Brawn впервые одновременно заняли первое и второе место на подиуме в нашем первом же гран-при, он просто с катушек слетел. Это было прекрасное зрелище, потому что обычно он был таким хладнокровным и сдержанным.
Что еще важнее, он сконструировал гениальный болид. Не знаю, знакомо ли вам понятие «окно архитектора». Архитектор изображает на эскизе дома окно, зная, что оно привлечет внимание заказчика и не будет одобрено. Таким образом ему удается получить одобрение для других своих идей, которые проходят незамеченными.
Двойной диффузор Брауна, в каком-то смысле был таким «окном архитектора».
К нему было приковано внимание всех команд, фанатов, прессы и FIA.
— Все глядят на двойной диффузор и не обращают внимание на другие детали машины, — как-то сказал мне Росс, — а там еще масса маленьких уловок.
Мы с Россом расстались не так хорошо, как могли бы. Он считал, что мой переход в McLaren был ошибкой, но у меня было множество причин отправиться в McLaren, так я и сделал. И все же Росс воспринял это спокойно. (Чего нельзя сказать об исполнительном директоре Нике Фрае, но это уже другая история, которую много раз рассказывали.)
Он был моим боссом в Benetton, и я был в его власти в течение моего второго и третьего сезонов в «Формуле-1», это он называл меня ленивым гулякой.
Позже, когда я был в Brawn, он назвал меня paracarro, что переводится как «бетонный столб» или что-то в этом роде.
Другими словами, неумеха. Весь свой имидж Флавио строил на том, что он — экспрессивный итальянец. Отсюда его красноречие. Правда, свое экспрессивное поведение он, как правило, приберегал для телекамер и диктофонов. С глазу на глаз с ним было вполне приятно общаться, если получалось разобрать хоть слово. А потом он шел и говорил прессе вещи, которые никак не вязались со сказанным тебе в личной беседе, и тебе оставалось только удивляться. Так, дружище, ты уж определись, как оно на самом деле. Как ты сказал мне только что в офисе или совсем наоборот, как ты только что заявил журналистам в паддоке.
Я уже говорил, что мне больше нравится, когда люди говорят прямо. Нравлюсь я им или нет — это неважно, для меня главное, что я могу понять человека, когда он честен со мной, особенно когда вы вместе работаем, как раз таким был…
Фрэнк был полной противоположностью Флавио, все говорил напрямую. В итоге, мы отлично ладили. Конечно, были у нас свои проблемы, потому что, хоть Фрэнк в 2000 году взял меня новичком в Williams, за кулисами у него был Хуан Пабло Монтойя, готовившийся начать карьеру. А у меня в жизни тогда не все шло гладко, я попадал на первые полосы газет по сомнительным поводам и все такое. Тогда Фрэнк заявил мне, что Хуан Пабло Монтойя займет мое место.
Это был нездорово, и я отправился в Benetton, где меня ожидало горячее времечко под руководством Флавио. Но ни тогда, ни сейчас я не держал на Фрэнка зла. Мы пожали руки и обо всем забыли. По правде говоря, на него вообще невозможно злиться. Он один из истинных гигантов этого спорта.
В зависимости от скорости вашего чтения, примерно через минуту вы увидите, как я распространяюсь на тему «твой главный соперник — это партнер по команде».
Однако, рискуя сделать свои рассуждения на эту тему менее убедительными, признаю, что у тебя должен быть соперник и из другой команды. Мистер Себастьян Феттель, прошу на сцену.
У нас всегда были теплые отношения — недавно он даже предложил поменяться шлемами — а стоя на подиуме в Абу-Даби в 2010-м, когда он стал следующим чемпионом после меня, он сказал: «Мне очень приятно, что мы стоим здесь вместе, это очень важно для меня», — и это был классный момент, ведь год назад мы стояли на этом же подиуме, только чемпионом был я, а он пытался отвоевать у меня титул. Так что да, отношения у нас всегда были теплые.
Несмотря на это, между нами было ожесточенное соперничество, которое иногда выливалось в неприятные моменты. Например, в 2010 году на трассе «Спа-Франкоршам», а еще на трассе «Судзука», о перипетиях на которой я уже рассказывал. От этого остался неприятный осадок.
И все же до криков у нас никогда не доходило. Мы для этого слишком уважали друг друга. Да и к тому же нам обоим известно: как только начал кричать — ты проиграл. Если ты орешь на кого-то, скорее всего, он начнет орать в ответ, и любой шанс прийти к согласию будет потерян в наступившем хаосе с перевернутыми чашками и разбитыми вазами. Но если ты постараешься изложить свою точку зрения спокойно и дипломатично (пусть даже она заключается в том, что он идиот), он может задуматься и даже признать, что неправ.
