www.tresh-tv.de
Берлин. Отделение полиции. Небольшая комната метров на десять. Стол посередине. Стеклянные окна с открытыми жалюзи. За стеклом обычная жизнь участка. Все именно так, как показывают в сериалах. Множество столов, между которыми снуют одетые в черные брюки и белые рубашки люди.
Если бы я снимала кино, последующие пару месяцев нужно было бы показывать под какую-нибудь грустную музыку. Вот я сижу в этой комнате. За мной наблюдают следователи и штатные психологи, а у меня меняется цвет глаз. Грустная музыка переходит во что-нибудь пожестче. Дальше уже в зависимости от жанра. Если мелодрама, то мы с Анкелем идем в парк и начинаем все с нуля. Кормим уток и едим сладкую вату. Если фильм из категории историй успеха, то здесь в конце я должна переодеться в бежевый костюм от Валентино и открыть свое дело (цветочный магазин, шоколадную лавку, компанию по продаже швабр). Если… Мои размышления прерывает звук открывающейся двери. Входит мужчина лет пятидесяти. На нем слишком яркая для этого места рубашка, грязно-красного цвета, и изрядно помятые брюки. Лицо его испещрено морщинами и напоминает смятый и вновь расправленный лист бумаги.
– Марко, – представляется он.
Я стала с трудом переносить внимание людей к себе после того, как тем ранним утром Джерри вышвырнул меня из машины. Тогда все вокруг щелкали затворами фотоаппаратов, показывали пальцем, смеялись, а я ничего не могла сделать. Только повторять «Джереми Флемми». Все подумали тогда, что я просто благодарю его. Сейчас Марко разглядывает меня так пристально, что я могу думать только о том, как бы дышать как можно тише. Как бы сделаться незаметной и исчезнуть.
– Я бы хотел поговорить с тобой о Микки, – говорит он.
– А я нет, – отвечаю ему.
– По какой причине моя дочь до сих пор здесь? – спрашивает мой отец. Он входит вслед за Марко. Уставший, понурый и постаревший. В неизменном костюме-тройке. Сейчас я уже готова сутками разговаривать с этим Марко, лишь бы не оставаться наедине с отцом. Что я должна буду ему сказать?
– Я криминальный психолог и хотел бы поговорить с Вереной о Микки, – объясняет Марко и расплывается в улыбке. Заломы на его лице сминаются, и кажется, что он превращается в одну сплошную морщину.
– Как врач и как ее отец я не рекомендую эту беседу.
– И как юрист, – бормочет Марко. – Это решать Верене, – говорит он уже громче. Теперь они оба выжидательно смотрят на меня.
– Я… я хочу домой, – говорю я и смотрю в пол.
– Пойдем, – кивает отец и выходит из кабинета.
– Верена? – окликает меня Марко. – Послезавтра в девять утра жду тебя здесь.
Я киваю. Мы с отцом выходим из кабинета. Кажется, что все косятся на меня. Вжимаю голову в плечи и иду вслед за отцом. Выходим на улицу. Толпившиеся возле входа люди тут же оборачиваются и замолкают. Через секунду они уже наперебой просят дать комментарии по поводу произошедшего.
– Никаких интервью! – громко и категорично заявляет отец и открывает дверь машины.
Квартира отца – совершенно пустое и безжизненное пространство, в котором просто иногда ночуют. Светлые стены, темная мебель, повсюду коробки с так и не распакованными вещами, на каждом квадратном сантиметре пространства – документы и врачебные бланки. Уже через пару часов я понимаю, что должна отсюда поскорее убраться. Просто потому, что два привидения не должны находиться в одной квартире. За каждым домовым закрепляется свое пространство. Ведь правильно? Или я слишком долго слушала сказки? Сейчас уже кажется, что я действительно была в баре, где весело стучали кружками братья Гримм, на крыше, с которой сбрасывал своих жертв Крысолов, или лавочке, на которой так любил сидеть Гессе.
– Папа, может быть, поговорим? – спрашиваю я поздно вечером.
– О чем? Добилась своего, Верена. Добилась, молодец, – устало говорит отец.
– Что ты имеешь в виду?
– Не получилось с одним, так взяла в расход другого, – говорит он. – Так хотелось выставить себя жертвой? Хотелось, чтобы все тебя обсуждали? Чтобы каждый шаг, каждый чертов миллиметр того видео изучали под микроскопом? – спрашивает он.
– Этого мне меньше всего хотелось, – бормочу я. – Я не виновата. В том видео точно я не виновата.
Он врет, этого видео нет в Интернете, есть только старые статьи, в которых оно описывается. Их и пересказал отцу Анкель. Зачем? Думаю, для того, чтобы отец крепче за него держался.
– Ты не встречалась с Флемми? – спрашивает он.
– Встречалась, но…
– Ты виновата во всем. И в том видео, и в том, что тебя взяли в заложницы. Он же хотел другую девушку взять, так?
– Да, но…
– Это такая игра есть, «Да, но» называется. На все фразы так нужно отвечать. В детском саду ты была лучшей в этой игре. Но ты уже не в саду. Каково мне, как ты думаешь, осознавать, что твою дочь обсуждают повсюду? – Я никогда не видела его таким злым и… разочарованным. Вы знаете, это очень страшно – не оправдывать чужих надежд. Чувствуешь то же самое, что и когда хоронишь свои мечты.
