведения, ведем себя естественно и просто. Но не случалось ли вам замечать, как иногда меняются немолодые люди, попав в общество, которое много моложе их. Один ведет себя сообразно своим годам и привычкам. Другой подлаживается под несвойственный ему тон, подражает не присущим ему манерам, становится не по годам бойким, развязным, торопливо подхватывает модные словечки, играет роль свойского парня. Суетится. Иногда замечает в глазах молодых искру иронии, а иногда, что еще хуже, не замечает ее. Кажется себе душой общества, рискуя стать его посмешищем.
Согласно вековым традициям русского языка, взрослого человека принято называть по имени-отчеству. Граница этого обращения на нашей памяти сильно изменилась. Сейчас не редкость, когда тридцатипятилетнего, даже сорокалетнего человека называют, да и он сам называет себя «Володей» и «Вовой», «Колей», «Эдиком», «Стасиком», «Жоржиком». Мне всегда это казалось странным, хотя, по-видимому, это изменение в языковых обычаях и возражать против него бессмысленно. Однако немолодой человек, который, попав в молодое общество, когда ему представляются «Феди», «Левы», «Васи», «Пети», отвечает не «Федор Константинович» или «Геннадий Николаевич», а «Федя» или «Гена» — смешон, как всякая попытка казаться не тем, что ты есть. Тем более, что в обиходе порой обращение без отчества, а по имени, тем более уменьшительному, сохраняется нередко на всю жизнь за теми, кого не принимают всерьез, не уважают, кто до седых волос пребывает в недорослях.
Мне случается часто видеть эту женщину. Впрочем, к ней больше подходит слово — дама. Вероятно, она когда‑то была недурна собой. Возможно и сейчас выглядела бы неплохо, если бы понимала, что, увы, давно, уже очень давно, немолода и что одеваться ей следовало бы соответственно возрасту. А она в свои годы все поспешает за модой, да еще в ее наиболее экстравагантных вариантах. То появлялась в мини-юбках, то в узких черных кожаных штанах с бахромой, как в ковбойском фильме из жизни Дикого Запада, то в платьице романтического стиля с воланчиками, рюшками, оборочками. Вид пугающе-гротескный. Невольно отводишь глаза.
Не ощущать собственного возраста, прибегать к ухищрениям, чтобы казаться моложе, занятие бессмысленное — все равно, что бегом догонять поезд, который ушел. Недаром образ молодящегося старика — один из самых устойчивых типов в мировой комедии. Однако если дама, о которой шла речь, превращает себя в пугало, если почтенный седовласый человек вдруг появляется с волосами цвета вороного крыла, — это их личное дело.
Но бывает, что утрата ощущения собственного возраста перестает быть личным делом. Каково смотреть на пожилую актрису, которая силится сыграть Офелию, на актера, которому давно играть бы Фамусова, а он выходит на сцену в образе Чацкого? А ведь мы еще хорошо помним такие тягостные премьеры. Сейчас они, к счастью, редкость.
Особое уважение вызывают мудрость и мужество того, кто вовремя подводит черту под определенным этапом своей жизни и творчества. Это относится не только к людям искусства. Я знаю женщину-хирурга, которая много лет делала сложные операции, требовавшие от нее не только мастерства и знаний, но и большой затраты физических сил. В городе, где она работала, и в области у нее был заслуженный авторитет ведущего хирурга. Наступил день, когда она почувствовала, что больше не может оперировать так, как оперировала. Этого еще не замечали коллеги. Первые тревожные признаки она заметила сама. Ее уговаривали остаться. Она была непреклонна. Изменила профиль своей работы в медицине. Ушла, оставив выросших под ее руководством учеников и помощников, и добрую, ничем не омраченную память. Ей нелегко дался этот шаг. Новое начало было трудным. Но она считала: этот шаг лучше сделать раньше, чем позже. Сделать его, пока он доброволен, а не вынужден. Среди многих смелых и благородных поступков в ее жизни этот был, быть может, самым смелым и самым благородным.
Над этой главой стоят заглавием слова: «Горькая тема». Что и говорить, тема действительно горькая. Но мне не хочется кончать ее горькой нотой. Каждому, наверное, приходилось видеть фотографии Л. Н. Толстого, который в преклонном возрасте не чурается никаких физических нагрузок, никакой физической работы.
Известны фотографии И. П. Павлова за игрой в городки. Число примеров можно увеличить. Их множество в разных публикациях о том, как замедлить старение.
Понимая всю важность таких примеров, мне хочется сказать еще об одном — на мой взгляд, самом важном. Физические упражнения были для великих стариков не самоцелью, а средством, чтобы сохранить бодрость для главного дела своей жизни. Оно, и прежде всего оно, неустанный труд во имя этого дела — заполнял их время и помыслы, продлевая их жизнь.
На многих языках в разных вариантах есть пословица «Бездействуя, ржавею!»
Казаться в старости молодым невозможно. Но оставаться молодым душой, не ржаветь, возможно. Трудно, но возможно. Для этого нужно не казаться. Быть. Быть деятельным!