Само собой, я внимательно слежу за карьерой Себа. Он четырехкратный чемпион мира, безусловно, очень талантлив, но мне кажется, что болид, который он пилотирует сейчас, ему не подходит. Мало того что машина недостаточно быстрая, но последнее время он делает много ошибок. Несколько раз вылетал с трассы, в Монако врезался в заграждение во время тестов, цеплялся за чужие болиды, например за Макса в Сильверстоуне. Но он еще себя покажет.
Если, конечно, не уйдет из спорта, тогда — не покажет.
Не устаю повторять, насколько это важно — победить своего напарника. Это единственное истинное соперничество в нашем спорте. В гонке ты можешь не победить — тебе это точно не удастся, если ты не в одной из трех ведущих команд — а можешь и победить, еще тебе могут помешать технические неисправности машины.
Неважно. Надо победить своего напарника.
После гонки ты принимаешь душ, переодеваешься и участвуешь в совещании, на котором обычно присутствуют все инженеры и стратеги. А после ты лично беседуешь с гоночным инженером. Как правило, ты не озвучиваешь все на совещании, где присутствуют все инженеры. Самые интересные подробности приберегаешь для гоночного инженера.
В то же время ты отлично понимаешь, что твой напарник делает то же самое. Ты также понимаешь, что у стен есть уши. Создается странная, сюрреалистичная атмосфера. У вас как бы война, но вы притворяетесь, что это не так. По этой причине, если тебе что-то не нравится, ты стараешься об этом не распространяться, чтобы не портить отношения. Напоминает брак, который оба супруга отчаянно пытаются спасти.
На Гран-при Турции в 2010 году две машины команды Red Bull, позади которых были мы с Льюисом на болидах McLaren, столкнулись (а мы помним, что нет ничего более позорного, чем столкнуться с напарником). Я нагнал Льюиса и готовился к обгону.
В это время Льюису по радио передали, чтобы он экономил топливо, и он спросил:
— Дженсон будет меня обгонять?
— Нет, — ответили ему, — не будет.
Но меня-то никто не предупредил, так что я его объехал.
За этим последовала захватывающая гонка, в результате которой он финишировал первым, а я вторым (официально зафиксированный разрыв между нами составил 0,0 секунды), после чего он спросил у меня:
— Ты нарушил командный приказ, когда обогнал меня?
— Нет, — сказал я и удивился, насколько раздраженным он выглядел, учитывая, что победа была его.
После этого он убедил себя, что команда на моей стороне, и это, если вдуматься, было совершенно бессмысленно, потому что, когда гонщики занимают первое и второе место, команде никакого дела нет до того, кто пришел первым, а кто вторым.
Все это произошло из-за несогласованности действий, но мы, гонщики, частенько воспринимаем все близко к сердцу, особенно когда нам кажется, что команда больше поддерживает твоего напарника, а не тебя.
К примеру, у Даниэля Риккардо, который много лет ездил за Red Bull, напарником был Макс Ферстаппен. Макс пришел в спорт, он был молод, ездил очень быстро и выигрывал гонки. Не то чтобы он пилотировал лучше, чем Даниэль, но они были на одном уровне. Однако Даниэлю казалось, что Макс пользуется поддержкой команды — похоже, ему платили больше — поэтому он перешел в Renault, заключив с ними долгосрочный контракт.
Не представляю, что Renault сможет выиграть хоть одну гонку в ближайшие четыре года, в то время как в Red Bull он постоянно боролся бы за подиум и за победу. Но он поменял команду, быть может, из-за навязчивой идеи о том, что в Red Bull с ним обращаются несправедливо.
С одной стороны, нам надо бы рассуждать так: «Знаете что? За меня все скажет мое пилотирование», — но на деле все не так просто, и частенько мы не можем выбросить из головы ощущение того, что к нам относятся не так, как следует.
Если говорить о коренных отличиях между тобой и напарником, надо помнить, что машина и оборудование, конечно, одинаковые, но ты можешь по-другому настроить болид, порой ты вносишь серьезные изменения, которые лучше отвечают твоему стилю пилотирования, и твой напарник не возражает.
У него есть право сделать то же самое. Лично мне вообще неважно, что он там делает со своей машиной, мне главное, чтобы мой болид был настроен под меня.
Но если напарник оказывается быстрее со своими настройками, ты интересуешься: «Подождите-ка, надо понять, почему он быстрее. Может, скопировать его настройки?» И ты копируешь его настройки. Можно взять их за основу и слегка усовершенствовать в надежде, что получится еще лучше. Быть может, ему нравится недостаточная поворачиваемость, а тебе нравится, когда задняя часть болида опущена, чтобы улучшить сцепление с дорогой.
Нет ничего плохого в такой внутрикомандной борьбе, особенно когда другие гонщики не составляют конкуренции. Именно поэтому было здорово наблюдать за соперничеством Нико Росберга и Льюиса — никто не мог с ними сравниться. Mercedes были настолько сильнее всех прочих команд, что борьба между их пилотами — это единственное, что делало гоночный уикенд интересным.
Похожая ситуация была в