Не знаю, что на все это сказать. Не знаю, как реагировать. Единственное, чего я сейчас хочу, – вернуться к Микки. Пусть даже он снова замурует меня в бункер или опять будет привязывать на ночь веревкой, и я буду просыпаться, не чувствуя половины тела. Пусть он меня застрелит к чертовой матери, но я не хочу быть здесь. Мне нравилось думать, что отец поддержал бы меня тогда и заступился, если бы только знал.
– Мне пора спать, – почти шепотом говорю я и иду в комнату. Завтра я найду себе жилье, чего бы мне это ни стоило.
– Завтра с утра за тобой зайдет Анкель, постарайся на этот раз все не испортить, – бросает мне отец. – На работу я тебя устрою. Будешь секретарем в моей клинике.
– Я не хочу быть секретарем, – говорю я.
– А ты больше ни на что не способна, – бросает он. – К сожалению, – чуть тише добавляет отец, когда я уже захлопываю дверь комнаты.
В ту ночь я еще долго смотрю в зеркало и разглядываю дымящийся город на своей спине. Он такой красивый и реалистичный. Кажется, что на спине вход в другое измерение. Там нарисован мир, где фениксы возрождаются из пепла. Это ненастоящий мир. Он остался там, в Кельне, на фестивале фейерверков. «И пусть мосты, которые я сжигаю, освещают мне путь». Это написано там, в придуманном городе. Над правой лопаткой. Прошлое рано или поздно догонит тебя, как бы быстро ты от него ни пытался убежать и сколько бы мостов ни пытался поджечь.
Возвращение Верены Вибек
Оказывается, наш любимый психопат не равнодушен к фейерверкам. Это и сыграло на руку самой знаменитой на сегодняшний день жертве психопата – Верене Вибек. Двадцатилетней дочери знаменитого врача каким-то чудом удалось уговорить психопата Микки пойти на фестиваль фейерверков в Кельне. Это и спасло девушку. Ее заметили сотрудники полиции и в тот же вечер доставили в Берлин. От комментариев она отказалась. Да и вообще произвела на журналистов весьма аутичное впечатление. Этим же вечером неподалеку от набережной в Кельне был обнаружен труп мужчины, личность которого устанавливается. Рядом с телом был нарисован феникс, фирменный знак психопата по имени Микки Нокс. Расследование по делу уже началось.
www.tresh-tv.de
Черт, Микки, что ты творишь?.. И почему меня нет рядом?..
На следующий день приходит Анкель. Он звонит в дверь и приглашает меня на прогулку.
– А как же твоя работа? – с надеждой спрашиваю я.
– Я работаю на твоего отца, – напоминает он и обезоруживающе улыбается. – У тебя очень красивые глаза.
В этот момент я убить его готова. Да. У меня сегодня прекрасные сиреневые глаза. Папа, кстати, даже не заметил, что у меня линзы. Уж он-то должен помнить мой настоящий цвет глаз. Он не заметил ни линз, ни шрамов по всему телу, ни феникса в горящем городе.
Мы с Анкелем долго шатаемся по городу. Он показывает мне большие торговые центры, месторасположение наиболее «приличных» баров и ночных клубов, которые сейчас еще закрыты. Доходим до центрального парка. Здесь я предлагаю засесть где-нибудь и посмотреть фильм.
– Зачем смотреть фильмы в парке на маленьком экране и сидя на траве? – непонимающе смотрит на меня Анкель. Он правда не понимает, зачем.
– Так просто. Прости. Глупая идея, – отвечаю я. И стараюсь молчать всю оставшуюся дорогу. Кажется, что я могу еще что-то настолько же глупое сказать. Не хочется выглядеть такой уж идиоткой.
– Здесь неподалеку есть милое место, – успокаивает меня Анкель. – Что-то вроде кинотеатра.
– Вроде?
– Да, – утвердительно заявляет он.
– У тебя всегда не бар, а что-то вроде. Более модное, – бормочу я.
Альтернативный кинотеатр – это кинобар, немецкая версия грайндхауса. На вывеске значится название – «Шошанна», выполненное в духе киноафиш тридцатых годов. Внутри несколько залов. В каждом из них одна стена представляет собой огромный экран, на котором крутят какой-нибудь старый фильм. Вдоль стен и перед экраном небольшие диванчики с журнальными столиками. Центр зала уставлен креслами и столами побольше. В меню в основном алкогольные коктейли и десерты.
Куросава, Антониони, Пазолини, Кавани – это фамилии режиссеров, фильмы которых крутят в тот день. Я их знаю, но в здравом уме и твердой памяти смотреть не стала бы. Какой смысл? Фильмы нужны для того, чтобы попытаться раствориться в этой истории, а если на экране герой уже пять минут многозначительно молчит, глядя в камеру, как-то не получается раствориться.
Тем не менее место мне нравится. За стойкой рецепции сидит девушка. Она с отсутствующим выражением лица смотрит что-то на экране своего компьютера. Судя по приглушенным наушниками звукам стрельбы, понимаю, что смотрит она хороший фильм.
– Мне бы подошла такая работа, – тихо говорю я Анкелю.
– Не смешно, – отвечает он и требовательно стучит по стойке, чтобы привлечь внимание девушки.
Он все-таки покупает билеты, и мы смотрим какую-то душераздирающую драму с элементами садизма. В зале мы вдвоем с Анкелем. Он то и дело поворачивается и смотрит на меня. Кладет руку на плечо. Неуютно. Когда фильм заканчивается, вздыхаю с облегчением. За время, проведенное с Микки, я забыла, что «кино – это слишком личное».