Можно ли раздвинуть границы бытия? Дневник с отступлениями
Давно собираю материал для исторической повести. Ее герой, испанский революционер дон Хуан ван Гален, в 1819–1821 годах побывал в России.
У каждого сочинения на историческую тему свои трудности. Задумав одно, узнаешь, сколь скудны документальные свидетельства: задумав другое, пугаешься обилия источников. Каждая новая тема ставит автора перед особенными трудностями, порой личными и психологическими. Мои предшествующие работы были связаны с Францией и Нидерландами XVI века. Чтобы написать о Хуане ван Галене, мне надобно из XVI века мысленно перенестись в последнее десятилетие XVIII и первую половину XIX века, из Франции и Нидерландов в Испанию, Англию, Россию, Бельгию, на Кубу и в США. Таковы географический фон и хронологические рамки жизни ван Галена. Соблазн описать все его драматические скитания велик. Но если для необычайно интересного, но короткого этапа его жизни — русского — доступные источники почти неисчерпаемы, то для куда более длительных — испанского, бельгийского, кубинского — собрать документальный материал труднее.
Какие этапы странствий моего героя я представляю себе образно?
Москва — мой родной город. В некоторых других городах, связанных с моим героем, наших и зарубежных, я бывал и представляю их себе зрительно. Разумеется, с разной степенью отчетливости.
Испанский пейзаж возникает передо мной неожиданно зримо. Это еще каким образом? Подумалось было, что по «Письмам из Испании» Чапека. Проверил себя — нет, видимо, не оттуда. Некоторых подробностей, которые я вижу, у Чапека нет. Что за наваждение?
Стал вспоминать — вспомнил. Много лет назад переводили мы с коллегами географическое описание Испании: справочник для гитлеровской военной авиации со множеством фотографий, были в том справочнике карты. Не простые, стереоскопические. Если посмотреть на такую карту сквозь очки с одним красным, другим синим стеклом, на плоском листе бумаги появляется объемное изображение. Так выглядит земля, когда смотришь на нее из не слишком высоко летящего самолета. По таким картам готовились к боевым вылетам фашистские самолеты, бомбившие Мадрид и уничтожившие Гернику. От педантизма, с которым был составлен и напечатан этот «путеводитель», холодела душа. Но над его текстом пришлось столько покорпеть, столько вглядываться в изображения испанских городов, снятых с земли и воздуха, что, когда я читал испанские главы в мемуарам ван Галена, все давние и, как я думал, забытые зрительные образы словно очнулись ото сна в памяти и ожили.
Но не только благодаря этой случайности я могу вообразить, что видел мой герой, например, тогда, когда, загоняя лошадей, спешил из Мадрида к границе…
В памяти как живая реальность — живут испанские ландшафты, созданные гениальным пером Сервантеса, страницы прекрасного романа Бруно Франка «Сервантес», испанских очерков И. Эренбурга, «Испанского дневника» Михаила Кольцова, «Гойи» Фейхтвангера и, что еще важнее, картины и офорты самого Гойи. Они запечатлели в памяти Испанию именно того времени, когда существовал мой герой. Живут Книги: «По ком звонит колокол» Хемингуэя, и стихи Гарсия Лорки, и прекрасная книга о Лорке Л. Осповата. Словом, для «зрительного ряда» (как говорят в кино) испанской части повести есть, пожалуй, на что опереться.
Случилось мне однажды говорить с известным индийским литератором. Не берусь сейчас точно сказать, какую религию он исповедовал, но помню его рассуждения о жизнях, которыми Живет бессмертная человеческая душа, вновь и вновь воплощаясь в другом существе. Заметив, видно, как удивленно я его слушаю, он спросил:
— А вы? Неужели вы не верите в перевоплощения человеческой души?
— Отчего же, — ответил я, — разумеется, верю. Верю, например, что человек может существовать в сегодняшней Москве, на Цветном бульваре в доме № 30, где помещается редакция «Литературной газеты», в которой мы разговариваем с вами, и представлять себе самого себя, скажем, в лондонском театре «Глобус», в толпе зрителей, в день первого представления пьесы Шекспира «Юлий Цезарь». Или на острове Корфу в Эгейском море, где посреди прекрасного парка «Ахилейон» полускрыт в листве изваянный из мрамора скорбный Гейне. Или на почтовом тракте между Петербургом и Москвой в кибитке с парой не слишком резвых лошадей…
Собеседник перебил меня. Учтиво, но решительно.
— Если я вас верно понял, — сказал он, — вы считаете, что человек может находиться в этом кабинете и силой своего воображения перенестись, например, в Лондон времен Шекспира. Но это не ответ на мой вопрос. Это всего лишь метафора…
— Вы меня поняли верно. Но, по-моему, все учение о перевоплощении душ — тоже всего лишь гигантская поэтическая метафора!
— Отнюдь! То, о чем я говорил, существует для меня не как метафора, а как реальность… Конкретная реальность… Практическая данность…